August Flieger - Чужой 1917 год
— В штабе полагают, для того чтобы выиграть время. По последним разведывательным данным с запада по морю в Эльбинг перебрасывается две полных дивизии. Кроме того, Мариенбург они будут держать до конца — там последний железнодорожный мост через Вислу. И по этому мосту они спешно перебрасывают подкрепления из центральной Германии.
— Предполагается контрнаступление?
— Да! Весьма вероятно!
— В самое пекло лезем…
* * *
Как там, у группы 'Любэ' поется?
Звенели колеса, летели вагоны,
Гармошечка пела: " Вперед! "
Шутили студенты, скучали погоны,
Дремал разночинный народ.
Я думал о многом, я думал о разном,
Смоля папироской во мгле.
Я ехал в вагоне по самой прекрасной,
По самой прекрасной земле…
Навеяло, знаете ли.
Колеса звенят, вагоны летят, погоны скучают… Народ опять же разночинный, от рядового до капитана…
И думаю я и о многом и о разном… И еду в вагоне по 'пусть не прекрасной, но Прусской Восточной земле…'
Не хватает только шутников-студентов, гармошечки и папироски…
До пункта назначения, городка Розенберг — два часа пути. Первый и второй батальоны и саперная и пулеметные роты с частью обоза уже там. Теперь настала и наша очередь.
Трофейный поезд ходит чартером — до места и обратно за сутки он сумел обернуться четыре раза.
Раннее утро, за окнами мелькают укрытые туманом леса и поля.
Наш батальон весь предыдущий день просидел в Госслерсхаузене в ожидании погрузки.
Я просто опупел от скуки.
В шахматы играть надоело, в карты я не играю по идеологическим соображениям, читать нечего, да и телевизора, опять же, в ближайшие лет сорок тоже не предвидится…
Развлекается народ исключительно байками, на вроде той, что рассказал намедни штабс-капитан Ильин. Когда кто-то всуе упомянул печально знакомого мне историка любителя в чине вольноопределяющегося, командир 9-ой роты припомнил подходящую по случаю историю.
* * *
— Нам вообще везет на вольноопределяющихся. — Повествовал Ильин, развалившись на потертом ковровом диване. — Нынешний — Жорж Комаровский, это еще ничего. А вот в пятнадцатом году, был у нас тако-о-о-ой фрукт! — Рассказчик мечтательно закатил глаза. — Некий Валентинкин… Из Харькова, кажется… Но сие — не суть. Большой, знаете ли, был философ и мистик. Такие теории разводил — ум за разум заходит. Вот только слушать весьма утомительно, а главное бессмысленно. Об эфирных полетах, о космосе, о тайных властителях мира, толковал. О каком-то 'оке силы' мистическом, об иезуитах и древних греках. Сумбурно все как-то. Непонятно.
Штабс-капитан некоторое время помолчал, что-то обдумывая, а потом продолжил:
— Хотя, припоминаю, как-то один адъютант из корпуса, все ж таки оценил его сентенции — сильно пьян был бедняга. Вот его и пробрало, и пока не протрезвел — не отпускало. А как протрезвел, да вспомнил, что ему Валентинкин наплел — так сразу пошел и заново напился: К черту, — говорит — такую философию…
— И что же? — полюбопытствовал Литус.
— Ну, так вот, отправил его как-то полковой адъютант проследить, как саперы офицерский нужник сооружают. Занял делом, дабы не надоедал людям со своими поучениями, а то от него уж и вестовые да денщики прятаться стали. Он же, как в раж войдет — до помрачения рассудка заговорить мог. Руководит он, значит, возведением сего военного объекта, да и саперам все об устройстве мира рассказывает. И объясняет сугубое несовершенство вселенной на примере сортира — то яма не глубока, то стенки кривые…
— Большой оригинал, этот ваш Валентинкин, — усмехнулся поручик Павлов.
— Слава Богу, не мой! — расхохотался в ответ Ильин. — Так вы будете слушать или нет?
— Будем-будем! — хором отозвались офицеры.
— Тогда, я продолжу! В общем, они побыстрей работу сделали — лишь бы от него отвязаться, и унтер саперный ему и говорит: Вы, дескать, посмотрите на этот мир, и посмотрите на этот нужник. Ежели умеючи делать — так и совершенство достижимо. Да и предлагает ему испытать, так сказать, творение на себе. — Штабс-капитан откашлялся и возобновил повествование. — Наш Валентинкин — в нужник, а саперы бегом в роту — лишь бы от философа этого подальше. И тут ка-а-а-а-к ухнет…
Ильин замолчал, выдерживая паузу…
— Обернулись они — ни сортира, ни вольноопределяющегося. Мистика?
— …??? — слушатели недоуменно переглянулись.
— А вот и нет! Всего лишь снаряд германской мортиры. Девятидюймовым чемоданом нас попотчевали. На кого, как говориться, Бог пошлет… А вы говорите 'судьба'. Вот оно как, на войне-то, бывает.
* * *
Офицеры размещены в вагоне 2-го класса. Очень похоже на купе поезда дальнего следования моего времени, только отделка из натуральных материалов.
Попив с Генрихом чаю, я вышел в тамбур — подышать свежим воздухом.
Поезд идет со скоростью около тридцати верст в час, не ахти…
А теперь еще и стал замедляться — мы въехали в пригород. Состав шел все медленнее и наконец практически накатом вполз на небольшой вокзал и остановился. На обгорелом и посеченном осколками здании покосившаяся вывеска 'Deutsch-Eylau'…
Привокзальная площадь представляла собой ужасное зрелище.
И совсем не оттого, что сильно пострадала во время боев в городе.
Раненые…
Сотни раненых…
Вся платформа и площадь кишит ранеными.
Они лежат всюду на земле, на деревянных скамейках и просто на голом цементном полу. Они сидят у стен, на обломках, на кучах битых кирпичей.
Я вижу измученные глаза, пепельно-серые лица. Кто-то мечется в горячке, выкрикивая непонятные слова. Кто-то просто стонет…
Раненые то и дело хватают за ноги суетящихся меж ними санитаров, обращались к ним с мольбами и жалобами. Несколько докторов в забрызганных кровью халатах с криками бегают среди всего этого безумия:
— Ну что делать? Что делать? Санитары!
— Где этот чертов поезд? Да вы хоть шинелями их накройте!
— Морфину сюда! Этого в операционную!
— А вы чего трупы тащите? Складывайте в стороне, вот там у пакгаузов…
Мне стало жутко…
Вот он истинный лик войны!
— Езус Мария! — Раздался у меня за спиной потрясенный возглас. Это Генрих решил составить мне компанию и тоже увидел эту шокирующую картину. — Откуда их столько?
— Не знаю… Бои сейчас только под Мариенвердером. Наверняка оттуда!
Генрих встал рядом со мной и стал напряженно всматриваться в лица раненых солдат:
— Ты знаешь, Саша я впервые вижу что-то подобное. В бою видишь все как-то урывками, там некогда отвлекаться… Там тобой владеет или азарт или холодный расчет… Нет места для созерцания или осмысления… За этот год я видел множество смертей и разнообразных ранений… Но столько страдания одновременно, это ужасно!
— Согласен с тобой! Апофеоз войны это не только черепа или могильные кресты. Это еще и люди искалеченные душой и телом…
Лязгнула сцепка, поезд тронулся и стал набирать ход, увозя нас прочь…
Я на всю жизнь запомнил этот маленький полуразрушенный вокзал в Дойче-Эйлау…
14Розенберг — очередной маленький восточно-прусский городок раскинувшийся на берегу вытянутого S-образного озера…
Полк получил приказ занять оборону в районе фольварка Вельке. Мы должны сменить 157-ой Имеретинский пехотный полк.
Наша 3-я гренадерская дивизия, занимает место отводимой в тыл 40-й пехотной дивизии на участке между Христовым озером и озером Гауда, в десяти верстах севернее Розенберга.
Русская армия переходит к обороне ввиду отсутствия перспектив дальнейшего наступления, до конечной цели которого города-порта Эльбинг еще пятьдесят километров…
Войска измотаны, тылы отстали… Видимо, взятие Мариенвердера станет лебединой песней, а потом останется только держаться против неизбежного немецкого контрнаступления.
7-ой Самогитский гренадерский полк нашей дивизии уже на позициях у Христова озера, а с подходом 9-го Сибирского гренадерского передислокация завершится.
Части 40-й дивизии сменившись, останутся в резерве в районе между Розенбергом и Ризенбургом.
Сейчас вот разгрузимся и 'шагом марш' на точку.
Хорошо хоть дождь прекратился еще с ночи, и жаркое летнее солнце быстро подсушило дорогу.
Обойдемся без нового 'болотного похода'.
* * *
По-моему, саперам 40-й пехотной дивизии надо выдать медали за трудовой подвиг. По крайней мере, саперному батальону — точно.
Это ж надо, за неполные трое суток устроить оборонительную позицию с окопами в три ряда, ходами сообщения, блиндажами, норами и прочими инженерными изысками.
Под это дело попилили небольшой лесок, закрывавший сектор обстрела на правом фланге обороны. Делу помогла имевшаяся на фольварке пилорама.
Нам, правда, работы досталось тоже непочатый край.
