А. Дж. Риддл - Зов Атлантиды
Поскольку мне предстоит побыть бесшёрстной только несколько часов, а не недель, решено меня побрить, а не вырывать волосы при помощи воска. Мне опять-таки приходится вымокать в ванне, наполненной чем-то непонятным, правда, оно хотя бы не такое мерзкое, как раньше. И не успеваю я опомниться, как они уже принимаются за мою причёску и боевую раскраску. Как всегда, у них полон рот новостей, которые я, по своему обычаю, старательно пропускаю мимо ушей. И тут Октавия выдаёт комментарий, мгновенно привлекающий моё внимание. Собственно, это так, заметка мимоходом о том, как ей не удалось раздобыть креветок для вечеринки. Тем не менее, её слова заставляют меня встрепенуться:
— А почему это тебе не удалось? Не сезон или что? — спрашиваю я.
— Ох, Кэтнисс, да у нас уже несколько недель невозможно раздобыть никаких морепродуктов! — жалуется Октавия. — Понимаешь ли, в Четвётром дистрикте всё время штормит.
В моей голове раздаётся звоночек. Морепродукты тю-тю. Уже несколько недель. Четвёртый дистрикт. Помню, во время Тура Победы толпа там едва сдерживала ярость... Внезапно я проникаюсь уверенностью в том, что в Четвёртом «штормит» по-серьёзному.
Начинаю как бы невзначай расспрашивать, с какими ещё трудностями им пришлось столкнуться этой зимой. Они ведь не привыкли к недопоставкам чего бы то ни было, так что любой дефицит выбивает их из колеи. К тому времени, когда я готова одеваться, они успевают вволю наплакаться о нехватке различных товаров: от крабового мяса и музыкальных чипов до шёлковых лент, и это даёт мне возможность прикинуть, какие из дистриктов в огне. Морепродукты — Четвёртый, электроника — Третий. Ну и, само собой, ткани из Восьмого. При одной мысли о таком широком распространении «шторма» у меня мороз по коже идёт от страха и радостного возбуждения.
Я бы так и продолжала расспрашивать их до бесконечности, но появляется Цинна — обнять меня и проверить, как продвинулось дело с макияжем. Его глаза так и вперяются в шрам у меня на щеке. Почему-то я убеждена, что он в сказочку про падение на лёд не верит ни капли. Однако Цинна не задаёт вопросов. Вместо этого он маскирует шрам толстым слоем пудры, и последние еле видные свидетельства служебного рвения Треда исчезают.
Съёмки будут проводиться внизу, в гостиной, там уже установлены юпитеры. Эффи в своей тарелке — командует всеми, кто под руку подвернётся: «У нас график, не задерживаемся, работаем, работаем!..» Вообще-то, это совсем неплохо, если учесть, что у нас шесть разных нарядов, для каждого предназначен свой головной убор, свои туфли, драгоценности, причёска, макияж, обстановка, освещение... Кремовые кружева, красные розы и тугие локоны. Атлас цвета слоновой кости — к нему золотые татуировки и зелёные веточки. Платье, расшитое алмазами, вуаль с драгоценными камнями — и всё это в лунном свете. Тяжёлый белый шёлк, рукава, ниспадающие до самого пола, жемчуг...
Расквитавшись с одним нарядом, не мешкая переключаемся на следующий. Такое впечатление, что я превратилась в тесто, которое месят, формуют, снова месят, снова формуют... Мать умудряется между делом сунуть мне в рот чего-нибудь пожевать и дать чаю — запить, пока остальные трудятся надо мной не покладая рук. И всё равно к концу съёмок я выжата, как лимон, и голодна как волк. Ну хоть теперь-то я могу пообщаться с Цинной?! Да где там! Эффи выгоняет всех за дверь, и мне остаётся только удовольствоваться обещанием поговорить по телефону.
Скоро станет темно, ноги у меня чуть ли не отнимаются от всей этой издевательской обуви, так что о прогулке в город можно забыть. Вместо этого отправляюсь наверх, смываю слои штукатурки и кондиционера, потом спускаюсь вниз — просушить волосы у камина. Мама и Прим, как раз успевшая прибежать из школы, чтобы увидеть два последних платья, взахлёб обсуждают мои наряды. Похоже, они обе в восторге от фотосессии. И только упав без сил в постель, я догадываюсь почему. Они надеются, что вся эта кутерьма означает: мне ничто не угрожает. Они думают, что Капитолий посмотрел сквозь пальцы на моё вмешательство в наказание Гейла — иначе зачем все эти хлопоты и безумные траты, если бы у них были планы расправиться со мной?
Как же, держи карман.
Очередной кошмар. Я бегом продираюсь через лес, на мне шёлковое свадебное платье, грязное и изорванное. Длиннющие рукава цепляются за колючки и ветви. За мной гонится стая трибутов-переродков: они всё ближе и ближе, меня обдаёт их жарким, зловонным дыханием, с их обнажённых клыков капает слюна... Я с криком просыпаюсь.
Скоро рассвет, так что не стоит и пытаться заснуть опять. Кроме того, сегодня мне позарез нужно выйти из дому, поговорить с кем-нибудь... Гейл отпадает, он весь день в шахте. Но мне просто необходимы либо Хеймитч, либо Питер, либо ещё хоть кто-нибудь, кому можно было бы рассказать обо всём том, что стряслось со мной со времени похода к озеру. О встреченных в лесу беженцах, об ожившей изгороди, о якобы возродившемся Тринадцатом, о дефиците товаров в Капитолии.
Я завтракаю с мамой и Прим и вылетаю из дома в поисках исповедника. В воздухе чувствуется тёплое дыхание весны. Самое подходящее время для восстания, думаю я. Каждый, кто благополучно пережил зиму, чувствует прилив новых сил.
Пита нет дома, наверно, пошёл в город. Вот это да — Хеймитч, гляди, уже возится на кухне, в такой ранний час... Вваливаюсь к нему без стука. Кругом ни соринки. Слышно, как наверху метёт полы Хазелл. Хеймитч нельзя сказать чтобы вдребезги пьян, но и трезвым его тоже не назовёшь. Должно быть, слухи о том, что Оторва вернулась к прежнему занятию, верны. Не успеваю подумать, что надо бы оставить его проспаться, как он предлагает мне пройтись в город.
Мы с Хеймитчем, похоже, понимаем теперь друг друга чуть ли не с полуслова. Я всё выкладываю ему за несколько минут, а он пересказывает мне слухи о беспорядках в Седьмом дистрикте. Если нюх меня не подводит, то, значит, в доброй половине дистриктов «штормит».
— Ты по-прежнему считаешь, что здесь так ничего и не выйдет? — спрашиваю я.
— Пока не выйдет. Эти другие дистрикты — они же намного больше нашего. Даже если там поднимется только половина населения, всё равно у восставших есть шанс. А здесь, в Двенадцатом — либо все, либо никто.
Я об этом как-то даже не думала... Действительно, числом мы не вышли.
— Но, может быть, хоть когда-нибудь?.. — настаиваю я.
— Кто знает. Нас мало, мы слабы и ядерного оружия у нас нет, — не без сарказма замечает Хеймитч — мою историю о Дистрикте 13 он выслушал со скепсисом.
— Как ты думаешь, Хеймитч, что они сделают? Я имею в виду — с восставшими дистриктами?
— Ну ты же слышала, что они сотворили в Восьмом. Да ты всё видела собственными глазами! Причём там ведь даже и провокаций-то не было. Если дела обернутся совсем плохо, им раз плюнуть будет стереть с лица земли ещё один дистрикт, так же, как они поступили с Тринадцатым. Чтобы другим, понимаешь ли, неповадно было.
— Так ты уверен, что Тринадцатый действительно уничтожен? Ведь смотри, Сатин и Бонни правду говорили о сойке-пересмешнице, — говорю я.
— О-кей, и что это доказывает? — возражает он. — Да ничего! Мало ли почему они используют старую плёнку. Может, она просто сильнее впечатляет. Да и легче так: понажимал кнопки в режиссёрской вместо того, чтобы лететь незнамо куда и возиться со съёмками. Что за бред: Тринадцатый как-то ухитрился возродиться, а Капитолию это до лампочки? Чепуха! Слух, за который цепляются вконец отчаявшиеся.
— Знаю... Просто так хотелось бы надеяться...
— Вот-вот, точно. Потому что ты как раз из отчаявшихся, — рубит Хеймитч.
Я и не спорю — конечно, он прав.
Прим прилетает из школы, как на крыльях: учитель объявил, что вечером по телевизору будет обязательная программа — всем смотреть!
— Я так думаю, что будут показывать тебя в свадебных платьях!
— Не может этого быть, Прим, — возражаю я. — Они ведь сделали снимки только вчера.
— Ну, не знаю, все думают то же самое! — говорит она.
Хоть бы она оказалась неправа! У меня совсем не было возможности подготовить Гейла к этому зрелищу. Он частенько работает в забое семь дней в неделю. С того времени, как он оправился после порки, я вижу его только, когда он приходит на осмотр к моей матери. У нас было всего несколько минут для беседы — когда я как-то провожала его обратно в город. Тогда я и услышала, что поднявшегося было мятежного ропота больше не слыхать — зверства Треда устрашили ропщущих. Гейл знает, что я больше не собираюсь бежать. Но ему необходимо давать себе отчёт в том, что если мы здесь, в Двенадцатом, не восстанем, мне не миновать стать женой Пита. Каково ему придётся, когда он увидит меня на экране телевизора щеголяющей великолепными свадебными нарядами?
В семь тридцать мы собираемся у телевизора, и обнаруживается, что Прим-таки была права. На площади перед Тренировочным центром стоит толпа, восторженно внимающая Цезарю Фликкерману — куда же без него! Он рассказывает о подготовке к моей предстоящей свадьбе и представляет публике Цинну. Цинна, создав мои костюмы во время прошлых Игр, в одночасье стал звездой первой величины в мире моды. После нескольких минут беспечной болтовни Цезарь просит зрителей обратить свои взоры на огромный экран.
