Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег

С другой стороны, я и так считаю интервенцию неизбежной. Поводом больше, поводом меньше. Какая разница. История Великой Французской Революции учит, что дворянские элиты Европы легко забывают разногласия и объединяются против угрозы своим привилегиям.

И чем тогда мне может быть полезна эта заварушка в Чехии? Ну, например, тем, что на ее подавление будет потрачено время, которое я смогу использовать для укрепления своей власти и реформы армии. Во-вторых, подавление бунта будет сопровождаться репрессиями и массой беженцев, которых я всегда готов принять, ибо рабочих рук в России очень не хватает. Правда, для этого хорошо бы иметь общую границу с Чехией и Моравией.

А с этим есть трудности. Между нами, расположено королевство Польское. Большое. Густонаселенное. Что-то около пятнадцати миллионов человек. Всего на пять миллионов меньше, чем в несравненно большей по территории России. Из-за своего дебильного общественного устройства Польша уже вполне созрела для раздела и утилизации соседями. Они уже отщипнули по кусочку в 1772 году. И в отношении одного из этих соседей у меня есть надежды на взаимопонимание, основанное на взаимной выгоде.

Король Фридрих Великий недаром получил свой титул. И дело даже не в его военном гении, не раз изменявшем ему, а в общей его государственной мудрости. И одним из проявлений этой мудрости была отмена крепостного права в Пруссии еще десять лет тому назад. Правда, только на землях, принадлежащих короне. Но и это говорит о том, что к моим аболиционистским инициативам прусский король отнесется скорее одобрительно, нежели агрессивно. Так что я вполне могу рассчитывать на его дружелюбный нейтралитет. Который вполне возможно подогреть еще одним кусочком Польши.

А если Фридриха как-то пристегнуть к этому восстанию в Чехии? Прусский король любитель погреть руки у чужого костра, и может статься так, что Вене будет вообще не до меня и она сцепится с Потсдамом. В таком случае никакой интервенции не случится. Этот вариант был слишком хорош, чтобы не попытаться его воплотить. Но для этого надо будет действительно всерьез помочь восстанию новых Гуситов.

Я оторвался от своих размышлений и обнаружил, что посетители смотрят на меня и терпеливо ждут моего ответа. Кажется, я слишком сильно погрузился в внешнеполитические расчеты.

— Я признаю справедливость вашей борьбы, — начал я. — И согласен с вашими доводами. Я буду думать о том, как именно вам помочь. А пока будьте моими гостями. Вы уже определились с проживанием?

— О да, государь! — ответил Франтишек Киршнек. — Мы остановились в доме причта при Михаэлькирхе. Меня давно приглашали туда настроить орган. Так что я в Москву собирался ехать и так. Но получилось еще и помочь родственнику жены.

— Орган? — переспросил я. — Ты органный мастер?

У меня в голове щелкнуло, и я вспомнил, где я слышал это имя.

Как-то раз, в начале нулевых, будучи в Москве по делам школы, на Тверской-Ямской я набрел на Музей русской гармоники. Поскольку гармошку я любил и играть умел, я не смог не зайти. Среди уникальнейших экспонатов и документов я увидел реконструкцию первого в мире музыкального инструмента, работающего именно по тому принципу, на котором основано звукоизвлечение в гармошках и аккордеонах. А именно — на колебании упругого металлического язычка. Автором же этого изобретения и похожего на клавесин инструмента был не кто иной как Франтишек Киршнек!

Вот ведь встреча!

— Да, государь, — меж тем отвечал чех. — Я ремонтирую старые органы и могу изготовить новый, если пожелаете. Только мастерская, увы, у меня в Петербурге, а сейчас туда попасть, наверно, будет трудно.

Я не был уверен, что в это время мастер уже изобрел свой способ звукоизвлечения. Но рискнул «забросить удочку».

— А придумать что нибудь более компактное, нежели орган, вы можете?

— Компактное? — удивился мастер. — Органные трубы уменьшить невозможно.

— Ну если не на основе труб, а чего-нибудь другого?

Киршнек пожал плечами.

— Я не думал об этом. Но могу попытаться.

Жаль. Значит, эта идея еще не пришла в его голову. Ну, я тогда вложу ее туда сам. Но попозже.

— Я не сомневаюсь в ваших талантах, — улыбнулся я и обратился уже к его терпеливо ждущему спутнику, не понимающему по-русски. — Сегодня на Красной площади будет запуск воздушного шара. Я предлагаю вам совершить полет. Вы будете первым в истории чехом-воздухоплавателем.

Когда Киршнек перевел мои слова, у Карела расширились глаза. Он быстро что-то заговорил.

— Он благодарит вас за это предложение. Он мечтал увидеть такое чудо, о котором много говорят в Петербурге и Москве, но полететь самому это превыше его надежд.

— Хорошо. Тогда в полдень.

* * *

Как ни удивительно было окружающим, но главным распорядителем на этом шоу был юный урядник Василий Каин и его юные сигнальщики. С первого дня в Москве я загрузил Ваську проблемой скорейшего ремонта шара. Причем даже двух старых солдат придал ему для солидности. С ними я особо оговорил, чтобы они за Ваську решений не принимали и его команды как мои выполняли. Итогом стал быстро отремонтированный шар и возросший авторитет моего протеже. Равно как и выросшая у него самоуверенность.

К полетам готовились с ночи. Сколотили помост рядом с Лобным местом, устлали его коврами и декорировали кумачом. А для первичного наполнения шара воздухом соорудили что-то вроде трех колодезных журавлей, которыми предварительно приподняли оболочку.

К моменту, когда я со свитой проехал воротами Спасской башни и пересек глубокий крепостной ров по каменному мосту, шар был уже готов к полетам.

Площадь была почти пуста. Всего несколько сотен зевак у помоста за толпу не считались. Причина малолюдства была в том, что специально о полете шара не объявляли. Я очень опасался повторения Ходынки, когда в давке погибло и покалечилось множество народа. Я не сомневаюсь, что посмотреть полет шара пришла бы вся Москва с окрестными деревнями, а нынешняя Красная площадь такую толпу не вместила бы. Поэтому кто увидит шар в воздухе, тот и придет. А пришедшим Новиков приготовил сувенир.

Я спешился и поднялся на помост. Вслед за мной поднялись Перфильев, Подуров, Никитин, Новиков. Остальные мои соратники тоже были здесь по большей части, но стояли перед помостом за спинами солдат оцепления. Чуть позже подъехал возок, на котором прибыли Августа-Вильгельмина-Луиза Гессен-Дармштадская в черном траурном платье и архиепископ Платон. Его ведомство тоже привлекли к мероприятию по моему настоянию.

Васька Каин и Василий Пестрово отчитались передо мной. Один о готовности шара к полетам, а другой — о готовности его людей и приданных солдат для контроля толпы.

— Ну тогда начинай, — кивнул я Ваське.

Тот ловко впрыгнул в корзину, добавил жара у скипидарной горелки и скомандовал солдатам, удерживающим трос. Шар под легкое поскрипывание ворота, удерживаемый пеньковой веревкой, поплыл в небо.

Я взглянул на немногочисленных людей из моей свиты, этого зрелища еще не видавших. Архиепископ внешне был деланно невозмутим. А вот Августа от восторга непроизвольно приоткрыла рот и, провожая шар взглядом, задрала голову так, что уронила шляпку. Я подхватил её в полете, не дав коснуться земли.

— Наталья Алексеевна, не желаете сами совершить полет? — спросил я, передавая головной убор. — Уверяю вас, это совершенно безопасно.

Девушка поднесла кулачки к губам совершенно детским жестом и зажмурилась. Потом на выдохе сказала:

— Да!

Открыла глаза. Посмотрела на меня совершенно по-щенячьи и добавила:

— Но я все равно очень боюсь.

— Взбадривайте себя мыслью, что войдете в историю как первая женщина-воздухоплаватель.

— Разве? Ни за что бы не поверила. — Она лукаво взглянула на меня. — За такое приключение многие бы отдали многое.

И сделала какой-то замысловатый жест веером. Я опешил. Она что, заигрывает? Да ну! Померещилось. Вот уж не надо мне такого.