Вадим Мельнюшкин - Затерявшийся (Дилогия)
– Понял. Будет сделано.
– Что с оружием?
– Вооружено более девяноста процентов личного состава. Практически всем ходячим оружия хватило, но вот с патронами и гранатами плохо. Если раздать стрелкам патроны по норме, то останемся без поддержки пулеметов. Патроны нужны.
– Капитан, а чего вам не надо? Ну чего у вас в достатке?
– Даже так сразу и не отвечу.
– Вот именно. У нас всего не хватает. Еды, оружия, боеприпасов, инструмента, что смешно, людей тоже не хватает. Вот скажите – людей достаточно?
– Если бы все смогли работать и воевать в полную силу…
– Ну, что замолчали? И если бы еще батальончик с артиллерией, танками и авиацией, да? Вы бы немцам задали.
– Не совсем так, но…
– Так вот, капитан, ничего этого не будет. Вы, наверно, уже начали учиться воевать в условиях цейтнота, теперь у нас цейтнот не только по времени, но и по любому другому ресурсу. Вы чем командовали?
– Дивизионом полковых семидесятишестимиллиметровых пушек.
– О чем вы в основном думали тогда?
– Как выполнить боевую задачу.
– Это хорошо. Теперь вы будете думать не только, как ее выполнить, но и чем, где и когда. А боевую задачу я ставлю вам прямо сейчас – победить в войне. Сложная задача? Сложная, но вы ее получили, вот и думайте. Все остальное – частности. Вас старший сержант ввел в обстановку?
– Нет, времени не было, пока размещаемся только.
– Товарищ старший сержант, введите товарища капитана в обстановку. В тактическую, оперативную, стратегическую… Расскажите ему все, что он захочет знать, и особенно то, чего он знать не хочет. Пусть впрягается по полной.
– А вы, товарищ капитан, начинайте действовать, а не плыть по течению, только, пожалуйста, первое время, при действиях во внешней среде, советуйтесь предварительно со старшим сержантом. Партизанство дело тонкое, здесь недостаточно военного профессионализма. Во многом это политика, хотя я и ненавижу это дело, но придется измазаться всем.
Нефедов стоял слегка обалдевший, но возражать, похоже, не собирался.
– Немцев пленных довели или кончили где по дороге?
– Как можно. Даже покормили.
– Хорошо. Есть время или отрываю от важных дел?
– Время есть.
– Тогда пойдемте с пленными поговорим.
Немцы сидели под сосной со связанными руками и ногами, заодно привязанные к этому же дереву. Оба были рядовые, ну да и ладно.
– Ты, фамилия, должность.
– Шутце Клоц, охранник.
– Ты?
– Шутце Нотбек, повар.
– В каком лагере вы несли службу? Почему такая большая охрана и инженерное обеспечение?
– Штатлаг номер триста четыре, создан как транзитный лагерь для крупных партий пленных.
– Куда дальше отправляют пленных и каким порядком?
– Куда, не знаем, а отправляют либо пешими колоннами, либо автотранспортом, но к нам вообще поступало мало контингента.
– Когда должна прибыть следующая партия?
– Я не знаю.
– А повар? Должны же производиться поставки продовольствия.
– Я тоже не знаю, еду для пленных привозили без расписания.
– Бесполезно, капитан, они ничего не знают. Можете отправлять их в расход.
– Но так не положено… Это не значит, что я оспариваю ваш приказ…
– Вот и не оспаривайте. Можете подать на меня рапорт, хоть сейчас, хоть после войны. Да, патроны берегите. Жду вас через час у себя.
Мало он, видать, в лагере посидел. Чистоплюйствует. Это пройдет. Хреново, конечно, таким образом человека ломать, может в последующем сказаться, но без этого как бы не оказаться без последующего.
Дорога до основного лагеря, хотя это теперь спорно – какой из лагерей считать основным, заняла почти час. Напрямую было бы меньше, но болото надежно прикрывало нам фланги, ну и тыл с фронтом, конечно, так что пришлось месить кругаля. Зато, пока идешь по лесу, можно и подумать. Думы были не то чтобы радостные, но явно и не заупокойные – жизнь-то налаживается. Новому пополнению, конечно, еще отъедаться надо, да и учебу для действий в незнакомой обстановке устраивать, ну так и старое у меня не жирное и не ученое нормально. Можно, конечно, и откормить, и подготовкой замордовать, только тогда война, боюсь, без нас кончится, чисто естественным ходом событий. Короче, пора выходить на Большую Дорогу. Немцы не дураки и давно должны догадываться, что кто-то им тут гадит, а после лагеря у них точно сомнения отпали. Так что скрываться теперь только темп терять. Информация какая по расположению оккупантов у меня есть, и ничего страшнее комендантской роты в Полоцке я пока не вижу. Могут, конечно, какую проходящую часть тормознуть и на нас бросить, но это небось кучу согласований требует. Значит, что? Значит, скоро в окрестные деревни зачастят подпольщики и окруженцы, мечтающие влиться в ряды, и все такое. Блин, надо еще один лагерь построить, что ли? Нужен чекист, очень нужен. Ау, чекист! Нет ответа. Да пошло оно все… Будем решать проблемы по мере их поступления. Так, а это что за шум? Никак лесопилка опять заработала? Точно, она, вон и Степан распоряжается. Достал манок на утку, Степаном же и презентованный, и дважды крякнул. Глухов глянул в мою сторону и крякнул в ответ, что примечательно, без манка, а фиг отличишь. Можно выходить.
– Здорово, Леший.
– И тебе не болеть!
Пожал протянутую руку, заодно угостив собеседника трофейной сигаретой.
– Окурок только не забудь изничтожить. Вас что, опять старшина припахал?
– Не совсем. Немцы. За каждый куб обрезной доски десять марок дают. Много это или мало?
– Вообще-то много, но с вами скорее всего рублями по курсу десять к одному будут рассчитываться.
– Сотка за куб это очень прилично.
– Дело в том, что рубль цену здорово потеряет. За червонец до войны почти пять рейхсмарок давали. Вот и считай.
– То есть реально двадцадку получим. Ну да ладно. Зато у нас твердая отмазка будет – работаем на немца, все сдаем. Заодно и вам чего подкинем, теперь вам оно здорово нужно будет.
– Да, народу слегка добавилось. Рабочая сила нужна.
– Тут сами справимся, да и мало ли кто понаедет, а вот схроны под продукты в лесу понадобятся. Подсобишь?
– А куда я денусь?
– Ну и лады, тогда я старшине говорю, что ты добро дал.
– А он что у вас?
– В деревню пошел. Фельдфебельские погоны ему к лицу, – хохотнул Степан, растирая в пыль окурок. – Как увижу, чего передать?
– Пусть в лагерь возвращается. Хозяйство, видишь, у нас теперь выросло, даже не знаю, когда теперь разберемся. Видно, немцу отдых вышел.
– Это правильно, после такой бучи затихариться надо бы.
– Лады, прощевай.
Почему слил дезу Степану, сам не понял. Похоже, прогрессирует профессиональная болезнь шпионов и подпольщиков, да и преступников тоже. Скоро всем врать начну и всех подозревать.
В старом лагере, ого – он теперь уже старый, стоял шорох, только тихий, по сравнению с новостройкой. На огромном куске брезента, даже не знаю откуда именно это уперли, были разложены последние трофеи – пулеметы, автоматы, винтовки. Что-то было уже раскидано по частям и проходило процесс чистки, что-то лежало целым – либо ждало своей очереди, либо уже отдыхало после процедуры. Четверо бойцов усиленно надраивали средства производства.
– Полищук, ты здесь старший?
– Да, тащ командир.
– Как обновки?
– Отлично. Немцы за оружием уход блюдут. Нагара вообще нигде нет, даже на станкаче, хотя он вообще древний, не с империалистической, конечно, но не сильно моложе.
– Хорошо, Вальтер где?
– На перевязку отправил. Мы же с ноль восьмым дела раньше не имели, вот он пока его потягал, рана и закровила.
– Понял. Пойду Байстрюка проведаю, заодно и посмотрю, как там дела.
Немецкий оружейник, похоже, прижился, кое-кто косо еще поглядывает, но пристукнуть вроде не пытаются. Если мозгов у того хватит, а я ему конкретно объяснил, что первая попытка побега автоматически станет неудачной и последней, то сможет еще и домой вернуться.
Отдельной землянки под лазарет сначала не было, в связи с отсутствием как больных, так и собственно тех, кто лечит. Санитара я, конечно, назначил «доктором», хотя это и профанация. Первым же нашим больным оказался Вальтер, вот для него и построили, как я его назвал про себя, тюремно-больничный блок. Охрана больнички легла на плечи часового, сторожившего наш арсенал, типа чтобы не распылять ресурсы. Теперь лазарет пополнился еще двумя жителями. Рядом с землянкой наш «доктор» как раз стирал бинты, трудности у нас с перевязочным материалом.
– Павленко, как раненые?
– Немец ничего, – санитар понизил голос и продолжил, – а наши плохо. У сержанта жар, я раны, как мог, почистил, но тут хирург нужен. Станчук же совсем плохой – из шести картечин я только четыре удалил, две в брюшной полости мне не достать. Боюсь, что не выживет.
– Хреново. Ладно, пойду проведаю.
В землянке уже успел настояться неприятный больничный дух. На мой взгляд, больничный дух бывает двух видов – обычный, когда пахнет какими-то лекарствами, карболкой и хлоркой, и плохой, когда к этим запахам примешивается запах страданий и смерти. Вот сейчас здесь стоял именно второй. В таком даже не сильно больным людям не стоит долго находиться, ущемляет он желание выздороветь, это я прямо шкурой чувствую.
