Воробей. Том 2 (СИ) - Дай Андрей

Купцов исповедующих иудейскую веру — полно. И ученых евреев — тоже достаточно много. Узбеки и таджики — тоже могут этим похвастаться. Да, последние не так давно включены в число жителей Империи, но это не умаляет их заслуг. А вот много ли врачей среди телеутов? Или каков процент лиц купеческого сословия среди остяков? Каков торговый оборот шорских племен? Ноль-ноль-ноль. Этого либо нет совсем, либо на таком ничтожном уровне, что даже дотошные имперские чиновники не включают этого в свои отчеты.

Это я к тому, что даже зацепиться за что-то, за какое-то явление, чтоб развить мысль и найти решение проблемы, не получалось. Инородцы выходили этакими жертвами индустриализации. Той ценой, которую нужно заплатить за благополучие остального населения страны.

Нет, все можно было исправить… Ну, или хотя бы поправить, признав на государственном уровне равенство представителей туземных народов с остальными жителями империи. Однако это было легче сказать, чем сделать. Начать хотя бы с того, что тогда придется признать и равенство всех религий, а это уже… нонсенс по нынешним временам. Приравнять какого-нибудь шамана с высшими иерархами христианских церквей? Позволить подданным христианского, православного, царя самим выбирать вероисповедание? На весь мир заявить, что Империя не видит разницы между каким-нибудь дремучим погонщиком оленей из тундры и представителями титульных наций? Господи! Да я даже представить себе не мог, какой скандал разразится. Это сейчас даже не как призыв к революции звучит. Это просто крушение основ мироздания. Я был уверен, что прожект такого закона даже до голосования бы не дошел, а я, как инициатор, был бы уже прилюдно проклят и отлучен от церкви.

И не поставить царя в известность о появлении делегатов в столице — это тоже самое, что, как тот пресловутый страус, засунуть голову в песок, и считать, что ничего не случилось. Поэтому, я тяжело вздохнул и зачитал обращение туземных князьков Государю. И взглядом, которым меня наградил Николай Александрович, можно было дыру прожечь. Такой многообещающий взгляд это был, что я уже мысленно попрощался со своим высоким постом, со столицей, и с планами на преобразование страны.

Слава Богу, вспышка гнева Никсы довольно быстро прошла. А голова у него всегда работала на зависть многим. И он не хуже меня понимал, что какого-то простого решения эта задача не имеет. Если вообще ситуацию возможно было как-то исправить — в чем я сильно сомневался.

— Раз я не слышу каких-либо предложений, полагаю, вы, Герман Густавович, ничего так и не выдумали? — справившись с собой, процедил Государь.

— Именно так, ваше императорское величество, — склонил я покаянную голову. — Проблема не имеет решения, ваше императорское величество. Инородцы либо примут образ жизни более цивилизованных народов, либо вымрут. Это естественный отбор, Государь. Как утверждает господин Дарвин: выживает всегда сильнейший.

— Однако же вы всегда ратуете за помощь голодающим в случае недородов крестьянам, — скривился царь. — Их тоже сложно назвать сильнейшими.

— В обыденной жизни, ваше императорское величество, крестьяне все-таки сословие производящее блага. Туземцы к таковым не относятся. Без сборов с них собираемых мы легко обойдемся, а их исчезновение никто в мире вовсе не заметит. Но…

— Но? Оно все-таки присутствует, это ваше «но»⁈

— Истинно так, ваше императорское величество. Но это все-таки люди. Чада господни, какую бы религию они не исповедовали. И мы не вправе вот так, походя, решать судьбу сотен тысяч человек. Им нужно помочь встроиться в цивилизацию. Только как это сделать, не разрушив окончательно их уклад, я плохо себе представляю.

— Но какие-то идеи у вас, Герман Густавович, тем не менее, появились, — констатировал царь. — Я уже подозреваю, что они не придутся мне по сердцу, и все же готов их услышать. И я согласен — распоряжаться судьбой целых народов — это грех гордыни, осуждаемый матерью нашей, православной церковью.

— Быстро мы ничего не изменим, ваше императорское величество. Можем только начать, создать систему, а к чему придут эти народы в итоге — зависит лишь от них самих. Либо они полностью растворятся в титульных нациях, либо изменятся так, чтоб суметь сожительствовать с нами. Мне кажется, что если устроить обучение их детей и молодежи в школах при православных приходах, им станет проще понимать нас и найти свое место в нашем укладе.

— Предлагаете отобрать у инородцев их детей? — хмыкнул Государь. — Экая изуверская политика у вас получается, милостивый государь.

— Не отобрать, ваше императорское величество. Предложить сделать выбор. Либо дети станут учиться у нас, а их родители получать некоторую помощь от государства, либо каждый останется при своем. Они в дебрях своих лесов — свободные, но голодные, мы же и дальше будем заниматься тем, чем занимались. Как говорится: была бы честь предложена…

— Хорошо, — кивнул после долгих раздумий Николай Александрович. — Но этого мало. Нужно что-то делать прямо сейчас. Мы не можем ждать столетие, чтоб пожать плоды наших деяний. В конце концов, смерти этих людей лягут тяжким грузом на наши души, если мы ничего не станем предпринимать.

— Согласен, ваше императорское величество, — поклонился я. При всем либерализме Никсы, при всей его нелюбви к проявлениям чинопочитания, бывали моменты, когда лучше вовремя согнуть спину, чем потом корить себя за чрезмерную гордость. — Так же мы можем внести определенные правки в готовящийся новый Налоговый Кодекс. Например, дать некоторые льготы по уплате налога с доходов физических лиц на предприятиях, где найдутся рабочие места для инородцев, инвалидов и других лиц низкой социальной защищенности.

— Поражаюсь я вам, Герман Густавович, — качнул головой царь. — Вы иной раз так скажете, что обыденные и простые вещи вдруг начинают казаться важными и сложными.

— Я имел в виду…

— Я понял, что вы хотели сказать, — резко перебил меня Государь. Все-таки гнев еще теплился в закоулках его души. Не часто ему сообщали, что в результате его реформ целые народы оказались обречены на жалкое нищенское существование. — Но и этого мало. Боюсь, что большая часть диких туземцев не смогут воспользоваться этой… льготой. Ну же! Герман Густавович! Докажите, что не зря Бисмарк предлагал мне обменять некоего графа Лерхе на большой остров в Балтийском море.

— Это действительно было? — удивился я. — А что за остров?

— Было, было, — усмехнулся царь. — Так что? Появились какие-то мысли?

— Да, но…

— Снова «но»?

— Именно так, Государь, — снова поклонился я. — Идея не слишком хорошая, ваше императорское величество. Ибо может надолго отложить вхождение инородческих народов в лоно империи, в качестве равноправных членов.

— Но гарантирует выживание туземцев?

— Несомненно. И, кроме того, повышает значимость признанных империей лиц приравненных к дворянскому сословию.

— Даже так⁈ И что же это?

— Все просто, ваше императорское величество. Нужно выделить определенную долю с концессионных выплат в пользу формальных владельцев земель. Ну и создать систему штрафов на тот случай, если туземные князьки примутся проматывать средства. Либо они все станут жить лучше, либо никто из них. Идеальным стал бы вариант, при котором туземные племена станут получать свою долю не деньгами, а, скажем, тканями, зерном или еще какими-нибудь товарами, для них значимыми.

— Остается только выяснить, какую часть доходов казна может безболезненно пожертвовать инородцам, — кивнул Никса. — Известно же сколько именно мы получаем концессионными платежами?

— Конечно, ваше императорское величество, — на такие вопросы я был готов отвечать в любой момент. Ночью меня разбуди, скажу. — Порядка семнадцати миллионов в целом по империи, или около четырех по западносибирскому наместничеству. Даже десяти процентов от этих средств будет довольно, чтоб на протяжении года кормить всех инородцев страны.

— Всех не нужно, — поморщился царь. — Иудеи, степняки, туркестанцы… Эти вполне обойдутся и без нашего участия.