Олег Северюхин - В лабиринтах тёмного мира
– Ладно, посмотрим, – согласился я, хотя всегда считал, что лучшая служба подальше от начальства и поближе к кухне, и вообще лучше, когда тобой никто не командует. – Ты сильно не торопись с предложением, как бы не вышло так, что тебе и поручат этим кладовщиком быть. Кто шибко активен, тот себе и нагребает на хребет. Нет ли у тебя кузнеца хорошего по маленьким вещам мастера? – спросил я своего нового товарища.
– Есть, завтра и сходим к нему, – сказал Симеон и достал привезенную одежду, заставив ее примерять, а Дарья стала подшивать то, что было широковато. – Сабелька старовата, но ты ее почисть, на камне поточи и будет тебе подруга верная да такая вострая, что только держись, – засмеялся он, – а потом мы за тебя Дашку выдадим, будешь мужем хорошим и с детьми малыми возиться не надо, вот, уже готовые и почти взрослые, – хохотал он.
Глава 41
Судя по всему, попал я к князю Василию Васильевичу, прозванному Темным, прадеду великого князя Ивана Васильевича, по номеру четвертого и прозванного Грозным. Вернее, в княжение Василия Темного и прозванного так не потому, что был темным во всех делах, а потому что во время дел междоусобных был он ослеплен конкурентами.
Как говорится, из огня да в полымя. Мне еще повезло, что мне встретился подьячий Симеон. А если бы не встретился? Всё. Сливай воду. Хотя, сдаваться нельзя в любой ситуации.
Возьмите себя. Вот вы сейчас сидите в уютном кресле, читаете эту писанину и ухмыляетесь: ерунду какую пишет, чего тут интересного? А вот получится у вас так же интересно, что прямо сейчас вам в дверь звонок, а там судебные приставы. А у них постановление о том, что квартира ваша уже не ваша, и вещей у вас только то, что на вас, и даже часы ваши наручные уже не ваши, и через два дня начнется осень, а вы вышиблены на улицу. И хорошо, что только вы один, а не вместе с семьей. Семья от вас вчера ушла. Как это у нас в России говорят? От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Так, что вы будете делать? Часа через три будет темно, вы не ужинали, и где вы будете ночевать, вам никто не сказал, и не позаботился об этом. То-то и оно. А если вы будете ко всему готовы, то даже бездомность вам в тягость не будет. Как говаривал писатель Тургенев? Ко всему привыкает человек. Привык и Герасим к городской жизни. Или вот еще старый куплетик на эту тему: если вы утонете и ко дну прилипнете, полежите день-другой, а потом привыкнете. Так и бичи – бывшие интеллигентные человеки – привыкают к бездомной жизни. И у каждого это получается по-разному.
В Риме я выжил и неплохо выжил. Выживем и в России. С волками жить – по-волчьи выть. Главное – не выделяться.
– Чем вас кормить, сударь, просто ума не приложу? – сказала Дарья.
Ну что же, это хорошо. Путь к сердцу любого человека лежит через желудок. Нужно настраивать отношения с семейством, вероятно, долго мне придется здесь квартировать, так пусть лучше рядом будут друзья, а не враги.
– Я человек простой, – сказал я, – разносолов мне не надо, свари-ка мне кашу из топора и всего-то делов, – завел я старую солдатскую сказку.
– Из топора? – удивлению Дарьи не было предела. Вероятно, этого у них еще не было.
Зато Сашка и Машка брыскнули в разные стороны.
– Во, мамка под подушкой от лихих людей держит, – торжественно сказала Машка, слезая с печки с довольно большим колуном.
– А у меня самый красивый, – Сашка нес из потайного места маленький топорик типа туристического.
Раз начали играть сказку, то ее нужно продолжать. Дети просто подпрыгивали от нетерпения попробовать кашу из топора, и мать их тоже была заинтригована.
– Ну, Маша, из большого топора кашу будем варить тогда, когда придут гости, а вот для маленького коллектива из четырех человек мы будем варить из маленького топора, – загадочно сказал я, поигрывая Сашкиным топориком.
Вся эта игра сплотила меня с семьей Дарьи. На шестке у печи был поставлен таганок, нащепана лучина, и веселый огонек жадно лизал бока видавшего виды котелка, из которого торчала ручка Сашкиного топорика.
Немного «поварив» его, я достал его из воды, положил перловую крупу и стал ее варить, периодически помешивая и добавив немного соли и молока. Когда каша была уже почти в готовности, Дарья сняла котелок с огня и задвинула его в дальний угол печи для томления.
Каша получилась отменная. Кто служил в армии, тот помнит перловку, называемую в народе «шрапнелью». А кто пробовал эту «шрапнель», сваренную на молоке и томленую в печи, да еще с добавлением коровьего масла и изюма? Единицы. Золотистого цвета нежная каша прямо-таки тает во рту, вызывая воспоминания древности нашей: щи да каша – пища наша.
После раннего обеда детвора угомонилась на лавке, завернувшись в мой старый полушубок, а я стал рыться в принесенном хозяйкой ящичке с разными мелочами, выискивая то, что мне понадобится для начала моей трудовой деятельности.
Мне была нужна ручка. Обыкновенная трехкопеечная ученическая ручка с копеечным перышком. Молодежь наша уже, вероятно, и не представляет, что это такое, а вот мы, представители старшего поколения, несколько лет сидели с этими ручками, выполняя все наши домашние задания и усердно трудясь над самым жутким предметом – чистописанием.
Мужик у Дарьи сгинул на войне, каких в то время велось бесчисленное множество. И ладно бы с ворогом заморским, а то с соседним боярином за обладание участком земли в два гектара. Но мужик он был мастеровой и сам поставил этот пятистенок, да и в доме тоже делал все сам. Был у него и чурбак с вбитым гвоздем-наковальней, было несколько молоточков, с помощью которых я расклепал найденную медную проволочку. Ножом я вырезал из пластинки простейшее перо и согнул его вокруг гвоздика, обеспечив кривизну, удерживающую чернила. Затем с помощью ножа сделал прорезь в пишущем элементе и шлифовку всего пера путем соскребания лишнего металла.
Закрепить перо на палочке дело пустяковое, да вот только перо нужно настроить, чтобы писало ровно, не царапало бумагу и пергамент, и чтобы чернила на нем держались. Вот с этим мне пришлось повозиться изрядно, пока я не добился того, что оно стало писать так, как я привык.
Взяв принесенный Симеоном образец, я быстро написал грамотку, что купец такой-то наделяется правом откупа на поставку ко двору княжескому овса и прочих зерен для кухни княжеской и мастерских разных. Одним словом, оптовый поставщик двора его императорского величества.
Всего нужно было переписать три бумаги, и я с этим делом справился примерно за час. Давненько я ничего не писал, а то все на компьютере да на компьютере. Как пальцем в «клаву» тыкать знаю, буквы знаю, а как до письма доходит, так рука не шевелится как в прежние времена.
К вечеру пришел Симеон, был на пиру княжеском, сыт, пьян и нос в табаке. В отношении табака, это так, к слову пришлось. Тот, кто пробовал курить чего-либо, тот наказывался кнутом по одному месту, так что курящих не было вовсе.
– Давай, показывай работу, – махнул он рукой, сев на лавку.
Я принес. Он почитал, один указ, второй, третий и говорит:
– Пишешь ты справно, ровно, да только где ты учился грамоте нашей, грамотей? Бумаги-то выкидывать нужно, ятей нет, фиты с титами тоже.
– Но ты-то все понял, что я написал? – спросил я его. – И любой другой поймет, что буквы эти лишние в алфавите и направлены только на то, чтобы усложнить язык наш. Так и скажи, что в заморских странах язык наш шибко уважают и лишних букв не пишут, для четкости слога и изложения.
– А, – махнул рукой Симеон, – семь бед, один ответ. Как тут время проводили?
– А мы кашу из топора варили, – выкатился с новостью из-за печки Сашки. – Дядька Андрей варил, а мы ели, ух, как вкусно.
А тут и Дарья с чашкой.
Попробовав кашу, Симеон похвалил ее и сделал знак Дарье, чтобы она забрала ребятишек и чем-нибудь заняла их на кухне.
Глава 42
– Хотел я у тебя поспрошать, – Симеон оглянулся по сторонам и выглянул в маленькое оконце, еле выпускавшее свет на улицу, – как у князя нашего дела пойдут? В прошлом году дед его умер, великий князь литовский Витовт. Кто его поддерживать будет или князь все дела свои одним махом разрубит?
– А зачем тебе это? – шепотом спросил я. – Меньше знаешь, крепче спишь. А потом, если я скажу чего, а оно возьми да сбудься, вы же меня колдуном считать будете и утопите в реке, как топили идолов во время крещения.
– Я-то бы, может, и спрашивать не стал, – сказал Симеон, – да вот только дьяк мой, который приказал мне разобраться с тобой, велел опросить тебя как человека знающего дела заморские и историю ведающего, чего и как там.
– Может, мне спрятаться нужно? – спросил я. – Никто правду не любит, а гонцов с плохими вестями всегда убивают…
– Дьяк наш не такой, – сказал Симеон, – он к князю вхож и все от себя говорит, зачем князю имена лишние говорить, вдруг приблизит. Так что, говори, что в голову придет, потом сами разберем по полкам.
