Сухой закон (СИ) - Дорохов Михаил Анатольевич
Мой собеседник откашлялся и зашевелил губами, затем произнёс:
— Сегодня третье октября.
— А год? — допытывался я.
— Вот это они тебя приложили, конечно, — округлил глаза бездомный и показал рукой вокруг, — Тысяча девятьсот девятнадцатый на улице.
Житель этой же улицы сам ухмыльнулся получившемуся каламбуру.
А я застонал от осознания всего происходящего. Из две тысячи девятого, да на девяносто лет назад.
«Дома» мне было больше сорока, а теперь я в шкуре молодого парня. Я в чужой стране и торчу свою двухлетнюю зарплату банде ирландцев…
Глава 2
Все грандиозные планы рождаются на кухне
Я присмотрелся к газете, которую развернул бомж. На ней крупными печатными буквами виднелось название: «The New York Times». Странно, я ведь был в Вашингтоне. Почему меня «закинуло» в другой город? Или это просто газета оттуда? Покопавшись в воспоминаниях своего реципиента, я понял, что я всё-таки в Нью-Йорке. Это Бронкс. Одно из самых бедных боро. Так называются районы в городе.
Забрав газету, я поплёлся на автопилоте домой, положившись на память реципиента и обдумывая — что теперь делать? Иногда почитывал книги про попаданцев — не без этого. Но чтобы самому стать таковым — и представить себе не мог. Что логика, что интуиция подсказывала, что вряд ли кто-то сможет отправить меня обратно. Эта мысль несколько шокировала. Да, ТАМ у меня не осталось родственников или семьи, но всё же…
Любопытство историка периодически брало верх. Фактически сейчас для меня весь мир — огромный музей под открытым небом. Я рассматривал невысокие задания вокруг. Почти все — обшарпанные, а некоторые выглядят так, словно побывали в бомбёжке. А ведь если это мой мир, а не какой-нибудь параллельный, то этому району чуть больше двадцати лет. Однако бедность дышала практически отовсюду. Из более высоких массовых ночлежек, двухэтажных доходных домов, покосившихся заборов и от одежды большинства населения. Много латиноамериканцев, азиатов и прочих эмигрантов — тут уже полная солянка из европейцев. Это позже русские начнут заселять Брайтон-Бич, когда из курортного района в Великую Депрессию он станет трущобами, куда будут приезжать следующие волны мигрантов.
Движение на узких улочках было не оживлённым, большой поток машин тут только на паре федеральных дорог, которые пронзают нищий Бронкс в направлении сердца Нью-Йорка — Манхэттена. Почти все машины тут — дешёвые Виллисы или вообще неузнаваемые «колесницы» середины нулевых, когда они появлялись и исчезали в ходе конкуренции за пару лет. Один раз проехался сверкающий хромом Оверленд. Полностью закрытые борта, тяжёлые двери, красивая форма. Это авто приковывало опасливые взгляды местных прохожих. Мало ли кто там сидит позади шофера, скрытый от чужих глаз мягким пологом. Остальная часть авто — дешёвые грузовики «Шевроле Т» и знаменитые «Жестяные Лиззи». Или, по-другому, «Форд Модель Т». Практически все — чёрные. Генри почти сразу начал экономить на покраске, как только запустил свой конвейер. Разница была в кустарных примочках на фарах, крыльях и доработке крыши. Тут уж кто на что горазд. Выделиться хотели все.
Я свернул на маленькую улочку и зашёл во двор. Всё типично, колонка, бельё на верёвках, деревянные лестницы, ведущие на наружные коридоры-балконы. У каждого выход на такой «коридор». А вот примыкающее здание представляло собою чёрные, обугленные развалины, да хаос из посеревших, обгоревших досок. Крыша провалилась полностью.
Сердце сжалось. Мои мысли уже неплохо синхронизировались с воспоминаниями реципиента. Именно в этом здании находилась лавочка отца, на открытие которой он взял у ростовщика эти злосчастные семьсот долларов. Теперь уже восемьсот… И именно тут он, задохнувшись, сгорел, пытаясь потушить пожар, пока мы с сестрой были на празднике. Теперь всё это, наверное, разнесут окончательно, а землю выкупят. Здание уже непригодно. От него остался только подвал, который не стали разгребать.
— Алексей! — взволнованный женский голос застал меня врасплох.
По ступеням одной из лестниц ко мне спешила высокая девушка. Даже простая бедная одежда не могла скрыть её красоты. Наверное, опять стирала соседям за грошовый приработок — вся раскраснелась и косынка сбилась набок, отпустив на волю золотистый локон.
Тоня — моя старшая сестра. Мне — почти восемнадцать, а ей — двадцать лет.
— Что с тобой? Кто это сделал? — моё лицо оказалось в тёплых руках сестры. Это было приятно. В детстве я всегда хотел сестру, даже просил родителей. Да так и не сложилось у моих родных стариков в том, другом времени. Тем более что они рано ушли в мир иной.
Тоня покрутила меня за подбородок и нахмурилась:
— Быстро наверх. Нужно обработать ссадину. Господи! Только бы не было сотрясения. Что произошло, тебя ограбили? Я же говорила Мише, чтобы он отпросился с работы и сходил с тобой отдать часть долга.
— Всё нормально, Тоня, я же сам отказался от его помощи, — порылся я в памяти реципиента, заходя вслед за сестрой домой.
— Тогда кто это тебя так? — меня усадили на старый стул посреди просто обставленной комнаты. Вся мебель была сделана вручную. Сколачивали всё нехитрое убранство я да отец.
Тоня достала жестяную коробку, в которой хранились наши скудные медикаменты. Промокнула лоб, затем смочила в спирту вату.
— Они сами меня встретили… — процедил я, терпя жжение на лбу.
— Кто?
— Денни-Пёс и Пит МакКарри.
Сестра отошла на шаг назад. В глазах её застыл испуг:
— Это они тебя так?
— Они. Вышло небольшое недопонимание. Деньги они забрали, — не скажу сейчас, узнает от кого-то другого в красках.
— Недопонимание? Ты себя видел? Вот гады! Это точно этот бугай Барбос!
— Пёс… — на автомате поправил я.
— Неважно! Что с долгом папы?
Я напряг извилины, чтобы раздобыть нужную информацию в голове реципиента. Интересно, я всегда так буду шарить по его мозгам, словно в библиотеке, или это пройдёт со временем. А может, удар по голове так всё тормозит? Оказывается, после нашего переезда, отец сменил несколько работ и в итоге всё-таки решился полгода назад взять в долг семьсот долларов для того, чтобы снять помещение и начать своё дело. Оно более-менее работало, помогал даже мой младший брат…. Ого, у меня есть ещё и десятилетний братишка!
Однако три месяца назад случился тот злополучный пожар. Ещё через месяц пришло время отдавать треть денег, а у нас их не было. Сто долларов, часть из которых мы совместно заработали семьёй — теперь забрали в качестве «штрафа». Получаю я пятнадцать зелёных, работая грузчиком. Кстати, физический труд с раннего возраста и генетика подарили мне неплохое тело. Но этого очень мало. Тем более, я мигрант, который не прожил и года в Америке, да ещё несовершеннолетний в придачу. И этим активно пользуются. Даже нянечка-американка, проживающая с хозяевами, или горничная — имеет в среднем восемнадцать-двадцать долларов и премиальные. В довесок они получают полные пансион-питание и комнату. Моя сестра — прачка получает примерно как и я, плюс-минус. Маме платят двадцатку и взяли продавцом в магазин — повезло, потому что она довольно неплохо знала язык. А я говорю с акцентом, пусть и не очень заметным. Что-что, а в языке Алексей преуспел — полгода в англоязычной среде сыграли положительную роль. Прибавим мои «знания», и, думаю, этот барьер мы преодолеем быстро. Не зря же именно меня университет послал в ту злополучную поездку.
И всё же. Восемьсот долларов за два месяца. Да врач-американец получает столько за год. Единственные места, где можно заработать такие деньги — лотерея, ставки или криминал. Причём первые два варианта отпадают. Ставить нечего. Сто долларов у меня забрали. А познания в спорте Америки этого времени у меня скудные — ограничиваются лишь самыми громкими событиями. И ближайшее из них нескоро. Хотя… Тут надо повспоминать и подумать. Коррупционные скандалы этого десятилетия я тоже в своих статьях когда-то затрагивал…
