Андрей Бондаренко - Северная война
— Я же давал честное слово офицерское! Пока вы, сэр Александэр, с моим славным королем Карлом окончательно не договорились обо всем, я только лишь покорный и безропотный пленник.
— Все мужчины еще позавчера уехали на медвежью охоту! — сообщила при приватной беседе Курляндская герцогиня — очень стройная и бесконечно грустная молодая женщина, с плохо скрытым интересом посматривая на широкоплечего Бровкина. — А у нас, господа высокородные, очень уж страшно стало в последнее время! По ночам на приморских болотах и дюнах воют и смеются — мерзкими и гадкими голосами — страшные вурдалаки… И некому защитить хрупкую и слабую женщину…
— Мадам, я почту за немалую честь: сразить всех этих наглых монстров — своей острой шпагой! — неожиданно заявил маркиз Алешка, пораженный в самое сердце изысканно-печальным образом молоденькой и пикантно-рыженькой герцогини.
И мало того, что заявил, так еще и выполнил! Ночью, взяв с собой двух опытных охранных сотрудников, Бровкин на балтийской косе выследил и лично застрелил странное существо: моржовая морда — с длинными белоснежными клыками, человеческое тело, ноги — сросшиеся в ступнях в единую длинную и широкую ласту.[23]
— Ужасно, до чего попалось упорное чудо-юдо! — взволнованно рассказывал Алешка. — Пять пистолетных пуль в него влепили, три шпаги глубоко воткнули, а оно все злобствовало, хрипело, пытаясь уйти в море… Пришлось ему голову проломить тяжелыми камнями! Кстати, ночами-то не монстр сей орал противно и жалобно, а несчастные балтийские тюлени, которых сатрап этот убивал и пожирал десятками без всякой жалости…
Утром Алешка оттащил труп странного существа к дворцу герцога, бросил у ворот, положив сверху тела записку — с неумелыми стишками о своей искренней и неземной любви… Как передали доверенные люди, юная герцогиня была в полном и бесконечном восторге…
Вечером маркиз, вырядившись со всем усердием, отбыл на тайное свидание со своей рыженькой герцогиней. Вернулся он уже поздней ночью — довольный и счастливый до невозможности полной, совершенно невежливо разбудил Егора, стал настойчиво приставать с всякими глупостями:
— Александр Данилович, сэр Александэр! Ты, что ли, спишь? Ну послушай меня! Я своей Луизе поведал, что эту Марту мы совсем и не для меня залучить хотим. Как для кого? Я сказал, что для князя-кесаря Федора Ромодановского. Он же у нас — вдовец! А? Не страшно сие? Не, у меня с Луизой все очень и очень серьезно… Данилыч, я ее тайно выкрадывать буду! И она, Луиза моя, согласна на все!
Вот тут-то Егор полностью проснулся, сильно потряс головой, неприветливо и гневно (невольно подражая царю) круглыми глазами уставился на Алешку:
— Чего говоришь-то, а, чучело? Как это — выкрасть герцогиню? Что несешь-то, урод лапотный? Герцогиню?
— Так она же сама согласна! — слезно заканючил Бровкин. — Муж ее, этот Фридрих-Вильгельм, совсем никакой — в мужском плане… Да я его! — неожиданно сильно озлобился: — Я его, курву митавскую, на части разберу и сожру — по отдельным органам! Пальцем одним — сердце его теплое выдеру — из груди хилой…
Что, я мало свершил — для государя нашего? Трудно пойти мне навстречу? Маркиз я или дерьмо свинячье, в конце-то концов? Да я сам все сделаю, мать вашу! Прикройте только… Отслужу потом — по самое не могу!
«Вообще-то, Луиза эта — весьма пикантное создание! Миленькая, умненькая, смешливая… Что ей делать — на этой сонной Митаве? Да здесь любой нормальный человек — через месяц-другой — свихнется от серой скуки! — заступился за маркиза Алешку добрый и понимающий внутренний голос. — И прав Бровкин: многое он сделал для России, надо ему помочь! А то что же такое получается? Как Петру Алексеевичу захотелось получить Марту Скавронскую — так, пожалуйста, святое дело? А как Алешке, бывшему крепостному крестьянину, помочь герцогиней разжиться, так — и нельзя? Леха — твой друг надежный и верный, ни разу тебя не подставил, не предал! Обязан ты, гнида такая, помочь ему… В смысле: ему и герцогине этой рыженькой, истосковавшейся по нормальной мужской ласке…»
— Ладно! — решил Егор. — Вот с Карлом повстречаемся, перебазарим плотно, там и видно будет…
Ранним утром он проснулся из-за сильного шума: кто-то беззаботно и нагло разгуливал по его спальне, беспардонно стуча каблуками по деревянному полу, громко шелестел какими-то бумагами.
«Алешка, наверное, весенний сукин кот! — еще прибывая в сладкой полудреме, решил Егор. — Не иначе, сочиняет вирши любовные, трепетные, посвященные своей драгоценной Луизе. Встать, что ли, да и выставить влюбленного мерзавца за дверь?»
Неизвестный посетитель принялся что-то тихонько и мелодично напевать — на совершенно неизвестном языке. «Это он что, по-шведски упражняется?» — изумился Егор, открыл глаза и приподнялся на кровати, старательно протирая кулаком глаза.
На письменном столе сидел, беззаботно болтая ногами, обутыми в ярко-желтые ботфорты, худой и костистый короткостриженый юнец — со смешными кошачьими усиками под носом-пуговицей. На молодом человеке была надета только короткая ночная рубашка — далеко не первой свежести.
Егор непроизвольно подергал крыльями носа: в комнате остро и неприятно попахивало псарней.
— Ну да! Я еще не успел помыться! — непринужденно, ничуть не смущаясь, заявил на вполне сносном английском языке странный юнец, определенно напоминавший Егору кого-то из его знакомых. — С охоты вернулись уже поздней ночью, взяв всего лишь трех медведей. Да и мелкие все какие-то, сонные… То ли дело — у нас под Стокгольмом! Матерые, злые, рьяные! Прошлой осенью мы с приятелями за одни сутки убили и загнали в сети четырнадцать трофейных экземпляров… Меня, кстати, Карлом зовут. Я — король шведский…
— Ваше величество! — смущенно забормотал Егор. — Извините, я неодет…
— Так одевайтесь же, сэр Александэр, если хотите! Я вам не препятствую в этом… Стесняетесь? Хорошо, я, так и быть, отвернусь! Кстати, мой друг, а не найдется ли у вас выпить что-нибудь хмельного? А то, знаете, мои запасы внезапно исчерпались, а будить своего верного денщика я не решился, больно уж он притомился — на этой треклятой курляндской охоте… Фляжка лежит в седельной сумке? Все, нашел, большое спасибо! — Шведский король отошел к окну, ловко отщелкнул крышку с фляги, наполненной русской медовухой, громко и радостно забулькал…
Егор мигом соскочил с постели и принялся торопливо одеваться.
«Денщика он, видите ли, постеснялся будить! — скептически ухмыльнулся внутренний голос. — А тебя, братец, запросто поднял с постели… Кого же шведский Карл мне напоминает? Да, конечно же, Петра Алексеевича! И внешне, и по всем наглым манерам, и по запаху этому — острому и звериному… Остается только предположить, что обе эти высокородные персоны — одного поля ягоды. Как это, в каком смысле? Да все в том же: если царь Петр „внедрен“ в эти непростые времена нашими неизвестными „экспериментаторами“, то почему бы и шведскому королю Карлу тоже не оказаться их тайным „агентом влияния“? Впрочем, какое это имеет значение? Да никакого — ровным счетом!»
Тихонько заскрипела входная дверь, из-за толстого косяка робко высунулся длинный и унылый нос генерала Шлиппенбаха, и хриплый бас неуверенно поинтересовался:
— Можно мне войти, высокородные господа?
— Генерал, жопа старая! Иди, я тебя обниму! — радостно завопил юный швед и, непринужденно запихав за голенище своего ботфорта Егорову флягу, бросился навстречу Шлиппенбаху…
Минут десять — двенадцать они обменивались крепкими рукопожатиями и жаркими объятиями, безжалостно хлопая друг друга по плечам, и безостановочно, перебивая друг друга, болтали по-шведски. Судя по взаимным крошечным слезинкам — в уголках глаз — речь шла о каких-то давних и явно сентиментальных воспоминаниях…
Наконец, Карл оставил пожилого генерала в покое и серьезно спросил у Егора:
— Сэр Александэр, а у вас найдется кусок чистого пергамента, чернила и скромное гусиное перышко?
— Конечно, государь! В нижнем ящике письменного стола. Кроме пергамента вы там найдете и листы неплохой немецкой бумаги…
— Не люблю бумагу! — безапелляционно заявил шведский король, резко выдвигая ящик стола. — Я, по своим взглядам, упертый консерватор. Пергамент — вот достойнейший материал для важных документов! — Прежде чем начать писать, он внимательно оглядел со всех сторон гусиное перо и недовольным голосом обратился к Шлиппенбаху: — А ты, подметка от старого ботфорта, чего здесь застыл соляным столбом? Иди, подбирай себе одежку и ружье: после обеда мы опять отправляемся на веселую медвежью охоту…
Через некоторое время Карл поставил на листе свою размашистую подпись, вежливо протянул пергамент Егору:
— Вот, сэр Александэр, ваша грамота — на вывоз в Россию означенной девицы Марты Скавронской. Но только при одном условии! — гордо вскинул вверх голову. — Если сама означенная девица не будет противиться этому! Не в моих правилах принуждать слабых женщин к чему бы то ни было… Что еще требуется от меня? А, презренное и пошлое злато! Через час мой казначей вручит вам лично в руки оговоренную сумму. Да, кстати, мой храбрейший сэр Александэр! — Король неожиданно сменил тему разговора: — А не желаете ли поучаствовать в предстоящей медвежьей охоте? Говорят, что русские просто обожают ходить на лютых медведей с голыми руками. Может, продемонстрируете нам это высокое искусство, а?
