Александр Афанасьев - Исток зла
21 июня 2002 года
Афганистан, провинция Урузган
Среди верующих есть мужи, которые верны завету, заключенному ими с Аллахом. Среди них есть такие, которые уже выполнили свои обязательства, и такие, которые еще ожидают, но никак не изменяют своему завету.
Коран 33:23Аллах свидетель нам и деяниям нашим, и единый судья делам нашим, совершаемым на пути Джихада. Каких бы соблазнов ни насылал на нас иблис — мы остаемся на своем пути и будем следовать им, мы никогда не сдадимся ни за какую цену и не поддадимся усталости. Аллах заключил с нами договор, купив наши жизни и наше богатство взамен Рая и счастья, если мы сражаемся с муртадами, убивая их и погибая сами. Прибылен был торг наш: рай будет нам наградой за дела наши, это — великий успех. Мы просим, чтобы Аллах принял от нас, наставил и пробудил нашу умму и молодежь, чтобы встать на путь, который Аллах выбрал для нас: путь жертвенности, чести и Джихада.
Таковы были слова, произносимые в этом богатом доме тем вечером после совместного намаза, и люди, произносившие клятвы, клялись искренне и с верой в душе. Каждый из них сделал свой выбор, отринув земное богатство ради обещанного им небесного, и каждый из них встал на путь джихада, дабы изменить мир, в котором они родились и жили. Каждый из них сделал осознанный выбор, став муджахедом, и каждый из них был проклят людьми и теми, кто служил Аллаху. На пятничных намазах в мечетях их называли ашрарами[37], и многие правоверные в ужасе отшатнулись от них. Руки каждого из них были обагрены кровью, а многие из них обагрили руки кровью правоверных, что было самым страшным преступлением из возможных. Обагривший руки кровью брата своего не может надеяться на прощение и не почувствует он даже запаха рая, а ведь запах рая раздается на сорок дней пешего пути.
Удивительно, но среди собравшихся в этот день на намаз людей были как сунниты, так и шииты. По сути, шииты и сунниты молятся одному богу и читают одну книгу, и разница лишь в деталях ее толкования, даже не самой книги, а книг последователей пророка Мохаммеда в вопросе наследования статуса главы уммы — исламской общины. Тем не менее до сего дня не было такого, чтобы шиитские и суннитские лидеры, амеры бандформирований собрались здесь, в одном доме и за одним столом. Однако же собрались, и собрала их благая весть, весть об окончании Гайбат аль-Кубра[38] и о начале времени меча — всемирного Джихада. Должен был явиться тот, кто соберет многие миллионы находящихся в рассеянии и заблуждении мусульман и поведет их в последний бой, бой с неверными, с кяфирами, угнетающими правоверных и сбивающими их с истинного пути.
Это была пятничная проповедь после совместного намаза. Обычно произносит ее либо мулла, либо, если с правоверными нет служителя веры, ее произносит самый сведущий в религии правоверный, чаще всего старший по возрасту. Сегодня ее должен был произнести человек, моложе всех собравшихся, но в этом никто не видел греха (харам). Ибо то, что предстояло ему сказать, поднимало мусульман на джихад, на священную войну ради победы.
Когда четыре раката были отданы, молодой человек оглядел собравшихся, и глаза его были подобны двум голышам, выброшенным морем на песчаный берег. Он обладал удивительным взглядом, почти никто не мог долго смотреть пророку в глаза.
— Я рад видеть вас здесь всех вместе, о воины и ревнители веры… — проговорил он, и многие внутренне поежились, потому что таков был голос Махди, он пробирал до костей, до глубины души… Пророк продолжал рассматривать их.
— Я рад видеть тебя здесь, БайтуЛлах Мехсуд[39], амир муджахедов Индии, да будет Аллах с тобой в праведных делах твоих…
Человек, лишь немного старше Махди, с кустистой бородой и жесткими глазами, молча поклонился в ответ. Он был образован, этот неукротимый лев Ислама, потому что считал нужным не только читать Книгу, но и постигать искусство войны по муртадским книгам, благо он знал английский не хуже любого англичанина. Под его началом было не меньше двадцати тысяч активных боевиков — это не считая племенные ополчения, которые подчинялись только вождям племен и воевали не за ислам, а за землю и за то, чтобы англичане оставили их в покое. Последним деянием людей Мехсуда был взрыв в автобусе в Равалпинди, когда погибло тридцать пять мухарибов[40] и даже несколько муртадов.
— Да укрепит твои стопы Аллах в твоем пути, муаллим, — сказал БайтуЛлах Мехсуд, владетельный амир и воин джихада. Странно — он, как и многие другие, не поверил во второе пришествие Махди и не намеревался говорить то, что он только что сказал. Но, прибыв сюда, он поверил и проникся и теперь был готов действовать.
— Я рад видеть здесь и тебя, Джума Намангани[41], лев Туркестана… — продолжал пророк Махди.
Этот был крепким, коренастым, заросшим бородой по самые глаза. Даже среди моджахедов он выделялся фанатизмом и исключительной жестокостью. Его люди казнили неверных и тех, кто продался неверным, распиливая их пополам на лесопилке, когда это было возможно. Сжигали заживо, когда не было времени. Брали детей за ноги и ударяли головой с размаху об стену. Высочайшим указом и сам Джума Намангани, и все его сподвижники по движениям Адолат и прочим были объявлены вне закона, но пока он был еще жив, хотя последнее покушение на его жизнь состоялось месяц назад. Пущенная с самолета управляемая ракета ударила в машину, ехавшую перед ним.
— Аллах да хранит тебя… — коротко откликнулся этот человек, не слишком-то сильно верующий, а вот сейчас отчего-то уверовавший. До глубины души.
— Позволь поприветствовать тебя, Абу Мовсад, воин Междуречья…
В отличие от всех остальных, Абу Мовсад — это была его кличка, имени не знал никто — был образованным, потому что русские муртады заставили его вместо медресе ходить в гимназию и учиться. Он мог грамотно говорить и писать по-арабски, по-русски и по-немецки, чем отличался от муджахеддинов в других местностях — те порой и имени своего написать не могли. Более того, он даже какое-то время служил в муртадской полиции, перед тем как раскаяться и встать на джихад. Сначала ему не верили, но лишь поначалу, потом он оправдал доверие вставших на джихад братьев, когда хитростью и обманом победил муртадов и вырезал целый полицейский участок, а потом вывел всех до одного моджахедов из стягиваемого русскими кольца окружения. Воистину, нет более жестокого хозяина, чем бывший раб, и нет более фанатичного праведника, чем раскаявшийся грешник. Абу Мовсад не мог быть шейхом, но его это и не интересовало. По какой-то причине его интересовал джихад, джихад и только джихад.
— Да прославятся дела твои во имя Аллаха, святой Махди, — сказал Абу Мовсад. Этот по определенным причинам не только верил в святость и истинность Махди, но и готов был оказать ему любую поддержку. В том числе и военную — подняв руку на тех, кто осмелится не уверовать, в том числе и на правоверного брата.
— Приветствую и тебя, аятолла Айят, да пребудет заступничество Аллаха с тобой и твоей порабощенной родиной.
Из всех тех, кто собрался здесь, лишь аятолла Айят имел вполне законные основания вести джихад, ибо земля его, Персия, была порабощена жестоким и неправедным режимом. Да, это был признанный мировым сообществом режим, но в Библии и в Коране сказано, что нельзя подчиняться неправедным, а шахиншах Хоссейни был трижды неправедным. Всё-таки есть нечто сильнее законов светской власти, и это — право и справедливость, которые в Персии давно были попраны и втоптаны в грязь. Из всех присутствующих только у аятоллы Айята было достаточно полномочий, как у мусульманского богослова и главы шиитской общины, чтобы объявлять джихад, обязательный для всех шиитов.
Четыре человека собрались в этом доме, возможно, как четыре пророка, возможно, как четыре всадника Апокалипсиса. Четверо собрались, чтобы выслушать одного.
— Слушайте же меня, слушайте, что я скажу, воины Аллаха, — отчеканил Махди, — долгие месяцы я пребывал в молитвах и держал пост, умоляя Всевышнего, Праведного, Досточтимого Аллаха направить нас на дорогу, ведущую к нему, укрепить веру нашу и дать знамение. И знамение было ниспослано. Вы четверо — вы из тех, о ком Посланник Аллаха Мухаммад (салляллаху алейхи уасаллям) сказал: «В моей умме не перестанет существовать группа, которая будет сражаться, и не повредят ей те, кто против нее». Вы из тех, кто не поддался соблазнам и продолжает сражаться на пути джихада, даже когда множество воинов отошло от вас, а в мечетях прокляли вас. Ашрары! Вот то слово, что сорвалось с ядовитых уст, и хоть оно было о вас, на самом деле ашрары — те, кто сеет смуту и неверие среди правоверных, Иншалла!
— Иншалла! — синхронно отозвались остальные.
— Долгие месяцы я держал пост, дабы очиститься, и обращался с молитвами к Милостивому, дабы явил он свою волю и сказал, сколько еще правоверным рабам его, жаждущим его милости и страшащимся его кары, жить в неверии и рассеянии, неся тяжкие наказания за наши грехи и грехи отцов наших. И Всевышний сжалился над рабами своими, и открыл свою высочайшую волю. Он сказал — горе, горе всем муртадам и мунафикам, горе тагутам[42], горе тем, кто ввергает в мучения правоверных и кто наблюдает за этим, ибо сказано: Да сгинут собравшиеся у рва огненного, поддерживаемого растопкой. Вот они уселись возле него, будучи свидетелями того, что творят с верующими. Они вымещали им только за то, что те уверовали в Аллаха Могущественного, Достохвального, Которому принадлежит власть над небесами и землей, и слова эти верны. Горе им, ибо грядет суд над ними, суд скорый и праведный, где каждый получит по делам его, но неверные будут мною унижены, а правоверные — возвысятся, Иншалла!
