Гарри Гаррисон - Путь Короля. Том 1
А где Годива? Кажется, она тихонько поднялась, а потом…
Вмиг отойдя ото сна, Шеф уже на ногах. Чуя присутствие врага, бешено блуждает взгляд. В кустах напротив какая-то возня, глухие удары, надрывный женский крик, которому мешает вырваться наложенная на уста ладонь и рука, сковавшая гортань.
Шеф бросается на этот звук, и тут же из густых дебрей выступают воины, ожидавшие сего мига в засаде. Как десница судьбы, они сжимают его в мертвое кольцо. А в глаза ему смотрит не кто иной, как гаддгедлар Муиртайг. Через лицо его пробежал синевато-багровый рубец, который сейчас морщится от выражения едкой, сдавленной и удовлетворенной ненависти.
— Считай, что побег удался, паренек, — сказал он. — Зря ты остановился, бежал бы себе и бежал. Тебе захотелось полакомить свой колышек иваровской девкой? Горячий кол голове покоя не даст. Ничего, мы тебе его сейчас остудим.
В приливе глухой тоски он сделал попытку ринуться к кустам, откуда доносились вопли Годивы. Стальные объятия легли ему на плечи. Они ее уже поймали? Как они умудрились их обнаружить? Не могли же они пойти по их следу!
Глумливое хихиканье прозвенело над гомоном гаддгедларов. Корчась от боли в лапах викингов, Шеф все же узнал его. То был смех англичанина. Смех его единоутробного братца.
Глава 10
Когда стараниями Муиртайга с шайкой он вновь оказался за знакомым валом, Шеф был близок к обмороку. Даже во время своего вещего сна он был изможден до предела. Попытки вырваться из захвата викингов, в свою очередь, тоже стоили ему дорого. Что же касается обратной дороги, то в лесу гаддгедлары то и дело осыпали его пинками и ударами, сами не забывая вглядываться в чащу, чтобы случайно не упустить какого-нибудь англичанина, который в этих местах вполне мог им повстречаться. Потом, когда они вышли на луг, где их поджидали товарищи, очистившие до этого округу от последних лошадей, ирландцы взялись за избиение своего пленника. Кажется, они торжествовали. Эти люди были страшно напуганы. Один невольник не смог бы заменить Ивару тех воинов, которых он накануне лишился. Уже в полузабвении, под спудом муки и усталости явилась мысль: ирландцы, довольствуясь той малой жертвой, которая подвернулась им под руку, решили выместить на ней весь ужас минувшей ночи. Впрочем, до конца понял он это тогда, когда, брошенного в невольничий загон, его исколотили на сей раз до потери сознания.
Очнувшись, он тут же пожалел об этом. В загон его бросили, когда утро было в разгаре. Весь долгий теплый осенний день он пролежал без памяти. Когда же наконец он сумел размежить набухшие веки и увидеть свет, он был разбит, покрыт синяками и ушибами, но ни ломоты в членах, ни головокружения не было. Впрочем, он продрог до костей, задыхался от жажды, чувствовал пустоту в желудке. И главное, не мог прогнать страх. С наступлением ночи он попытался осторожно выяснить возможности побега. Их попросту не оказалось. Железные кандалы на ногах были надежно привязаны к крепким клиньям. Руки схвачены спереди. Со временем он, конечно, сможет подкопать клинья, перегрызть путы из сыромятной кожи; но даже малый шаг в сторону ничего, кроме окрика или пинка, ему не сулит. Помимо всего, у охранников не так-то много хлопот — пленников в загоне почти не осталось, в ночной смуте умудрились разбежаться едва ли не все захваченные за время этого похода невольники, прихватив с собой кое-какое добро недавних хозяев. Виднелось, правда, несколько незнакомых лиц. Немногим вновь прибывшим пленным викинги оказали такой же прием, как и Шефу.
Рассказы их были малоутешительны. То была горстка уцелевших воинов из отборной дружины короля Эдмунда, которые до последнего мгновения не оставляли попыток уничтожить Рагнарссона, обезглавить орду викингов. Все были с ранениями, в основном тяжелыми. Тихо переговариваясь меж собой, они готовились встретить смерть, в чем ни один из них не сомневался. Сокрушались они лишь из-за того, что им не удалось расчистить себе дорогу в первые две-три минуты атаки. С другой же стороны, рассуждали они, глупо надеяться проникнуть в сердцевину укрепления викингов и рассчитывать не встретить сопротивления. Они неплохо потрудились: корабли сожжены, команды их перебиты. «Мы будем уходить в славе, — сказал один из них. — Как орлы, мы стояли посреди тел павших врагов. Давайте же не будем терзаться, что умереть нам придется раньше, чем мы думали».
— Жаль только, что они взяли короля, — промолвил в наступившей тишине один из его товарищей, вместе со словами выдавливая хрипы из проколотого легкого. Все мрачно закивали, непроизвольно скосив глаза в угол загона.
Шеф задрожал. Менее всего он желал бы сейчас заглянуть в глаза королю Эдмунду. Разве можно позабыть, как король подошел к нему и просил его — бродягу, трэля, бездетного юнца — уйти и не мешать? И послушайся он его, англичане бы праздновали победу. А ему самому не пришлось бы испытать на себе всю полноту Иваровой ярости. Как ни туманен был его рассудок, но он не мог не запомнить насмешек своих мучителей насчет будущей расправы. И опять он вспомнил того олуха, который всего день назад показывал ему сидящих в загоне пленников и пугал его рассказами о том, как Ивар поступает с людьми, которые встали ему поперек дороги. А ведь он, Шеф, увел у него женщину. И не просто увел, а, уведя, познал; такой утраты и впрямь не воротишь. «Что они с ней сделали? — бесстрастно подумал он. — Вместе со мной ее в лагерь не потащили. Кто-то забрал ее и увел…» Но сейчас он не мог бередить себе душу раздумьями о ее судьбе. Чересчур уж много волнений внушала ему его собственная. К страху смерти, к позору предательства примешивался ужас перед Иваром. «Если б только можно было умереть от простуды, — снова и снова думал Шеф в течение этой ночи, — если б только умереть в эту ночь…» Он не хотел увидеть утро.
Мощный пинок в спину носком сапога вывел его из оцепенения. Занимался рассвет. Шеф медленно приподнялся, чувствуя в эту минуту один лишь черствый, разбухший, прилипший к гортани язык. В загоне вовсю орудовали стражники: они перерезали веревки и стаскивали в одну кучу тела. Кажется, этой ночью кому-то повезло больше, чем ему. Однако прямо перед ним сидел на корточках кто-то маленький, щуплый, в грязной заляпанной рубахе. Человечек с желтоватым лицом, изборожденным горестными складками. Это — Ханд, и он принес глиняный кувшин с водой! Еще с полминуты Шеф не в состоянии ни о чем думать, а Ханд осторожно, с мучительной расстановкой, орошает его гортань и желудок. Лишь ощутив блаженную полноту под грудной косточкой, познав великую роскошь подтолкнуть избыток влаги к зубам и отрыгнуть его, Шеф догадался, что Ханд пытается с ним заговорить.
— Шеф, Шеф, услышь меня наконец! Мы должны с тобой кое-что выяснять. Где сейчас Годива?
— Не знаю. Я ее вывел отсюда. Потом, наверное, кто-то на нее наложил лапы. Но меня они взяли еще раньше, так что я ничего поделать не мог.
— Как ты думаешь, кто ее увел?
Шефу вспомнилось то хихиканье из кустов, нахлынувшее на него подозрение. Предположение, будто в лесу могли затеряться другие беженцы, показалось ему нелепым.
— Думаю, Альфгар. Он всегда был хорошим следопытом. Наверное, вынюхал нас. — Шеф помолчал с минуту, одолевая подступившую вялость. — Потом, думаю, он вернулся в лагерь и привел Муиртайга с его людьми. Может быть, они заключили меж собой сделку. Они меня получили, а он — ее. А может, он ее увел втихую, пока они разбирались со мной. Их было не так много, чтобы разделяться. Особенно после того страха, что они тут натерпелись…
— Теперь слушай. Ивара больше занимаешь ты, чем Годива. Но он знает о том, что ты увел ее из лагеря. А это плохо. — Ханд потеребил свою реденькую бороду. — Шеф, подумай-ка еще разок. Мог кто-то на самом деле заметить, что ты сам, своими руками убивал викингов?
— Я убил только одного. Но это было в темноте, никто этого не видел. Это еще не так страшно. Но меня, наверное, могли запомнить, когда я залез в загон и начал освобождать пленников — в том числе и Альфгара, — кривя уста, добавил он. — И самое главное: я, если знаешь, сорвал с корабля горящую мачту и пробился через щиты викингов. У королевских ратников этого не получилось. — Шеф бросил взгляд на ладони. На месте волдырей теперь были белые подушечки кожи с крохотными точками посредине.
— Понятно. Но все-таки этого может быть мало, чтобы Ивар решился пустить тебе кровь. Мы с Ингульфом за последний день спасли для него десятки людей. Если б не мы, почти все его воеводы сейчас бы смердели и разлагались или остались бы жить с увечьями до конца своих дней. Знаешь, он умеет даже сшивать кишки в животе, так что если человек попался крепкий, от боли не умер, и если зараза во внутренности не проникла, то он будет целехонек.
Теперь Шеф внимательнее пригляделся к разводам, покрывавшим рубаху Ханда.
