Василий Звягинцев - Разведка боем
– В твоих словах, безусловно, присутствует резон, – кивнул Шульгин. – Да только не совсем. Сослагательное наклонение. Если бы Деникин не был Деникиным… А почему не наоборот? Если бы Ленин не был Лениным, все решилось бы еще проще. Однако тогда было то, что было тогда, а теперь все иначе. И я не могу согласиться, что наше участие в этой войне так уж несущественно. Не боевое участие, а вот именно психологическое. Когда я оказываюсь на передовой, я просто физически ощущаю, что мое присутствие меняет саму, если угодно, ауру Реальности. Я заведомо знаю, как должны развиваться события, и будто заставляю их происходить в соответствии с этим знанием. Хотелось бы выяснить, что в подобном случае происходит на той стороне фронта. Как себя чувствует противостоящий субъект? Осознает ли он, что повинуется чему-то, давящему на него извне, или же нет? Вот о чем надо бы подумать…
– А ты уверен, что все происходит именно так? – спросила доселе молчавшая Сильвия. – Или просто ощущаешь? Пробовал сознательно принять определенное решение и посмотреть, как оно воплощается? Экспериментально выяснить, что есть следствие твоих прямых действий, а что развивается само по себе?
– Не уверен. В том-то и дело. Пока просто догадываюсь. Ну а вот хотя бы…
Новиков нажал кнопку, включающую большой настенный экран. Яркая зеленая линия обозначила на карте Европейской России положение фронта на текущий момент. Упираясь правым флангом в Дон, она поднималась к Харькову, через Полтаву шла к Днепру и, немного не достигая Киева, резко сворачивала на юг, к Одессе.
– Для двух месяцев совсем неплохо, – сказал Андрей. – Мы так планировали, и так получилось. На этом фронте можно и остановиться. До весны. Провести мобилизацию, накопить резервы. За зиму очистить Кавказ. А большевики пусть окончательно доведут на своей территории народ до ручки. Пока война не окончена, никакого НЭПа у них не получится, а без него Совдепия способна развалиться и сама собой.
– Если вам это позволят, – меланхолически произнесла Сильвия.
– Опять ты о том же! – вскинул голову Шульгин. – Ну, знаешь правду, так скажи, сколько же можно каркать, как Сибилла!
– Сибилла – Сильвия, очень похоже, – без улыбки вздохнул Берестин. – И у той и у другой смысл предсказаний становился ясен только задним числом. Вперед они не умеют…
– Отчего же. Смысл моих предсказаний очевиден заведомо. Я просто не знаю пока, откуда и в какой форме придет ваша очередная беда. Разве так трудно понять, задолго до вас и без вашего участия все «исчислено, взвешено, предрешено». Наивно думать, будто вы вчетвером способны что-то изменить, даже если сейчас вам все удается. Тем трагичнее будет итог.
– Как у вас, аггров? – спросил Новиков с живостью.
– Не так, как у нас, иначе, но тем не менее…
– Ну и пусть. – Шульгин посмотрел ей в глаза своими, широко раскрытыми и откровенно наивными. – Пусть. А там посмотрим, что почем.
– Не через Владимира ли Ильича придет им спасение, а нам печальный конец? – спросил Берестин. – Он как бы воплощение противостоящей нам идеи, мужик безусловно неглупый и, наверное, превосходит нас в способности к политическим играм. Прошлый раз НЭП изобрел, а вдруг и сейчас нечто неожиданное выдаст, о чем мы пока не догадываемся?
– Он такая же игрушка в руках куда более могущественных сил, как вы были в руках Антона.
Ответом Сильвии был искренний смех Шульгина и в разной степени скептические усмешки Новикова и Берестина. Воронцов остался невозмутим.
– И ты прав, сын мой, и ты тоже прав, – процитировал он царя Соломона, причем с таким акцентом, будто тот был персонажем не Библии, а Шолом-Алейхема. – Знать истины мы не можем, и вряд ли даже компьютер нам ее подскажет. Как там, Андрей, того циника в твоем романе звали?
– Никомед. – Новиков удивился, что Воронцов, оказывается, запомнил ситуацию из его недописанного романа, в котором ему удалось, пусть и несколько иначе, предсказать многое из уже случившегося. И Никомед там присутствовал, но не в роли персонажа, а как кодовое наименование одного из этапов крайне хитрого плана военного переворота в раннебрежневском СССР. Сопряженного с использованием логических связей третьего порядка и многослойных, иногда и в самом деле цинических провокаций.
– Вот-вот. И у меня есть некоторые наметки. Раз уж нас тут так не любят. А вы вот, леди, не по-товарищески поступаете. Ну, знаете что-то интересное, так и поделитесь без всякого…
– Я вас понимаю, Дмитрий. Только извините, принципы у нас разные. Если будет что-то реальное – скажу немедленно. А сейчас что же говорить? Предположения, ощущения, озарения… А вы ведь все рационалисты. Как это писал ваш любимый Марк Аврелий – «Делай, что должен, случится, чему суждено…» Ничего лучшего я вам не могу посоветовать. А Москву вы, Андрей, навестите, как собирались, это правильная мысль… Хуже не будет.
ГЛАВА 13
Тихим и неожиданно теплым сентябрьским днем, чуть пасмурноватым, но все равно светлым – от огненно-желтых и багрово-алых деревьев Бульварного и Садового колец – над Москвой появился аэроплан.
Ничего особенного в этом вроде бы и не было, с Ходынского аэродрома самолеты летали часто, и легкие «ньюпоры» с «моранами», и двухмоторные бипланы «бреге» и «де хэвиленды». Только сегодняшний «Илья Муромец» оказался белогвардейским, о чем говорили трехцветные розетки на крыльях и разрисованный добровольческой символикой фюзеляж. Ровно гудя моторами, он сделал круг над самым центром города, сопровождаемый взглядами тысяч глаз – и испуганных, и ненавидящих, но по большей части обрадованных и восхищенных.
Загомонила, задрав к небу головы, Сухаревка, гигантский толкучий рынок на пересечении Садового кольца, Сретенки и Первой Мещанской, у подножия одноименной башни, где торговали всем на свете, от скверных спичек и армейских револьверов до сахарина и поддельных бриллиантов из императорской короны.
Слухи по этому стихийному средоточию экономической жизни столицы РСФСР и так давно уже ходили самые разные: что большевиков бьют на всех фронтах и они стремительно откатываются к Москве, что армии Буденного и Тухачевского не просто отступают, а наголову разбиты поляками, хуже, чем Самсонов в четырнадцатом, что сам Буденный застрелился, а Тухачевский бежал в Германию, что Антанта и финны не сегодня-завтра возьмут Петроград, что в тамбовских лесах появился какой-то Антонов, не то бывший большевик, обиженный Троцким и поднявший двести тысяч мужиков против Советов, не то засланный из-за границы новый Лжедмитрий…
Как и полагается, интенсивность и содержание слухов немедленно нашли свое отражение в финансовой сфере – вторую неделю, как пошел вверх курс царских денег, особенно пятисотрублевых «Петров» и сторублевых «Катеринок». За «Петра» сегодняшним утром просили четыре миллиона совзнаками, а теперь, конечно, запросят еще больше.
Невольно приосанились бывшие офицеры, ухитрившиеся избегнуть мобилизации или расстрела, а ныне перебивающиеся случайными заработками, и так же дружно приуныли их коллеги, оказавшиеся на советской службе.
Они-то лучше других знали реальную обстановку и догадывались, чем может грозить им лично дальнейшее развитие событий.
По рукам образованной части населения ходили вырванные из школьных атласов и томов Брокгауза и Ефрона карты Европейской части России с «самой точной» линией фронта. В зависимости от степени информированности и оптимизма владельца карты она проходила то где-то между Харьковом и Курском, а то и прямо через Тулу.
«Только вчера приехавший (бежавший) оттуда» зять, брат, свояк, в самом сдержанном варианте – «один знакомый» рассказывал якобы, какую огромную помощь получил от Антанты Врангель, что белые войска, словно и не было столько тяжелых поражений, бьются отчаянно и беспощадно, а у красных, наоборот, «лопнула становая жила» и что даже вольный батька Махно перекинулся «на ту сторону» и буквально вчера взял Киев!
Как бы там ни было на самом деле, общественное мнение сходилось на мысли, что на сей раз Врангель взялся за дело всерьез, о чем свидетельствовало сравнительно медленное, но планомерно-неудержимое продвижение его войск на север и по Украине, ничуть не похожее на отчаянный, закончившийся новороссийской катастрофой прошлогодний рывок к Москве Деникина. И что большевикам, уж на этот-то раз наступает непременный конец!
Газеты «Правда» и «Известия» писали о положении на фронтах глухо, стараясь не упоминать конкретные географические пункты, а больше напирали на примеры массового героизма красноармейцев и неизбежность восстания европейского пролетариата. Верили им, разумеется, мало. Русский народ стремительно постигал науку чтения между строк.
Стало известно об экстренном прибытии в Москву Троцкого с двумя эшелонами охраны из мадьяр и китайцев и еще одним эшелоном, груженным краденым церковным золотом, о том, что ЦК заседает непрерывно и обсуждается отъезд правительства не то в Кострому, не то в Вологду, поближе к морю и пароходам.
