Елена Хотулева - Попытка – не пытка
Проснулась я от того, что телепортировалась на листы ватмана. На часах было пять утра. Натаныч, который беспробудно храпел на диване, действительно сократил время моего вояжа. Злая, я встала и, прижимая к себе колючий букет, ушла домой, громко шарахнув дверью.
Вечером раздался телефонный звонок.
– Привет! – Голос моего протрезвевшего друга звучал глухо и виновато. – Когда придешь?
– Когда партия прикажет, – сквозь зубы процедила я.
– А когда она прикажет?
– Минут через сорок! – В глубине души я порадовалась, что он все-таки позвонил.
Переодевшись, я отправилась наверх.
– Заходи… – Он понуро встретил меня на пороге.
Я прошла и села на диван. Он протянул мне ноутбук:
– Забери. Я починил свой комп. Программы у тебя стирать не стал. Может, еще понадобятся. Они защищены, поэтому ничего не трогай.
Не зная, как мне выразить все свое негодование по поводу его пьяной выходки, я нервно звенела ключами от квартиры. Минут через пять Натаныч не выдержал и воскликнул:
– Ну не молчи уже! Я так не могу, в конце-то концов! Ну напился. Ну наговорил тебе ерунды всякой.
– Да, – всплеснула я руками, – ну отправил меня не в десять вечера, а в полночь. Ну и вернул не в восемь утра, а в пять. И что мне теперь, низко кланяться тебе прикажешь? А то, что я втык получила за распечатанный конверт? Это тоже ничего не значит?
Натаныч встал и торжественно произнес:
– Я готов загладить свою вину! Пьянству – бой! Никакого произвола и насилия над личностью! Говори, куда тебя отправлять!
Решив, что пока еще он не заслужил моего доброго отношения, я села на пол и холодно произнесла:
– В Кремль, пожалуйста. На два часа. В 17.00.
Он быстренько сунул мне в руки штекеры, бросился к клавиатуре и нажал кнопку.
Сталин поднял меня с ковра.
– Хорошо, что ты вовремя. Нам серьезный разговор предстоит. Садись. – Он показал мне на стул, а сам сел на свое место.
Я увидела, что кроме листов 1952 года на столе лежит еще одна пачка аккуратно исписанных страниц. Видимо, для того, чтобы расшифровать свое послание, ему понадобилось переписать его заново.
Мне не хотелось начинать разговор первой, поэтому я стала молча наблюдать за ним. В его поведении определенно появилось что-то новое. Сначала я не поняла, что же именно меня так поразило. Но потом я заметила в его глазах какой-то необычный блеск. Азарт? Нет… Желание предпринять какой-то рискованный шаг? Это тоже было неверно… Возможно, я так и находилась бы в неведении, если бы он не закурил папиросу. Медленно достав ее из коробки, он чиркнул спичкой, затянулся и посмотрел на меня сквозь дым с каким-то затаенным предвкушением почти нечеловеческого удовольствия, которое он испытает, когда реализует свои планы. В этот момент я увидела, как в одной мимолетной искре этого взгляда отразилось все грандиозное будущее нашей страны.
– Я все прочитал, – сказал он, стряхивая пепел. – Ты права. Одной жизни вполне достаточно для того, чтобы превратить Советский Союз в незыблемое государство, которое простоит века. Этим мы с тобой и займемся.
– А как? – спросила я, понимая, что не могу глаз от него отвести.
– Большевистскими темпами.
– И что я должна делать? – Неожиданно до меня дошло, что когда мои мифические идеи стали приобретать реальные очертания, я оказалась совершенно беспомощна в своем непонимании механизмов мироустройства. – Мне кажется, я уже столько всего рассказала.
– Все обстоит немного не так, как ты себе представляешь. Теоретически мне нужны компетентные кадры…
– А! Знаю! Кадры решают все! – решила блеснуть я. – Эта крылатая фраза. 1935 год!
– Очень хорошо. Вот ты и будешь выступать в роли этих кадров, которых у меня нет. Но для начала расскажи мне, как именно изменения 1937 года коснутся твоего времени, если мы находимся в разных реальностях? Если здесь войны не будет, то там, в твоем будущем, естественно, трупы из могил не встанут. Так каким же образом ты собираешься добиться серьезных изменений?
Я удивленно посмотрела на него. Оказывается, он, в отличие от меня, без труда разобрался во временных парадоксах. И теперь так запросто рассуждал об этом, как будто машина времени была для 1937 года чем-то вроде паровоза.
– Понимаешь, мы с моим другом Геннадием Натановичем договорились, что в случае успеха запустим вторую программу. Одно нажатие кнопки – и мир начнет трансформироваться. Он сказал, что после этого в течение примерно десяти лет жизнь будет меняться итерационным путем. Прошлое останется прошлым. Но будущее изменится. Ты знаешь, что такое итерационный путь?
– Судя по названию, речь идет о процессе, в результате которого цель достигается посредством повторения каких-то операций, – предположил Сталин. – Значит, он планирует постепенно притянуть одну реальность к другой. В итоге получится, что в бесконечности они должны будут соединиться. Но бесконечность – термин, который не подходит для истории.
Я пожала плечами:
– Не знаю. Может, тебе лучше у него самого спросить?
– Это хорошая идея. Когда вернешься домой, сразу пригласи его сюда в кабинет. Думаю, часа будет достаточно. А теперь давай прогуляемся. Сегодня погода хорошая.
Мы вышли на территорию Кремля и, как обычно, пошли в сторону Соборной площади. У меня было какое-то странное состояние. С одной стороны, я добилась своего и наконец-то подвигла Сталина начать думать о серьезных мерах по оптимизации государственного устройства. Но, с другой стороны, я вдруг отчетливо поняла, что больше не воспринимаю его как историческую личность. Более того, мне пришлось расписаться в том, что я влюбилась настолько, что перспектива его серьезной работы не только не радует меня, а, напротив, навевает тоску. Если он сейчас с головой окунется в дела, то на меня у него не останется времени. И как я это переживу? С ужасом я пришла к выводу, что уже не нахожу себе места в 2010-м, а все больше осознаю себя жительницей 1937 года. Мне стало страшно. А если это прервется? Если в той синей машине действительно сидят люди, которые хотят нам помешать? Как я буду тогда существовать?
– Что с тобой случилось? Почему ты грустная такая? – Сталин остановился и облокотился на парапет, разглядывая Замоскворечье. – Все идет по твоему плану. Или у тебя там неприятности произошли?
Я поежилась от налетевшего порыва ветра:
– Мне страшно.
– Потому что отношения у нас с тобой ненормальные, – стукнул он кулаком по перилам парапета. – И я ничего не могу с этим сделать. Расскажи мне, как ты сейчас живешь. Ты же постоянно здесь. Как ты там работаешь вообще?
– Да так… – Я сделала неопределенный жест рукой. – Урывками. Время от времени… Я что-то устала. Раньше бы все бросила и поехала куда-нибудь на море. В Турцию, например…
– Куда? – удивился Сталин.
Я наконец-то рассмеялась:
– Туда, именно туда, где Кемаль Ататюрк правит. Скоро умрет. В 1938 году. Ай, ладно! Ну его.
Он внимательно посмотрел на меня:
– Зря я тебя ночью выгнал. Потом пожалел. Ты сегодня-то сможешь прийти?
– Конечно, – провела я ладонью по его плечу. – А когда?
– В одиннадцать. До утра.
– Приду. – Мне вдруг захотелось задать ему вопрос, который уже давно не давал мне покоя. – Скажи… Ну этого быть не может… Но все-таки… Вот если бы так получилось, что ты должен был бы сейчас в 2010 году Россией управлять, то как бы ты это делал?
– А ты как думаешь? Хотя нет, я знаю, что ты ответишь… – Он как-то недобро усмехнулся. – Видимо, там у вас мнение сложилось на этот счет… Полстраны расстрелять. Четверть посадить. Оставшихся заставить работать. Да?
От его тона я впечаталась в парапет:
– Ну… Примерно что-то в этом роде…
– А вот знаешь, мне интересно, у вас там кто-нибудь понять пытался, чем на самом деле эти меры были вызваны? Или дальше утверждений твоего двадцатого съезда никто не продвинулся?
Я коротко рассказала ему все, что помнила о самых распространенных объяснениях сталинских репрессий.
– Не знаю, – посмотрел он куда-то в сторону реки, – или ты внятно объяснять не умеешь, или я действительно такой механизм запустил, которым никто после меня управлять не смог. И с перепугу насочиняли всякой ерунды.
– Ты хочешь сказать, что у тебя тут в 1937 году никого не сажают, не расстреливают? – сама себе удивляясь, спросила я. – И что лагерей нет? И Лубянки, где я побывать умудрилась? И Ежов тут не орудует?
– Ежова вчера расстреляли, – спокойно сказал Сталин и посмотрел на меня. – И хотя я привык категорически пресекать подобные разговоры и не обсуждать с женщинами свои действия, тебе в виде исключения скажу. Если бы я не проводил именно такую политику, которой я до сих пор старался придерживаться, то ты бы там у себя в будущем жила даже не в куске огромной страны, именующейся у вас Российской Федерацией, а в деревне, которой бы правил наместник какого-нибудь государства наподобие Германии. – Он сделал паузу. – А что касается 2010 года… Трудно сказать, как бы я поступил тогда. Этот вопрос действительно отсюда решать надо, потому что у вас, мне кажется, основная проблема в том состоит, что времени много напрасно потеряли, занимались не тем, чем надо, а потом увлеклись разворовыванием народного добра, выбрали для управления государством самый простой путь и именно по нему и пошли. Кроме того, западная буржуазия хорошо постаралась, да, как я понимаю, и не перестает в этом направлении работать. Результат получился соответствующий.
