Андрей Гончаров - Чисто царское убийство
– А еще этот церковник, – подхватил Ваня. – Я уверен, это кто-то из учителей раскола. Мне как раз тут верный след видится. Ведь раскольники ненавидели Петра, считали его Антихристом!
– Что ж, согласен, – сказал Углов. – В Европе нам больше делать нечего. Все, что могли, мы здесь узнали. А убийца все-таки наш, отечественный.
Глава 20
1725 год приближался к финалу. Был уже конец ноября, когда видавшая виды карета с тремя пассажирами въехала на постоялый двор в Полоцке, расположенный на территории Речи Посполитой, недалеко от границы с Российской империей. Гости отправились к хозяину заведения, чтобы узнать у него об условиях дальнейшего путешествия.
Он сказал им, что в России, до самого Санкт-Петербурга, уже установился санный путь. В карете они проехать не смогут, и надо бы от нее избавиться.
Углов с Ваней оставили Дружинина торговаться с хозяином, который хотел приобрести карету вовсе за бесценок, и прошли в общий зал, где заказали обед. Пока половой, молчаливый литовец, расставлял на столе закуски, оперативники разговорились о дальнейших действиях.
– Ну вот, если ничто не помешает, через пару дней прибудем в славный град Петров, – сказал Углов. – Где селиться будем, как думаешь?
– А что, на старом месте, у Меншикова, разве не получится? – спросил Ваня. – Мне там понравилось. Нева рядом, парк. Было где с мольбертом посидеть. Да и картины мои там остались, одна начатая и две законченные.
– Картины твои мы вряд ли сможем вернуть, – отвечал ему Углов. – В лучшем случае они теперь украшают стены дворца светлейшего князя Александра Даниловича, в худшем – пущены на дрова. Вернуться в прежние апартаменты во флигеле нам будет затруднительно по той причине, что это ведь секретарь Меншикова нас тогда едва в каземат не укатал. Забыл разве?
– Да, признаться, как-то я об этом запамятовал, – проговорил Ваня. – А точно это он?
– Так мне сам граф Петр Андреевич Толстой об этом сказал, – объяснил Углов. – Так он и заявил. Дескать, это поручик Сараев на тебя донос написал. Я тебе тогда же об этом говорил. Как же мы снова туда пойдем? Заявимся и скажем: «Здравствуйте, господин поручик, рады вас видеть! Вот, будем снова у вас жить, можете на нас еще один донос написать!» А если серьезно – надо понимать, что светлейший князь Меншиков мной недоволен. Прежде всего тем, что я не сделал подкоп под его врага Долгорукова. Потому он и дал поручение своему секретарю написать на нас донос. Нет, к светлейшему нам соваться никак нельзя.
– А где же тогда жить? – спросил Ваня. – Опять на постоялый двор? Помнишь, какая там грязь была? Пока мы по Европе ездили, я от такого безобразия отвык.
– Надо будет, придется и к грязи снова привыкнуть, – отвечал Углов. – А может, что-то еще придумаем.
Тут их беседу прервал Дружинин, закончивший свои переговоры с хозяином. Одновременно появился половой, который нес запеченное мясо. Оперативники принялись за еду.
– Хорошо, что удалось получить с этого жлоба хотя бы шесть рублей с полтиной, – сообщил Дружинин. – На эти деньги можно будет первое время пожить в Питере. Слава богу, хоть это сумел выдрать, а то у меня карман совсем опустел.
– Да, первым делом придется тебе на родной земле снова инженером поработать, – сказал Углов. – Без твоих денег нам совсем хана.
Наутро оперативники вновь тронулись в путь.
По мере приближения к Петербургу Углов все чаще стал останавливать карету на постоялых дворах и расспрашивать путешественников, отдыхавших там, о том, что изменилось в столице Российской империи за время их отсутствия. Эти беседы оказались не напрасными. Надворный советник получил много ценных сведений.
Например, он узнал, что на Литейном проспекте открылась новая гостиница «Императорская», устроенная по европейскому образцу, с регулярной сменой белья и хорошей прислугой. При ней – ресторация.
– Ну вот, где жить, мы теперь знаем, – сообщил Углов своим спутникам, когда они вновь тронулись в путь. – Поселимся в этой самой «Императорской». Хотя это, в сущности, единственная хорошая новость, все остальные плохие.
– А что такое? – насторожился Дружинин.
– Люди, с которыми я разговаривал, затрудняются сказать что-то определенное, – объяснил надворный советник. – Но у меня сложилось такое впечатление, что вся жизнь в России после смерти Петра словно ряской подернулась. Текла могучая река да вдруг перестала. Теперь на ее месте дурно попахивает болото. Армией никто не занимается, солдаты своих офицеров неделями не видят. Провиант они не получают, голодают. Корабли новые не строятся, дороги заброшены. Впрочем, не исключено, что все это одни пустые сплетни. Люди, как мы знаем, всегда чем-то недовольны. Вот подождем встречи с графом Толстым. Я и отчет ему сделаю, и все, что нужно, узнаю. Да и посоветоваться с ним можно о дальнейшем расследовании.
Вечером первого декабря их сани остановились возле двухэтажного каменного дома, недавно построенного на Литейном проспекте. Вывеска извещала, что здесь находится гостиница. Оперативники решили занять два номера. В одном поселились Углов с Ваней, в другом – Дружинин.
Наутро Кирилл достал тот самый камзол, долго пылившийся в бауле, и отдал его гостиничному слуге почистить и отгладить. Затем он стал собираться к главе Преображенского приказа.
Перед уходом Углов отдал товарищам такое распоряжение:
– Вы лучше идите в ресторацию и ждите меня там. Тут посетителей уважают, гнать вас никто не будет. Возьмете какую закуску да газету «Ведомости». Будете сидеть, новости читать. Так меня и дождетесь.
– А почему нельзя в номере посидеть? – осведомился Ваня.
– Потому что я не знаю, как моя беседа с графом повернется, – отвечал Углов. – Он ведь думал, что мы из-за границы убийцу привезем, чтобы его на дыбу отправить. Под это нам и бумаги давал, и деньгами снабдил. А мы вместо того вернулись, чтобы опять среди своих разбойника искать. Графу может не понравиться такой вот исход дела.
В приемной у главы Преображенского приказа томилось два десятка посетителей. Среди них были гражданские чиновники, офицеры. Один полный мужчина, страдающий одышкой, оказался в адмиральском мундире. Некоторые, как, например, Углов, пришли сюда сами. Другие, как видно, прибыли под конвоем. Возле таких персон дежурили солдаты.
Чиновник, ведавший приемом, записал имя и звание Углова и буркнул обычное «ждите».
Надворный советник отыскал свободное место, сел и принялся ждать. Вот скрылся за дверью один посетитель, тот самый адмирал. Вскоре к Петру Андреевичу Толстому был позван другой человек, а адмирал так и не вышел из кабинета.
«Скорее всего, его через внутреннюю дверь в подвал вывели, дальше допрашивать, – решил Углов. – Интересно, а выйдет ли второй? Если и он там канет, значит, и меня такая участь ждет».
Второй посетитель и правда не вышел.
Зато в приемную выглянул секретарь графа, ведавший приемом, и громко произнес:
– Кто здесь надворный советник Кирилла Углов? Проходи!
Глава оперативной группы вошел в кабинет, готовый ко всему. В помещении все было так же, как и в первый раз, в нем ничего не изменилось. Граф Петр Толстой сидел, как и прежде, в кресле у камина. Однако, когда Углов подошел ближе к хозяину кабинета, он заметил, что тот сильно постарел. Лицо его приобрело нездоровый желтый цвет.
– Так это ты? – воскликнул граф, увидев Углова. – Приехал, значит?
– Да, вчера прибыл в столицу Отечества, – ответил Углов.
– И сразу ко мне? Хвалю. Да ты садись, не стой. Ну, сказывай, привез ты татя, о коем мы с тобой речь вели, или нет?
– Нет, ваше сиятельство, не привез, – признался Углов. – Но допросить его сумел. Могу дать полный отчет о том вашему сиятельству.
– Вот это ты молодец! – похвалил Толстой. – Полный отчет, говоришь? Ну, давай излагай. – Граф обернулся к секретарю и приказал: – А ты ступай в приемную да скажи там, чтобы все вольные шли по домам. Сегодня приема более не будет. Пускай остаются одни лишь подконвойные, их я допрошу. Как скажешь, сюда более не возвращайся, пока я не позову. Ступай в канцелярию. – Когда секретарь вышел, граф пояснил: – Я ему, конечно, доверяю, но все же лучше, ежели наша беседа промеж нас с тобой останется. До конца ни на кого полагаться не следует. Ну, рассказывай.
Углов начал излагать историю их заграничных скитаний. Он рассказывал обстоятельно, старался не упустить ни одной важной детали.
Когда Кирилл закончил, глава Преображенского приказа некоторое время молчал, затем откинулся на спинку кресла и произнес:
– Стало быть, врал голштинец! А мы с тобой ему поверили, опростоволосились. Нехорошо вышло.
– Но ведь ничего особенного не случилось, – заметил Углов. – Можно допросить Бассевича еще раз. Да не у него на квартире, а здесь, в присутствии палача. Глядишь, язык у советника развяжется, и он расскажет все, что знает. Когда с ним разговаривал, я заметил, что он вашего гнева сильно боится. Так что все выложит.
