Дмитрий Шидловский - Самозванцы
— Но есть долг, — возразил Крапивин. — Долг перед родиной. Пусть это и другой мир, но здесь есть Россия, и я буду сражаться за нее.
— Смотри только, чтобы тебе в спину не ударили, — посоветовал Басов. — Хорошо участвовать в святой освободительной войне. Но в смуте все воюют со всеми и предают всех. Я в такую бойню лезть не намерен.
— Но ты ведь служишь Сигизмунду и можешь оказаться под Москвой.
— Как шляхтич я вполне смогу послать Сигизмунда подальше и уехать в свое имение, что и сделаю, — отмахнулся Басов. — Ты, наверное, не очень хорошо представляешь себе законы Речи Посполитой. Это тебе не Советский Союз, где при объявлении мобилизации все как один становятся в строй. Если король хочет поучаствовать в войне, он объявляет «посполитое рушение». Но если сейм не утверждает его указа, то король остается без денег и, соответственно, воевать не может. Впрочем, участие в войске и так является скорее привилегией шляхты, чем обязанностью. Да мало того, каждый шляхтич может объявить «рокош», то есть войну королю. Это тоже привилегия шляхты.
— Ну и бардак, — смачно сплюнул на пол Крапивин.
— Бардак жутчайший, — подтвердил Басов. — Через двести лет он погубит Польшу. Но сейчас в нём моё спасение. Поверь, я вовсе не горю желанием лить кровь за интересы очередного коронованного проходимца или претендента на престол. А в большинстве стран мне именно это и пришлось бы делать.
— Но ведь можно же сражаться за свою страну, — проговорил Крапивин. — Я понимаю, та Русь, в которую мы попали, это не совсем наша земля. Но все же это Россия.
— Я тебе уже сказал, Вадим, — покачал головой Басов, — главный враг здешней России — ее собственный народ с дурью и холопством в башке. На здоровое государство почти никто не может покуситься. А вот когда в стране разброд и шатание, достаточно самого маленького толчка, чтобы оно развалилось.
— Тогда нам придется расстаться, — отрубил Крапивин.
— Это твой выбор, — пожал плечами Басов. — Я тебя с собой звал. Вольному воля. Но не торопись прощаться. Ты забыл, что у нас есть еще одно дело. Мы должны закрыть все эти поганые «форточки», из которых сюда прет всякая нечисть из нашего мира. Вот за это мы с тобой действительно отвечаем.
Крапивин еле заметно кивнул.
— Я знаю только одно постоянно действующее «окно»: в Москве, на новой базе. Если прорвемся, то сразу выйдем на Алексеева. Он там работает.
— Возьмем Алексеева с его машиной — считай, девяносто процентов дела сделано, — проговорил Басов.
— Тогда в путь, — после непродолжительной паузы предложил Крапивин.
— Э, погоди, — улыбнулся Басов. — Ты забыл, что я на службе? У меня послание к князю Константину Острожскому от его величества короля Сигизмунда Третьего. Вот закончим это дело и двинем в Москву.
— А мне куда? — недоуменно спросил Крапивин.
— А ты со мной, — ответил Басов. — Тебе еще предстоит увидеть здешнее хлебосольство. Лишняя неделя погоды не сделает. Сейчас едем в город Острог.
ГЛАВА 16
Князь
Город Острог не произвел на Крапивина сильного впечатления. Небольшой заштатный городишко Речи Посполитой, состоявший в основном из мазанок и деревянных домов. Впрочем, было нечто в его обитателях, чего подполковник не мог не отметить. По специфике своей службы Крапивин много путешествовал, но посещал всё больше «мировые захолустья». Впрочем, и этого ему хватило, чтобы начать улавливать некий «столичный дух», царивший в некоторых городах. При этом ощущение «столичности» в жителях придавали совсем не размер их городов и статус стран. Неудивительно, что жители такого мегаполиса, как Москва, считали себя «солью земли русской», а всю остальную территорию до Калининграда и Владивостока воспринимали как периферию собственного города. Кроме того, по большей части они почему-то были убеждены что жители «остальной России» только и мечтают переехать в столицу, и относились к провинциалам с легкой снисходительностью, как к младшему брату, которому еще предстоит «дорасти» (точно так же, по наблюдениям подполковника, вели себя и жители Москвы времен Бориса Годунова).
Но полагали себя солью земли афганской и жители грязного, заштатного Кабула времён советской оккупации. А уж степень амбиции жителей Каира, в котором Крапивин побывал в порядке «обмена опытом» с египетским спецназом, вообще не поддавалась никакому описанию. Эти вообще считали себя жителями столицы всего арабского мира, который, в их представлении, был куда важнее, чем весь «западный мир», включавший Америку, Европу, Россию и почему-то Японию.
А вот горячо любимый Крапивиным Санкт-Петербург столичным городом не был, несмотря на свое значимое положение в экономике, большую численность населения и культурные традиции. Несмотря на почти официально провозглашенный статус «второй столицы», в его жителях были амбициозность, претенциозность, но никак не столичный лоск.
Так вот, Острог начала семнадцатого века был, без сомнения, городом столичным. Это читалось в поведении его жителей: купцов, ремесленников, а особенно шляхтичей. Последние, как уже успел заметить Крапивин за время своего путешествия по Речи Посполитой, вообще находили возможность гордиться всем чем ни попадя. Впрочем, когда он сказал об этом Басову, тот предупредил:
— Есть у поляков такая проблема. Заносчивы и горделивы. Но раз ты сейчас в Речи Посполитой, то веди себя соответственно. Лишку поскромничаешь — трусом сочтут. Do in Rome as Romans do.[9] Кстати, запомни на будущее: то, что перед тобой не настоящий шляхтич, ты должен был понять еще по манере вызова. Здесь, бросая перчатку, обязательно называют свое имя. Иное считается трусостью. А для шляхтича страшнее всего — выглядеть трусом.
— Острожане, по-моему, вообще заносчивы сверх меры, — проворчал Крапивин.
— Они служат князю Константину Острожскому. Это влиятельнейший во всей Речи Посполитой магнат. При желании одним мановением пальца он может собрать войско из четырех тысяч шляхтичей. В своем Остроге он живет фактически как самовластный правитель. Кстати, его земли — оплот православия в здешних краях.
— А ты? — вдруг повернулся к Басову Крапивин.
— Что я? — не понял тот.
— Православный или католик?
— Do in Rome as Romans do, — повторил Басов. — Я служу при дворе Сигизмунда Третьего. Если я не буду исправно ходить в костел, это сильно повредит моему положению.
— Ну а на самом деле, какая вера тебе ближе?
— Буддизм, — засмеялся Басов. — Послушай, Вадим, совсем недавно я отказался участвовать в войне с иностранной интервенцией. Теперь ты предлагаешь мне ввязаться в драку на предмет того, кто захватит больше паствы: папа римский или Православный собор. Уволь дорогой.
— Да я не про это, — смутился Крапивин. — Я просто считаю, что если я русский человек, то должен быть православным.
— А я считаю, что вера — это дело очень личное, — возразил Басов, — и уж точно не зависит от национальности и гражданства.
— Ты ведь сам сказал, что ходишь в костел, — буркнул Крапивин.
— Есть государственные институты с их ритуалами, а есть личное отношение к жизни. Некоторые называют это верой. То, о чем ты говоришь, Вадим, это государственный институт. Если бы я остался на Москве, ходил бы, как все, в церковь.
Дворец князя Константина возвышался в самом центре города. На Крапивина произвел впечатление своей основательностью. У ворот Басов громко выкрикнул по-польски:
— Послание к князю Константину Острожскому от его величества короля Сигизмунда Третьего Августа.
Двое сторожевых шляхтичей проводили гостей в зал для аудиенций и приемов, где их встретил сам магнат. Князь Константин Острожский был высок и непомерно толст. На его круглом добродушном лице красовались пышные, загнутые книзу усы. Одежда на князе была богатая, расшитая золотом и драгоценными камнями, на руках сияли многочисленные перстни с брильянтами, на поясе висела сабля в дорогих золоченых ножнах. Впрочем, кое-что в облике магната не позволило Крапивину сразу причислить его к разряду богатых бездельников. Внимание подполковника привлекли глаза Константина. В них читалась властность и сила, воля человека, привыкшего повелевать тысячами подданных. Увидев гостей, он распростер объятия и двинулся им навстречу.
— Пан Басовский, вот кого я по-настоящему рад видеть! — прогудел гигант, обнимая и трижды целуя Басова. — А кто это с вами?
— Мой давешний друг из Москвы, — пояснил Басов, указывая на Крапивина. — Зовут его Владимир Крапивин. Встретил его давеча в дороге. Он впал в немилость у царя Бориса и вынужден был бежать из Московии.
Быстрый изучающий взгляд магната скользнул по Крапивину.
— Что ж, друг пана Басовского — желанный гость в моем доме, — произнес князь. — Да я вижу по его стати, что и рубака он отменный. Ежели у пана Крапинского будет желание, он может поступить ко мне на службу.
