Вадим Полищук - Боевой расчет «попаданца»
Сашка подхватывает свою злополучную винтовку.
— А дрезина?
Вспоминаю я требование Никифорова сдать транспорт начальнику станции.
— Времени нет, — отрезает комендант, — эшелон всего минут десять стоять будет.
Начальником эшелона оказывается невысокий майор-танкист, одетый в кожаную тужурку, несмотря на еще холодные дни. Старший лейтенант излагает майору ситуацию, тот проходится по нам пристальным взглядом и коротко бросает.
— Документы!
Мы предъявляем наши красноармейские книжки без фотографий. Майор внимательно их просмотрел, только что на зуб не попробовал.
— Значит, не бросил бойца?
— Так точно, товарищ майор, не бросил!
— А если он и в боевой обстановке так же заснет?
— Один раз кто угодно оступиться может, надо было дать парню шанс. Этот случай для него хорошим уроком будет.
Сашка молчит, не рискуя смотреть майору и коменданту в глаза.
— А не боишься, что тебя вместе с ним за дезертирство шлепнут?
— Боюсь, товарищ майор, но…
— Сам погибай, а товарища выручай. Так?
— Так точно, товарищ майор!
Танкист протягивает мне наши книжки.
— Ладно, подбросим вас до Усмани, лезьте в вагон, скоро отправляемся.
По большому счету майор, конечно, прав — Сашку за сон на посту и потерю оружия следовало примерно наказать, чтобы другим неповадно было. Но, с другой стороны, зачем губить восемнадцатилетнего полуголодного парня, выставленного в одиночестве на тормозную площадку под усыпляющий, монотонный перестук колес?
В вагоне мы попадаем в окружение танкистов, заинтересованных появлением новых персонажей.
— Артиллеристы? — интересуется местный вариант Васи Теркина.
— Зенитчики.
— Зенитчиков я уважаю, — подхватывает вагонный балагур, — вот у нас по осени случай был. Повадились «юнкерсы» нашу оборону бомбить, а у нас, как назло, ни одной зенитки в бригаде нет. Они же, сволочи, каждый день прилетают и бомбят, прилетают и бомбят…
Вагон дергается, лязгая буферами, и начинает неторопливо ускоряться. Танкист делает паузу в рассказе, подогревая интерес слушателей, один из которых не выдерживает:
— Ну, а дальше что было?
— А дальше наш полковник в штабе армии целый дивизион автоматических зениток выбил. Командир дивизиона — майор, походил по расположению бригады, с людьми поговорил, все расспрашивал: когда немцы прилетают, откуда заходят. Выяснил все и поставил свои зенитки точно на пути «юнкерсов». На следующий день прилетели стервятники, один за другим выстроились, и только пикировать начали, как зенитчики дали из всех стволов! Все семь «юнкерсов» один за другим в землю вогнали! Вот с тех пор я зенитчиков и зауважал.
Рассказчик оборачивается ко мне, как бы ища поддержки, но я жестоко его обламываю.
— Брехня все это.
— Как брехня?! Ты сам там был? — возмущенно подается ко мне уличенный во лжи, всем своим видом показывая, что чуть ли не кулаками готов доказать правдивость своей истории.
— Сядь!
Невысокий крепенький танкист со старшинскими треугольничками в петлицах толчком руки отправляет забияку на место и обращается ко мне:
— Обоснуй!
— Во-первых, «юнкерсы» семерками не летают, чаще девятками или полным штаффелем, так по-немецки эскадрилья называется. Во-вторых, один за другим они пикируют, только когда точечный объект бомбят, мост или капэ. А оборона бригады по фронту сколько занимает? Да и зачем им одно и то же место каждый день бомбить? А самое главное, даже целым дивизионом «лаптежника» на пикировании трудно сбить. Один-два, еще может быть. Три — это очень большая удача. А чтобы всех — брехня.
— Слышали? — обращается к собравшимся старшина, — а ты, Федосеев, — трепло. Всего неделю на фронте был, а разговоров на целый год.
Возразить старшине Федосеев не рискует и, что-то ворча под нос, убирается на нары в угол вагона. Осадивший его танкист приглашает нас ближе к печке и начинает расспрашивать, разговор с ним я беру на себя.
— Где воевал?
— От Днепра до Ельца, зиму в запасном полку кантовались.
— И как воевал?
— Да по-разному. Стреляли, отступали, под Брянском из окружения выходили.
— Понятно. А хоть одного сбил?
— Нет. Под Ельцом зацепили одного, да он все равно ушел. Зато три танка подбили.
Не удержался, похвастался. Брови старшины ползут вверх.
— Три?
— Не сомневайтесь, товарищ старшина, даже справки на все три есть.
— А ты, оказывается, орел, сержант. У меня только два, да и то последний…
Глаза танкиста темнеют от тяжелых воспоминаний. Справившись, он продолжает:
— А к нам какими судьбами?
Я рассказываю. Танкисты сочувственно слушают, когда заканчиваю, старшина высказывает свое мнение:
— Вы всего часа три отсутствовать будете, может, и пронесет, если комбат ваш историю раздувать не станет. Батарея в составе сборного эшелона идет и пока докладывать ему просто некому, а к месту назначения весь личный состав и оружие будут в наличии. Так что в дезертирстве вас обвинить трудно, разве что в самовольной отлучке.
— А зачем комбату чепэ на батарею вешать? Хотя все может быть.
— А ты, — обращается танкист к Сашке, — по гроб жизни ему обязан. Считай, от расстрельной стенки он тебя оттащил. Понял?
— Так точно, понял, — виновато тянет заряжающий, всем своим видом демонстрируя полное раскаяние.
Я попытался перевести разговор в другое русло.
— А это у вас «матильды» или «валентайны»?
Старшина удивляется.
— А откуда ты…
— Откуда знаю? Про ленд-лиз слухом земля полнится. Вот вижу впервые, хотя по уму надо бы нам хоть силуэты знать, а то врежем по своим с перепугу да от незнания.
— «Матильды» это, — открывает военную тайну старшина, — «валентайн», тот поменьше будет, хотя башни у обоих похожи и пушка одинаковая.
В этот момент один из танкистов снимает с буржуйки кипящий чайник.
— Угостите-ка чайком наших гостей, — распоряжается старшина.
И в наших руках оказываются две кружки. Назвать эту жидкость чаем язык не поворачивается. Танкисты заварили какую-то сушеную траву, о сахаре речи не идет. Обжигая рты и руки, осторожно глотаем «чай», от которого по телу разливается приятное тепло. Между тем меня заинтересовало мнение старшины об английской иномарке.
— Ну и как она?
— Тесная, места мало, ты бы там вообще не поместился. Зато броня, как у «кавэ», хорошая броня, тридцатисемимиллиметровок немецких можно совсем не бояться, только если гусеницу перебьют. А ходовая паршивая, клиренс маленький, вязнет и в снегу, и в грязи. Дизели слабые…
— Дизели?!
С одной стороны, мое удивление вызвано как самим наличием дизельного двигателя на английском танке, так и их количеством. Когда-то читал, что одна из модификаций американского «шермана» имела два дизеля, но подобное решение английских инженеров стало для меня сюрпризом.
— Да, два дизеля, — подтверждает мою догадку танкист, — причем правый и левый отличаются немного, один вместо другого не воткнешь. Что еще? Скорость маленькая, еле-еле двадцать километров в час выжимают. Ну, пушку ты сам видел, снаряды только бронебойные, пехоту даже шугануть нечем.
— Да-а, подарок от английского пролетариата.
— Ладно, танк. Он ведь не сам по себе воюет. Воюет экипаж, а в этом вагоне тех, кто успел повоевать, по пальцам одной руки пересчитать можно. Федосеев и тот чуть ли не ветераном считается. У механиков по три-четыре часа наезд, из пушки боевыми всего два раза стреляли.
— И как же вы воевать собираетесь?
— А вот так и собираемся, не хуже других. Если сразу в бой не пошлют, то будет возможность подучить молодежь хоть маленько. А то еще новую машину толком не освоили.
Осваивать будут уже в бою. От рассказов танкиста мне стало грустно, не завидовал я ему. Хоть и прикрыт он в бою толстой броней, а от подкалиберного или кумулятивного снаряда его танк беззащитен. «Колотушки» в немецкой ПТО уже заменяются более мощными пятидесятимиллиметровыми пушками. А сколько сюрпризов более крупного калибра ожидает старшину в следующем году! Если он до него доживет, конечно. Между тем лязг буферов возвестил о снижении скорости эшелона, приближалась станция Усмань, где ждало нас с Сашкой решение дальнейшей судьбы. Сердце заныло от нерадостных предчувствий. Дверь теплушки с грохотом отъехала в сторону, и в проеме поплыли пристанционные здания. Паровоз свистит, шипит контрпаром, и вагон, лязгнув последний раз, замирает. Нашего эшелона на станции не видно, наверное, он с другой стороны вагона.
— Ну, бывай, старшина, — прощаюсь я с танкистом, — может, когда и свидимся. Сашка, чего копаешься?
— И тебе удачи, сержант, — отвечает старшина.
Мы спрыгиваем на землю и ныряем под вагон. А вот и наш эшелон, дымится трубами буржуек, темнеет брезентом орудий и поблескивает штыками часовых у вагонов. Мелькнула трусливая мысль — проскочить в свой вагон, прикинуться ветошью и не отсвечивать, дескать, мы и не отлучались никуда. Но то, что наша отлучка прошла незамеченной для начальства — относится к ненаучной фантастике. Решив, что неприятности надо встречать лицом к лицу, а не поворачиваться к ним задом, я решительно направляюсь к вагону, в котором расположился взвод управления и отделение материального обеспечения, а также комбат и санинструктор. Сашка со своей злополучной винтовкой едва поспевает за мной.
