Милован Джилас - Лицо тоталитаризма
Коммунистическому планированию изначально нет дела до потребностей мирового рынка и производства в других странах. Частично по этой причине, частично в ослеплении идейными и подобными им соображениями коммунистические правительства не слишком пекутся и о создании благоприятных естественных условий развития производства. Предприятия часто сооружаются без достаточной сырьевой базы, почти никогда не берется в расчет мировой уровень цен и себестоимость отдельных образцов продукции. Какая-то продукция обходится производителю в несколько раз дороже, чем в других странах, в то время как отрасль, которой по силам превзойти средний мировой уровень продуктивности и получить возможность конкурировать на мировом рынке, перебивается с хлеба на воду. Новые отрасли создаются невзирая на то, что мировой рынок буквально забит продукцией, которую они выпускают. И все это оплачивает трудовой народ: ведь олигархам необходима независимость.
Вот одна сторона проблемы, общая для всех коммунистических режимов.
Другая – это бессмысленная гонка "ведущей социалистической державы", Советского Союза, за наиболее развитыми странами, стремление "догнать и перегнать". Сколько это стоит? И куда ведет?
Вероятно, в одной или даже в ряде важнейших отраслей Советский Союз и мог бы догнать развитые страны. При колоссальных трудозатратах, низком внутреннем уровне оплаты труда и ценой отставания других отраслей это, может быть, и достижимо. Но насколько экономически оправданно, каких лишений и напряжения сил будет стоить нации – уже другой вопрос.
Подобные планы агрессивны сами по себе. Что должна думать другая сторона: каковы цели советского правительства, которое, невзирая на низкий уровень жизни в стране, стремится занять первое место по выпуску стали и добыче нефти? Что остается от "мирного сосуществования" и "миролюбивого сотрудничества", если они складываются из состязания в тяжелой промышленности и весьма скромного товарообмена? Что остается от сотрудничества, если коммунистические экономики развиваются замкнуто, а на мировую арену выходят преимущественно по идеологическим соображениям?
Такие планы и отношения, впустую растрачивающие свои собственные и мировые ресурсы рабочей силы и иные богатства, не оправданы с любой точки зрения, кроме, естественно, точки зрения коммунистической олигархии. Технический прогресс и меняющиеся жизненные потребности выносят на поверхность то одну, то другую отрасль не только в национальных, но и в мировых масштабах. Что, если через 50 лет сталь и нефть потеряют свое сегодняшее значение? Об этом, как и о многом другом, коммунистические вожди не задумываются.
Степень взаимодействия коммунистических экономик, прежде всего советской, с внешним миром, стремление углубить эти отношения намного отстают от реальных технических и прочих возможностей. Уже нынешний уровень допускает гораздо более широкое сотрудничество с мировым сообществом. С другой стороны, если для сравнения брать развитие техники, то гораздо более доступным делают такой "выход в свет" идеология и политика.
Неиспользование возможностей для сотрудничества с другими странами, форсирование контактов с внешним миром под знаком идеологии и подобных факторов – все это естественные следствия монопольного положения коммунистов в экономике и их стремления удержать власть. Такова природа системы.
Ленин был во многом прав, повторяя, что политика – это "концентрированная экономика". В коммунистической системе все как бы поставлено с ног на голову: экономика превратилась в концентрированную политику, роль политики в ней является определяющей.
Изолированность от мирового рынка, "коронация" монаршей волей Сталина собственного "мирового", "социалистического", рынка, за который и нынешние советские руководители стоят горой и который является лишь иным выражением автаркичности экономики коммунистического блока, – одна из наиболее важных, если не самая важная причина международной напряженности, а также растранжиривания ресурсов в мировых масштабах.
Монополия на собственность, устаревшие способы производства – неважно, кем применяемые и какие именно, – уже приходят в противоречие с мировыми экономическими потребностями. Свобода и собственность выросли в мировую проблему.
Нет сомнения, что ликвидация частной, капиталистической собственности в отсталых коммунистических государствах сделала возможным быстрый, хотя и дисгармоничный экономический прогресс. Возникли государства необычайно крепкие физически, выносливые, полные свежих сил. Их ведет класс, самоуверенный и фанатичный, который только что вкусил сладость обладания властью и собственностью. Но все это ни в коей мере не решило (и не может при возникших формах собственности и власти решить) ни один из вопросов, поставленных классическим социализмом XIX века или даже Лениным, а еще менее в состоянии обеспечить экономическое развитие, свободное от внутренних проблем и потрясений.
Впрочем, это уже отдельный вопрос.
Коммунистическая экономическая система, сильная концентрацией сил в единых руках, привлекательная своей новизной и быстрыми, хотя и односторонними, успехами, являет глубокие трещины и слабости с того самого момента, когда ее уклад полностью воцарился в обществе. Сохраняя по-прежнему немалый потенциал, она тем не менее уже входит в зону проблем. Ее будущее все неопределеннее, ей и в дальнейшем предстоит ожесточенная внутренняя и внешняя борьба за выживание.
1 Имеются в виду, естественно, размеры зарплат до денежной реформы 1961 г., т. е. – 60 и 30 рублей в нынешнем исчислении. – Прим. пер.
НАСИЛИЕ НАД ДУХОМ
1
Насилие над человеческим духом, к которому коммунисты, добившись власти, прибегают с циничной утонченностью, лишь отчасти берет начало в марксистской философии – если нечто такое существует. Коммунистический материализм, вероятно, наиболее нетерпимое мировоззрение, что одно это толкает его апологетов на погромные действия в отношении любой "несовпадающей" точки зрения. Вместе с тем не будь упомянутое мировоззрение связано с определенными формами власти и собственности, им нельзя было бы объяснить всю чудовищность методов истязания и умерщвления человеческой мысли.
Всякая идеология, как и всякое мнение, стремится выглядеть и преподносит себя единственно правильной, безупречной. Такова природа мышления человека.
Склонность Маркса и Энгельса к исключительности особенно отчетливо выразилась не столько в идее, ими провозглашенной, сколько в способе, каким эта идея утверждалась. Уже они взяли за правило отрицать любые научные и "прогрессивно-социалистические" достоинства своих современников. При этом возможность серьезной дискуссии и углубленного анализа блокировалась, как правило, ярлыком "буржуазная наука".
Ахиллесовой пятой, подтверждением изначальной узости и исключительности взглядов Маркса и Энгельса (что и сделалось впоследствии питательной средой для идейной нетерпимости коммунизма) было категорическое нежелание отделять политические пристрастия современных им ученых, мыслителей или художников от действительной научно-интеллектуальной либо эстетической значимости их трудов, их произведений. Ты в стане противников – что ж, пеняй на себя: любой отзыв о тебе (и объективный) будет воспринят в штыки, тебя ждет забвение.
Лишь в какой-то мере такая позиция может оправдываться мощным сопротивлением, с которым уже в самом начале столкнулся "призрак коммунизма".
Обостренная нетерпимость "основоположников" к инакомыслию проистекала из глубин их учения: уверовав, что звезда философии закатилась, они тем более не считали возможным рождение чего-либо нового и достойного внимания, если это "что-то" не опиралось на их теорию. Атмосфера эпохи, "преклонившей колена" перед наукой, а также нужды социалистического движения привели Маркса и Энгельса к восприятию любого явления, "неважного" для них лично (не содействующего движению), мало что значащим и объективно, то есть вне зависимости от движения.
Озабоченные "принципиальным" размежеванием в собственных рядах, они обошли практически полным молчанием творчество наиболее выдающихся деятелей своего времени.
В их трудах нет и упоминания о таком, например, значительном философе, как Шопенгауэр, об эстетике Тэна или о блестящих современных им литераторах и живописцах. Даже о тех, кого увлекли идейные и социальные перспективы, ими начертанные. Для методов, которыми Маркс и Энгельс сводили счеты со своими противниками в социалистическом движении, характерны жесткость и нетерпимость, что, впрочем, ненамного превышало "нормы", установленные уже прежними революционерами, решавшими те же задачи. Можно оспаривать вклад Прудона в социологическую науку, но то, что он необычайно много сделал для развития социализма и социальной борьбы, особенно во Франции, сомнению не подлежит. То же самое касается Бакунина. Оспаривая в "Нищете философии" идеи Прудона, Маркс презрительно отказал последнему вообще в какой бы то ни было значимости. Подобным образом Маркс и Энгельс поступили и с немецким социалистом Лассалем, с другими оппонентами из рядов своего движения.
