Александр Конторович - Черный снег. Выстрел в будущее
— Значит, не всего — только и делов.
— Карманы вывернул… всего ощупал… в вещах остались?
— Нет. В сапогах.
— То есть???
— У него на голенищах сапог, изнутри карманчики под патроны есть. Вроде, как на черкеске газыри, понял? Голенища сапог у немцев широкие, не как у нас. Вот патронов и не видно.
Осетин чешет в затылке.
— А… зачем, командир? Они что — так и ходят с ними? Неудобно же!
— Это, смотря когда… Когда стоишь — да, неудобства есть. Но вот, когда лежишь… или сидишь… Что проще: подогнуть ногу и патрон достать, или по всем карманам и подсумкам лазить? А ежели подсумок на брюхе будет? Привставать придётся… тут тебя и слепят.
— Так сколько ж у него их там было?
— Обычно — по пять штук в сапоге.
— И вы… знали?
— С самого начала.
— Так почему же…
— Мне немец живой нужен. Только не должно все это выглядеть провокацией с нашей стороны. Ты сам — поверил бы, если б я его живым отпустил? Да и немец никогда не признается, что его тепленького скрутили. У них тоже — за сдачу в плен по головке не погладят.
— Так он же раненый был…
— Но одна рука у него ведь работала? Могли бы его долго промурыжить, пока информация до кого надо добралась. А мне надобно, чтобы они сразу пошли туда, где нас отродясь и не бывало. Раз снайпер ранен и остался в строю — герой! Его словам и веры больше… Пулевое-то ранение он мог бы на что угодно списать, да и промолчать о том, что со мною разговаривал. А вот теперь… такую штуку, что я с ним сотворил, объяснить трудно. Волей-неволей расскажет он о том, что в плен попал, и со старшим диверсантом разговаривал. Ну, заодно и ввернет пару слов о своей героической попытке меня подстрелить — оправдываться-то надо каким угодно образом!
— Да, что ж вы с ним сделали-то?
Кратко поясняю смысл проделанной над винтовкой операции. На лицах бойцов вижу изумление. Даже капитан удивленно качает головой.
— Надо же… Веселые у вас там ребятишки сидят… такой фокус и не измыслишь сразу!
Глава 25
Начальнику Берлинской школы снайперов вермахта
Гауптману Хорсту.
Р А П О Р Т
Докладываю Вам, что … октября 1941 г. при смене дежурной пары на посту? 11 было обнаружено отсутствие обоих стрелков. Предпринятыми поисками в 15.36 в непосредственной близости от запасной позиции? 2 было обнаружено тело стрелка-корректировщика лейтенанта Отто Ляшке. Судя по окоченению трупа, он погиб достаточно давно — не менее десяти-двенадцати часов. Личное оружие и документы отсутствовали. Карманы одежды вывернуты, ранец с запасами пуст.
Мною была дана команда на прочесывание местности и вскоре ефрейтор Вальдман обнаружил второго члена дежурной пары — обер-лейтенанта Вилли Розмайера. Он был ранен, контужен и находился в бессознательном состоянии. Помимо пулевого ранения в левое плечо, обер-лейтенант потерял также правый глаз. Его лицо местами обожжено. Найденная поблизости винтовка принадлежала лейтенанту Ляшке, оружие обер-лейтенанта отсутствовало. У винтовки раздут ствол, изуродован и частично деформирован патронник, изуродован затвор. Такие повреждения могли быть вызваны разрывом в стволе оружия неустановленного заряда взрывчатого вещества. Обер-лейтенант в срочном порядке был направлен в ближайший военный госпиталь.
В результате осмотра прилегающей местности были обнаружены следы нескольких человек. Судя по следам, они были оставлены обувью с рисунком подошвы, характерным для солдат противника. В 19.13 солдатами было обнаружено тело неизвестного мужчины. Одет в гражданскую одежду, на вид 40–45 лет, бритый, волосы русые. В карманах одежды обнаружено восемнадцать патронов калибра 7,62-мм к пистолету 'ТТ' и складной нож. Тело с места обнаружения изъято и доставлено в морг, для последующего изучения и опознания.
Проверкой обнаруженных следов установлено, что неизвестные, в количестве не менее восьми человек выходили изнутри оцепленной зоны. При этом, они по-видимому, были обнаружены нашими стрелками, и один из неизвестных был убит. Дальнейшую картину боестолкновения, на основе имеющихся данных, установить не представляется возможным. Ввиду слабой выраженности следов, установить дальнейшее направление движения противника не удалось. Наступившая темнота не позволила продолжить поиски.
Заместитель начальника подразделения обслуживания
Берлинской школы снайперов вермахта.
Лейтенант Вальде.
***Входная дверь в палату резко распахнулась и, придерживая на плечах наброшенный второпях халат, гауптман быстрым шагом подошел к кровати, сел рядом на стул и всмотрелся в лежащего на ней человека.
Лицо его было забинтовано. Из-под бинтов виднелся только левый глаз, сейчас закрытый вздрагивающим веком.
— Вилли? — вопросительно произнес гауптман. — Ты спишь?
— Нет… — хрипло прозвучало из-под бинтов. — Не могу… Даже снотворное не помогает.
— Так плохо?
— Да… все лицо горит… а в ушах грохот… только не пойму — почему?
— Как это случилось?
— Взорвалась винтовка Отто. Не могу понять, отчего?
— Чем ты её зарядил?
— Своими патронами. Магазин был пуст.
— Ляшке стрелял?
— Не успел — русский вышел раньше.
— Откуда он вышел?
— Из нашего тыла. Он шел в сторону монастыря.
— Ничего не путаешь? — наклонился к раненому Хорст. — Вилли, это очень важно!
— Их было трое. Одного мы сняли. Потом уже я подстрелил и второго. Помню, Отто ещё удивился — на что он рассчитывает? Лежит и стреляет неизвестно куда!
— Ну, теперь-то это понятно!
— Да… Он ждал третьего, оттого и провоцировал нас на открытие ответного огня. Заодно и отвлекал наше внимание от своего сообщника.
— А со стороны болота он выйти мог?
Раненый замолчал, что-то обдумывая.
— Ну… в принципе — мог. Мы просматривали не весь перешеек… Он был весь грязный! Просто с головы до ног. Даже лица из-за этого видно не было, я только после его рассмотрел. Да, он мог там проползти — но это же опасно! Русский мог свободно там утонуть.
— Имея с ними дело, никогда нельзя подходить с привычными нам мерками. От русских можно ожидать чего угодно.
— Да, на прощание он сказал мне: 'Да поможет вам бог!'.
— Так и сказал?
— Причём на неплохом немецком языке!
— Тебе не кажется это странным в устах большевистского полковника?
— Кажется. Я ещё тогда это отметил, просто виду старался не подавать.
— Спасибо, Вилли, — гауптман встал и коснулся руки лежащего на кровати товарища. — Я бы посидел с тобою ещё, но штаб-артц сказал — десять минут!
— Я должен сказать ещё кое-что! — заволновался раненый.
— Ну?
— У него была винтовка… я её сразу узнал, это оружие гауптмана Нойбаха.
Хорст тяжело опустился на край кровати.
— Это точно?
— Русский сам после сказал мне, что гибель наших товарищей — дело его рук…
— Разрешите войти, герр гауптман? — Хорст остановился на пороге.
— Входите, Генрих. — Кранц привстал из-за стола, указывая гостю на стул. — У вас есть что-то новое?
— Да, герр гауптман. Хотя я не назвал бы эти новости приятными…
Он уселся на стул и положил на стол лист бумаги.
Хозяин кабинета быстро просмотрел рапорт.
— Ага… Вот, значит, как… Ну и что же ваш обер-лейтенант? Он пришел в себя?
— Да, герр гауптман. Я разговаривал с ним буквально час назад. И сразу же отправился к вам. Оттого и не успел изложить это в рапорте.
— Ничего, Генрих, это можно сделать и позже. Особенно, если есть, что рассказывать.
— Есть. Со слов обер-лейтенанта, из района оцепления прорвалась группа солдат противника. К ней навстречу, со стороны ближайшей железнодорожной станции, выходили несколько связных. Один из них был убит нашими стрелками, а второй ранен. Надо полагать, эту пару страховали еще несколько человек. Они и атаковали наших снайперов, застрелив стрелка-корректировшика и ранив обер-лейтенанта.
— Так…
— Ему удалось поговорить с тем человеком, который это сделал.
— То есть, Генрих, его не добили? Почему? Не сочтите меня жестоким, но это совсем не похоже на почерк русских. Они не оставили бы в живых человека, который только что убил одного из них.
— Тут всё гораздо сложнее, герр гауптман… Этот нападавший, со слов Розмайера, был уже немолод. На вид — лет сорок пять-пятьдесят. Возможно, что и старше — обер-лейтенант не очень хорошо его разглядел, тот был сильно вымазан в грязи. Ему русский представился полковником.
— Вот даже как?!
— Да… Полковник не очень-то интересовался зачем и почему стрелки находятся на позиции, спросил лишь откуда обер-лейтенант. И когда тот назвал нашу школу, русский, не без самодовольства сказал, что все, понесенные нами за последнее время потери — дело его рук!
