Илья Бриз - Держава под Зверем
Эта ее лукавая искушающая улыбка, которая так много обещает… Нет, я точно сойду с ума! Как минимум, на эту ночь…
Глава 6
— Нет, Лаврентий Павлович, это было решение отца, и отменять его я не собираюсь.
— Вася, но оно же противоречит Конституции Советского Союза, — продолжал убеждать меня Берия.
Я посмотрел прямо в глаза этого очень уважаемого мною человека через увеличивающие круглые линзы пенсне на его переносице.
— Папу вы также бы убеждали?
Маршал ухмыльнулся:
— Умеешь ты, Василий, задавать вопросы. Уговорил. Но что будем делать сейчас?
— Как что? Менять конституцию. Выкинем несколько пунктов и добавим новые.
Берия задумался. Я закурил сигарету и стал ждать, что он скажет. Да, с основным законом государства у нас здесь довольно весело. Если Конституции двадцать четвертого и тридцать шестого годов были тождественны тому миру, то вот Конституция тридцать восьмого года, названная здесь Второй Сталинской, была по-своему контрреволюционна, так как разрешала в достаточно широких пределах частную собственность на средства производства. Как назовут основной закон Союза сорок первого года? Конституция Сталина-младшего? Но вот сто двадцать шестую статью я непременно поправлю. Не должно быть одной партии. Или, в моем Союзе, не должно быть их вообще! Но это уже следующий этап.
— Вася, а ты уверен, что Иосиф Виссарионович собирался вводить такие изменения?
Опять двадцать пять! Да, Синельников тогда здорово придумал, как дешево и сердито захватить Канаду. Но вот возложить весь труд по почти добровольному вхождению новой республики в Советский Союз на Североамериканские Соединенные Штаты — это моя идея, когда я был еще полковником ФСБ в том мире. Хорошо мы тогда с отцом поспорили! Черт! Уже столько времени прошло, а все продолжаю спорить с ним в своих мыслях. Но уже не со сторонних позиций человека не отсюда, а как сын, продолжающий его дело.
— Уверен, Лаврентий Павлович, уверен.
— Но, зачем нам столько партий?
Ну, что, пора? Намеков я давал уже достаточно.
— Нам вообще не нужны партии. Но, вот чтобы убрать их все, сначала их должно быть, как минимум, несколько.
Все, Рубикон пройден! Сказано вслух и громко.
— Ты хочешь убрать коммунистическую партию Советского Союза?
Ух, как он на меня смотрит! Кажется, сейчас насквозь прожжет.
— Вы правильно меня поняли, — я не отвожу взгляда. Это не детская игра в гляделки, кто кого пересмотрит. Здесь достаточно нескольких секунд. Он примет к сведению информацию, не соглашаясь с ней. Примет, но обдумывать сам не будет. Не может, потому что все его естество просто восстает против. Убеждения всей жизни не позволяют. Но вот еще чуть-чуть, и он будет готов выслушивать доводы. Но, только выслушивать, не соглашаясь. А уж только потом Берия начнет их осмысливать.
— Лаврентий Павлович, а вы присмотритесь повнимательней к нашей партии. В ней уже сейчас можно заметить отдельные признаки кастовости. Карьеристы идут в партию потому, что без нее им наверх не подняться. В результате когда-нибудь ситуация дойдет до того, что на вершину власти смогут попасть не лучшие, а хитрозадые, извините за грубость. Которым власть нужна ради самой власти, — начал я даже не с самого важного.
Он молчит, но слушает внимательно.
— Ну, ведь, как там основоположники писали? Построение бесклассового общества возможно только в мировом масштабе. Голая теория. И подтвердить ее фактами нельзя. В то же время, общество само не стоит на месте. Сегодня уже полностью понятно, что на данном этапе развития цивилизации объединить человечество в масштабах планеты невозможно. Как следствие — невозможно построить коммунизм. Зачем нам тогда партия, основная цель которой невероятна в принципе?
— А каким ты вообще видишь общественное построение нашей страны, — неожиданно спросил маршал.
О! Значит, он уже сейчас частично согласен на запрет компартии?
— Сложно это все, Лаврентий Павлович. Очень сложно. Рассматривать государство без учета структуры его управления нельзя. Надо как-то ранжировать общество. Я вижу три основных уровня. Подданные нашей державы, граждане и элита.
— Элита наследственная? — почти перебил меня Берия. Вот умеет он смотреть в корень.
— Ни в коем случае. Иногда природа отдыхает на детях даже великих людей, — усмехнулся я, — Возврат к монархии никому не нужен. Да нас просто народ не поймет. Возврат сегодня в Советском Союзе к царизму даже теоретически невозможен. Мне дико хочется создать такое общество, чтобы наверх пробивались самые умные, талантливые и честные. При этом они отчетливо должны сознавать, что чем выше они будут стоять на ступеньке общественной лестницы, тем большая ответственность будет ложиться на их плечи. Более того, мы здесь и сейчас уже достаточно близко подошли к построению такого общества.
Он помолчал, а потом неожиданно усмехнулся:
— Да, Василий, чем дальше, тем все больше ты меня удивляешь. Тебе задаешь один вопрос. Ты отвечаешь. В результате вопросов появляется еще больше. Ладно, я подумаю над твоими словами.
****
Когда я вечером пересказал нашу с Берией беседу Синельникову, он удивленно посмотрел на меня:
— А как же тогда те разговоры?
Действительно, около года назад по внутренним часам. Всего год? А кажется сто лет назад. Еще на старой базе проекта «Зверь», во время одной из вечерних «посиделок» руководства я выдал схему превращения Советского Союза именно в монархию. Правда, тогда я в самых дурных снах не мог предположить, что сам окажусь в центре той схемы. То, что я сегодня сказал Лаврентию Павловичу, что народ не поймет… А кто его спрашивать будет в такой ситуации? Качественная пропаганда на фоне роста уровня жизни, и проглотят все, что угодно… — я вытащил сигареты, закурил и глубоко затянулся, — только вот оно мне на хрен не надо. Хочу ли я, чтобы наши с Галиной дети находились с самого рождения под жутким прессом такой ответственности? Да никогда в жизни! О! До меня только сейчас дошло, что у меня здесь наверняка когда-нибудь будет ребенок. За пару последних десятков лет в том мире я уже как-то на эту тему задумываться совершенно перестал. А ведь действительно, мало того что у меня сейчас в личной жизни не просто хорошо, а великолепно, так ведь вполне радужные перспективы открываются!
Я посмотрел на ожидающего моего ответа Егора и улыбнулся:
— А вот не хочу! — и, глянув на его недоумевающую рожу, выложил свои мысли.
Синельников задумался, и помаленьку его губы тоже растянулись в улыбке. Правильно Лаврентий Павлович тогда сказал, что на его лице все написано. Пришлось сунуть ему кулак под нос:
— Рано еще Светке иметь детей!
Этот хмырь расцвел еще больше:
— А мы никуда и не торопимся.
Спорно! Не знаю, как мой друг, а вот я домой тороплюсь! И дело совершенно не в детях. А в моей жене. Почему-то мне сегодня хочется пораньше ее увидеть. Впрочем, как и всегда…
****
Деревня. А вот не был я никогда в деревне по-настоящему. Даже в том мире. Так, проезжал мимо. Ну, ночевал несколько раз, когда к знакомым на рыбалку заглядывал. Городской я житель. А тут Галинка захотела меня познакомить со своей бабушкой. Ну, какое к черту знакомство, если я прикачу под охраной батальона спецназа? Егор выручил. Перенес плановые учения бригады ВДВ в тот район. Десантники грамотно прочесали все вокруг и полностью контролируют местность. Здешнее население вроде бы не против. Основные уборочные работы проведены, а солдаты с народом вежливы. А уж как деревенские у нас падки на такое отношение…
Бабка у моей жены оказалась очень интересная. Политика и государственный строй ей до лампочки. "Лишь бы жить не мешали", как она выразилась. Неграмотная, но бойкая. Говорит все в глаза. Авторитетов для нее не существует. Высокая, на голову выше меня, костлявая, подслеповатая — вечно забывает свои очки на собственных волосах, а потом ищет их — и очень работящая. Ни минутки не может посидеть без дела. Родила восьмерых детей, но выжили пятеро. Не знаю, сколько у нее всего внуков, но то, что очень любит единственного ребенка своего младшего сына очень заметно. Обрадовалась внучке довольно прилично. Посмотрела на меня, буркнула "ноги вытирай", указав на половичок, и тут же усадила за стол. Как кормят в деревне? Не скажу что вкусно потому, что это будет очень большим преуменьшением! Наваристый борщ со сметаной и свежим ржаным хлебом — "Как знала! Сегодняшний" — корочка которого натерта чесноком и… самогон. Прозрачный как слеза и мягонький. Градусов под шестьдесят, наверное. На мой вопрос "Участковый куда смотрит?" ответила: "Что ж он, дурной? Не на продажу же, а самой разговеться и хороших людей угостить". Налила мне и себе по полстакана и Галинке накапала на самое донышко.
