Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
— Я позвоню тебе, ладно? — спросил Огрешков.
— Позвони. Запиши номер.
— Я знаю его.
— Откуда?
Она замерла у подъезда.
— Не забывай, я ведь влюблен в тебя, а влюбленные готовы на все.
— Типа, как луну с неба, да? — засмеялась Настя. — Ну, все, пока. Звони.
Она скрылась. Игорь еще какое-то время слышал стук ее каблуков по лестничному маршу. Затем побрел домой, вспоминая ощущение гибкого девичьего стана, продолжая чувствовать горечь дыма на губах и вкус помады.
Он был счастлив.
Экзамены в институт Огрешков провалил. И оказался в армии.
Спустя год его часть перебросили на фронт.
В этом аду сломался Игорь быстро.
Лечение продолжалось недолго. Самострельщиков в госпитале очень не жаловали.
Затем скорый суд и приговор: для отбывания наказания направить Огрешкова Игоря Вячеславовича в штрафную роту сроком на шесть месяцев с возможностью досрочного освобождения по ранению.
Глава XVII
Дикий мед
Грешок, не выдержав взгляда Гусева, потупился.
«Хлебну я с ним лиха», — решил Павел.
А потом подумал, коли держится парень, значит, есть еще шанс, что выйдет из него толк, получится не дите-переросток, а нормальный мужик. Солдат.
Меняя позицию, пробежал Студент. Случайно зацепился струной с «трофеями» за торчащую арматурину. Второпях освободившись, побежал дальше, присел перед заранее намеченным оконным проемом и дал короткую очередь.
Чеснок притащил рацию, протянул Гусеву гарнитуру:
— Ротный на связи.
Павел надел наушники.
— Гусев! Держишься?
— Держусь!
— Молодец! Потери большие?
Он быстро осмотрелся.
Застыв в неестественных позах, лежали трое убитых. Возле очередного раненого склонилась Олеся, накладывая на правое плечо повязку. Бинт сразу становился красным, раненый конвульсивно вздрагивал, девушка что-то говорила ему, а тот судорожно скреб руками замусоренный пыльный пол и дергал ногами.
— Вижу трех «двухсотых», одного «трехсотого».
— Санитарка жива?
— Так точно, жива.
— Пусть у тебя побудет. Мне она пока без надобности. У меня одни убитые. Гребаный «бэтээр» натворил дел! Сожгли гада!
— Я вижу! Чадит, аж солнце закрыло! У меня патроны кончаются!
— Понял! Отправлю четверых с цинками. Нагружу по полной, сколько смогут унести. У меня тут этого добра от опозеров много осталось! Пулемет дам. Всех четверых оставишь у себя. Конец связи.
Гусев сдернул гарнитуру.
— Чеснок! Давай сюда Наумыча и Грешка!
Тот кивнул и привел обоих.
— Наумыч, — сказал Лютый, указав рукой направление, — давай к тому лестничному маршу, а ты, Грешок, — к тому. Сейчас по какому-то из них поднимутся четверо с пулеметом и цинками. Встретить и привести ко мне. Помогите цинки донести. Ясно?
— Так точно, — ответил Наумыч.
— Исполняйте.
Гусев повернулся к Чесноку.
— А ты будь рядом. Где тебя носит постоянно? Радист, твою мать!
— Я не радист! — возразил Чеснок. — Я ее у убитого радиста взял, чтобы не пропала без толку! Мне эта рация на фиг не нужна!
— А мне нужна! — зло оборвал его Павел. — Так что заткнись. Я тебе не твой бывший ротный. Еще раз вякнешь, останешься без зубов, как Студент. Понял?
Чеснок насупленно кивнул.
Пополнение встретил Грешок. Он проводил их к Гусеву.
— Молодец, — похвалил его Павел. — Иди, набивай магазины. Ты! — Гусев ткнул пальцем в пулеметчика. — Займешь позицию у того окна. За тобой — сектор от той пятиэтажки и вон до той! И чтоб ни одна сволота не прошла. Понял?
Лютый глянул на остальных.
— Второй взвод?
— Он самый.
— Как взводный?
— Убит, — буднично ответил солдат.
— Ладно, пристраивайтесь поудобнее, представление продолжается! — распорядился Гусев.
Новенькие разбежались, быстро включившись в бой уже на втором этаже.
Штрафники по одному подбегали к разложенным цинкам, торопливо набивали магазины и сразу же возвращались.
Подошел черед Циркача. Лютый искоса смотрел, как тот по очереди наполняет несколько автоматных рожков. По кисти правой руки, синей от наколок, текла струйка крови — сбил где-то второпях, капая в цинк с патронами. Блатной доставал их, помеченные своей кровью, вытирал о рукав спортивной куртки и защелкивал в магазин.
Между делом бросил на Гусева только один взгляд. Ничего особого в его глазах не было, но Павел оставался настороже.
— Че косишься, начальник? — не выдержал уголовник.
— Страшно, Циркач? — спросил Гусев, испытующе глядя на урку.
— Ты меня на понт не бери, начальник! — с вызовом ответил тот. — Я в таких передрягах бывал, что тебе и не приснится никогда.
— Жалко тебе Фантика?
— А ведь ты ссышь, а, начальник? — спросил Циркач, в свою очередь испытующе глянув на взводного. — Не очкуй! Ты его по-честному заделал. Предъявы нет.
Гусев ему не поверил.
Циркач, напевая веселый мотивчик, занял свою позицию.
Подкатил Клык.
— Чего он? — спросил, косясь на уголовника.
— Говорит, предъявы за Фантика нет.
— Не верь, — посоветовал Клык.
— А я и не верю.
Последним за патронами прибыл Студент.
— Во, закрутилось, а! — азартно крикнул Леха, бухаясь на колени, вываливая из разгрузки свои магазины.
— Ты чего довольный такой? — удивился Гусев.
— А че? — осклабился беззубо Студент.
Его глаза на закопченном лице весело блеснули.
«Вот псих», — с невольным восхищением подумал Павел.
— Чему радуешься, спрашиваю?
— А че мне, плакать, что ли? У нас Грешок для этого есть!
— Вроде держится он! — не согласился Гусев.
— Это я ему пинка дал, — довольно улыбнулся деснами Студент. — Сказал, завалю, если опять забьется в какую-нибудь щель. Я еще капитана ихнего грохнул! — похвастался Леха. — Прямо в морду ему попал! Он — брык, каска в сторону! Лепота!
— Ну, ты и зверюга! — улыбнулся Лютый.
— Не, я седня добрый, еще ни одного скальпа не снял!
— Уйди с глаз моих долой! — с нарочитой сердитостью приказал Павел. И добавил: — Смотри, не высовывайся без надобности!
Пригибаясь, прибежала Олеся, пристроилась рядом, похлопав Гусева по спине.
Тот, занятый стрельбой, обернулся не сразу — лишь когда в магазине закончились патроны.
— Что тебе, Олеся?
— Раненых в медсанбат надо! — крикнула девушка.
— Ты в своем уме? Какой медсанбат сейчас?!
— Ты командир, ты и думай, какой! Только раненых надо срочно туда доставить, иначе не доживут, — отрезала Олеся.
— Ты что, не понимаешь, что нас практически отрезали? И бой сейчас, опозеры раненых, как куропаток, перещелкают.
— Ну а мне что делать?
— Значит, так! Сидишь тихо, не высовываешься! — распорядился Гусев. — Если будут новые раненые, оказывай помощь. А пока помогай забивать патроны тем, кто подойдет. Умеешь?
— Приходилось.
— Олеська, ты давно на войне?
— Давно! Полгода почти! Когда началось, меня как военнообязанного медика мобилизовали — и сюда. Даже не думала встретить тебя тут.
Она стала наполнять опустевший автоматный рожок.
Гусев дал короткую очередь. Горячая гильза попала сидящей на полу девушке за ворот. Олеся пронзительно завизжала, заставляя предполагать самое худшее.
Гусев грохнулся на колени рядом.
— Ранена??? Куда???
— Нет! Гильза за шиворот попала! Горячая! Жжет!
— Дура ты, Олеська! Напугала! — сказал Павел, снова поднимаясь на ноги.
— Сам ты дурак, Гусев! — парировала девушка. — На! — Протянула заполненный магазин.
— Куда высовываешься?! — рявкнул Лютый, прижимая ее рукой к полу.
Олеся недовольно отстранилась, поправила сползшее на лицо кепи, заправила под нее торчащие светлые волосы.
— У тебя кровь из раны пошла! — заметила девушка. — Садись, новую повязку наложу.
Гусев покорно опустился на колени. Олеся помогла ему стянуть куртку, осторожно размотала набухший кровью бинт, отбросила в сторону. Достала из сумки новый рулончик, разорвала зубами упаковку, извлекла пузырек с йодом, щедро полила на кровоточащее плечо Гусева. Тот зашипел, стиснув зубы. А девушка умело начала бинтовать рану.
— Бинты у меня кончаются.
— Сколько осталось? — спросил Гусев.
Олеся заглянула в сумку.
— Пять штук.
— Внизу есть запас?
— Я там специально одну сумку оставила. Если не разобрали, то есть.
— Чеснок! — позвал Лютый. — Давай Грешка сюда!
Когда Огрешков прибежал, Гусев скомандовал:
— Дуй вниз, найдешь сумку вот такую. — Он указал на сумку Олеси. — Тащи сюда. Если кто спросит, скажешь, я приказал! Выполняй! Только — пулей!
— Есть! — ответил Грешок и убежал, припадая на простреленную ногу.
