Афганский рубеж (СИ) - Дорин Михаил

Вроде не сильно и повреждён вертолёт. Стойки подломаны, пара лопастей смяты, и блистер сброшен со стороны лётчика-штурмана. Но ничего не горит. Запаха керосина нет. Грубая посадка, ничего больше.

Пока я пытался понять, кто это ходит возле вертолёта, ко мне подошёл ещё один человек.

— Саня, ну ты как⁈ Мы думали тебе хана. Тебя вон выбросило метров на 30 из кабины.

Надо мной встал парень в чёрном зимнем шлемофоне с разбитым носом. Руки у него дрожат, хоть он ими и пытался меня осмотреть.

— Так понятно же. Взрыв какой был, — прокряхтел я, усаживаясь на землю. — А ты кто?

— Да не было взрыва и хорошо. Так хоть есть шанс нам отписаться. Бортовой говорит, что вертолёт восстановлению подлежит.

Отчего отписаться? Теперь ещё и обстрел нам в вину поставят⁈

— Ты кто, воин? — повторил я вопрос.

Начал себя ощупывать. Я тоже в лётном обмундировании старого образца. Шлемофона на голове нет, но на шее ларингофон закреплён. Что за «старая школа»?

А ещё шишка на голове такая, будто у меня мозг перестал помещаться. Как я вообще мог вылететь из кабины?

— Слушай, ну ты был придурок, но не думал, что из-за удара головой рассудок потеряешь, — покачал он головой.

— Кто придурок⁈ — возмутился я, вскочил на ноги и схватил за грудки парня.

— Совсем уже страх потерял⁈ На своего командира звена руку поднимаешь? — возмутился парень, крича на меня и не сдерживая свой поток слюней.

— Какой мой командир⁈ Что тут происходит⁈ — крикнул я.

— Дима я! Старший лейтенант Батыров! Тебя ко мне, дурака, определили! А мы с тобой вертолёт посреди леса разложили!

Я оглянулся по сторонам.

Вокруг как-то всё слишком мирно. Белый снег, яркое солнце слепит в глаза. Я на какой-то большой поляне в лесу. И форма не та, в которой… умирал. А я именно умирал!

— Здраво я головой приложился, Димон. А когда снег выпал?

— Я не люблю, когда меня Димоном…

— Громкость убавь, Димон. Когда снег выпал? — повторил я.

— Уже три месяца лежит. Надоело лопатой работать на стоянке. Ты вообще помнишь, что произошло?

— Вертолёт взорвался… вроде. Летел я куда-то. Остальное в тумане всё, — ответил я, взяв снег и приложив его к шишке. — А чё на тебе такая форма? И где оружие?

— Мда, ну ты Клюковкин и шандарахнулся, — посмеялся Дима. — Что Советская Родина дала, то и ношу.

— А в каком году тебе форму выдали?

— Как в каком? В этом. В 1980 м.

Стойко перевариваю услышанное, сидя задницей в снегу. Проверяю нагрудные карманы. Нахожу удостоверение личности и читаю, как меня зовут: Клюковкин Александр Александрович, 1957 года рождения.

Глава 2

Я продолжал смотреть на фотографию в удостоверении личности. С виду документ особо не отличается от того, что мне выдали на выпуске в лётном училище.

Человек на фото очень похож на меня. Что за реинкарнация такая⁈

Я смотрел по сторонам и с каждой минутой понимал, насколько всё реально.

Через пару минут на поляне появились машины. Первой по бездорожью «скакал» ГАЗ-69. Я таких «козликов» видел только на картинках. Следом за ним ещё два автомобиля — вполне себе современные УАЗы «Таблетки».

— Клюковкин, давай вставай. Это Батя. А с ним Хорьков ещё едет, — подбежал ко мне Дима и начал поднимать с земли.

— Ты чего пристал? Кто это такие? — спросил я, отталкивая своего первого знакомого в этом мире.

— Хочешь, сиди. Заодно и самое ценное себе отморозишь, — сказал Батыров.

Я и так уже собирался встать. Достоинство нужно не только иметь, но и беречь.

— Ладно. А то и, правда, простужусь. Так кто это такие?

— Да так, ничего особого. Командир полка и начальник штаба, — с иронией ответил Дима и махнул рукой.

Какой-то он удручённый, нервный и совсем не командирского склада. Наверняка, либо проявил себя в теории, либо кто-то его «продвинул». И теперь он переживает, что про него скажут родственникам.

— Главное, что живы, а с аварией разберёмся, — шепнул я, когда рядом с нами остановились машины командного состава.

— Конечно! — цокнул Димон.

Его нытьё уже надоело. Взбодрить бы его надо, да из машины уже начали выходить начальники.

Первым захрустел по снегу высокий и стройный офицер в меховой лётной куртке и повседневной фуражке. Головной убор зелёного цвета с голубым околышем и кокарда с красной звездой. Такие точно не носят в Воздушно-космических силах Российской Федерации.

— Тебе нужно говорить, кто это⁈ — прорычал мне на ухо Димон.

Только он это сказал, как в памяти у меня что-то щёлкнуло. Оказывается, я знаю, что это командир 171го отдельного транспортно-боевого вертолётного полка. Зовут его Геннадий Павлович Медведев.

Мне даже вспомнилось, как Клюковкин вошёл к нему в кабинет, представляясь по случаю прибытия к новому месту службы. И тут же был выдран по самые помидоры. В гражданке зашёл представляться!

Командир медленно пошёл осматривать вертолёт. Бортовой техник нашего навернувшегося вертолёта весь подобрался, вытянулся в струнку и приложил руку к голове, на которую был надет шлемофон. Пока командир полка выяснял, что произошло, к нам уже спешил второй офицер, который явно уступает командиру в статности.

— Этого ты должен знать. Ты у него в «любимцах», — подсказал Батыров.

Начальник штаба полка подполковник Борис Николаевич Хорьков. И он встречался с Клюковкиным чаще, чем врач перед лётной сменой.

Хорьков был маленького и скрюченного телосложения. Лицо скривил, будто унюхал испражнение человека. Шапкой-ушанкой он быстро прикрыл свою лысину. Шинель тёмно-серого цвета подполковник застёгивал уже на ходу. Торопился к нам так быстро, что едва успел накинуть на шею серое кашне.

— Живо доклад! Всё по минутам. Нет! Секундам! И ничего не пропустите. Это же надо так умудриться! — затараторил Хорьков.

Смотрю и не знаю, что меня в нём больше бесит — голос или его родинка на лбу. Напоминает красную точку бинди, что в Индии означает принадлежность к какой-то касте.

— А тебя, Клюковкин, ничего не спасёт! Всё! Фенита ля… короче, фенита тебе! Сегодня же начну заниматься твоим делом. Никто не поможет!

Выговорился, так выговорился Хорьков! Наверное, давно уже он хотел от Саши Клюковкина избавиться. Пока только один эпизод всплыл в памяти — Клюковкин, стоя в наряде, поехал в райцентр на УАЗике начальника штаба и попал в аварию. Виновником ДТП был на удивление не Клюковкин, а «синий» водитель синего трактора. Ноо… начальник штаба сей факт во внимание не принял. Наказания Сашка не избежал.

— Товарищ подполковник, докладываю, что во время полёта… — начал говорить Батыров, а меня слегка повело в сторону.

Виски завибрировали. Голова начала болеть от свалившейся на меня информации и картинок прошлого. Причём не моего, а этого самого Клюковкина.

На борту произошёл отказ и… этот Димон растерялся. Бортовой техник начал докладывать, что у нас отказали насосы. Вижу, как гаснет зелёное табло «РАСХОД. БАК».

— Согласно инструкции экипажу, выполнили подбор посадочной площадки с воздуха и начали заход, — продолжал докладывать Дмитрий.

Всё так, да только он неверно определил отказ. А потом и вовсе встали два двигателя. В кабине сразу стало тихо, и Димон впал в ступор. Ничего не предпринимал.

Ему бортовой техник кричит, что нужно садиться на режиме самовращения несущего винта, а он ни в какую. Всё пытался двигатели запустить. Высоты уже нет.

Тогда в дело и вступил Клюковкин. Перехватил управление и посадил на эту поляну. Получилось не очень, но зато живы остались. А так, воткнулись бы в землю и сгорели.

В глазах до сих пор показания вертикальной скорости снижения, которые были выше всех эксплуатационных ограничений.

— При отказе двух насосов тяга вертолёта падает не менее чем на 1000 кг, — перешёл от практики к теории Батыров.

Ну что за ботаник! Смотрю, а у него до сих пор рука трясётся. Вроде немолодой парень, а с нервами плохо.