Комсорг 2 (СИ) - Белов Иннокентий

Я встаю, здороваюсь с Таисией Петровной, пью чай и собираюсь на улицу проводить подругу, чтобы появиться с ней около училища и развеять все досужие домыслы насчет того, что кого-то кто-то поматросил и наконец бессовестно бросил.

Помахал там рукой знакомым пэтэушницам и теперь спешу в Райпищеторг, снова радуясь, что находятся здание училища и моя новая работа всего в трехстах метрах друг от друга.

Долче вита — как говорят на Аппенинах.

Там киваю знакомому теперь вахтеру и поднимаюсь сразу в кабинет парторга, где меня встречают как-то неласково.

— Давно тебя не видела, — довольно саркастически говорит Валентина Дмитриевна.

Ха, а чего ей меня вообще часто видеть? Набор в комсомольскую ячейку идет по плану, утвержденному лично мной. В апреле уже девять человек там числится, в мае присоединятся еще Ира с Людой, а июне новый грузчик, когда покинет школу. Наберется двенадцать членов, потом каждый месяц по одной новой комсомолке вдруг внезапно захотят вернуться в ряды передового авангарда советской молодежи, а в начале октября сразу пять новых членов решат поставленную передо мной высоким руководством непосильную задачу.

Поплачу за них взносы только один месяц, тот же октябрь, а дальше эта катавасия сразу же схлопнется, наверно, что так же закончится моя так называемая синекура при торге.

В принципе нормальная советская показуха, чтобы отчитаться в нужный момент, а там дальше хоть трава не расти.

Перед съездом ВЛКСМ в составе комсомольской организации Райпищеторга будет числиться ровно двадцать или даже двадцать один комсомолец. Так что я задачу-минимум выполню, пусть и заставив при этом поволноваться сексапильного парторга с крепкой задницей и третьего секретаря райкома комсомола, самого товарища Третьякова, курирующего процесс воссоздания ячейки в нашем торге.

Нужен ли я останусь торгу в прежнем качестве — на темной воде вилами писано?

— А что случилось? Нужен был срочно? — отвечаю я женщине.

— Пойдем поговорим, — у нее в кабинете опять имеются чужие уши, а тема разговора довольно деликатная, явно, что не для всех.

— Я тебе звонила несколько раз. Ты где пропадал? — сразу же наезжает она на меня, едва мы выходим в коридор.

— Уезжал к родственникам в Краснодар. Там дядя, который меня почти вырастил, очень плох, — на ходу сочиняю я сильное по смыслу оправдание.

Хотя сам понимаю, что оправдываться никак не стоит, не тот это случай.

Не стал я отпрашиваться, сам не захотел, чтобы выглядело это дело, как будто я завишу от какого-то разрешения. Наглядно показываю, что мне вообще не требуется ничьего дозволения.

Не про Ростов же с Новочеркасском мне рассказывать. И про мои кровавые там похождения.

— Так нельзя пропадать! Ты должен ставить меня в известность! — строго говорит Валентина.

— Это зачем так нужно поступать? — делано удивляюсь я. — Дела с набором в ячейку движутся полным ходом, а насчет остального я вам ничего не должен.

— Ты же курьер и тебя всегда могут вызвать на работу! — все-таки выкладывает Валентина Дмитриевна мне свое новое видение проблемы.

Ну все обстоит именно так, как я и думал опытным своим умом. Сначала заманили пустыми обещаниями, а теперь еще хотят нагрузку курьера повесить на мои широкие плечи. Так согласись один раз и потом будешь с утра до вечера в торге штаны просиживать, дожидаясь команды отвезти бумажку куда-то на самый край Ленинского района.

То есть — отнести, ведь служебный велосипед мне никто выдавать не собирается.

Вообще-то на хорошем велике летом, да еще проворачивая кое-какую торговлю, можно и покататься по всему району, чтобы познакомиться с интересными людьми в нужных каждому советскому гражданину местах.

Но сейчас придется реально показать зубы парторгу, чтобы у нее не осталось никаких иллюзий насчет моего юного возраста и слабой психики пубертатного подростка, когда его очень настойчиво запихивают четвертым уверенным размером груди куда-то в тесный угол. Прямо под портретом того самого товарища «Ювелира».

Тем более, что мне это сделать совсем нетрудно.

— Кому я могу сдать обязанности комсорга и когда мне прийти за трудовой книжкой? — вот так холодным тоном я делаю обоснованную ставку на то, что легко прожму Валентину вместе с ее пышным бюстом в том же голубоватом пиджачке.

Ответить парторгу нечего, поэтому она сразу сдает назад. Она уже нашла для райкома комсомола виновника на тот случай, если не удастся набрать необходимое число комсомольцев. Того, который возможно не справится с наиважнейшим делом современности и текущего момента, а поэтому обоснованно выступит громоотводом в таком случае.

Снова влезать в безнадежные поиски другого комсорга она явно не собирается.

Но и директор торга со своими заместителями уже в курсе новой рабочей единицы, поэтому для меня есть поручения куда-то там съездить, что-то отвезти и что-то наоборот забрать в торг.

— Ты же получаешь зарплату курьера? Вот и поработаешь, не развалишься! — машет она на меня рукой.

— Да я-то не развалюсь, но тут дело принципа. За комсорга то мне ничего не платят! — отбиваю ее доводы.

Договорились все же, что я буду приходить с утра и узнавать о том, что от меня ждут. Не каждый день, а хотя бы через день. Сдал я немного назад, потому что мне самому нужно экстренно захватывать новые рынки сбыта эстонского дефицита.

Пришла пора осваивать все имеющиеся в моем распоряжении остальные торговые точки района, а пока ничего лучше, чем появиться там поначалу, как свой же законный посыльный из торга, имеющий все права пройти за прилавок даже до директорского кабинета, я не могу себе представить.

Так я думаю сейчас и только потому пошел навстречу желаниям парторга, что шоколад и конфеты у меня довольно слабо стали покупать в уже знакомых мне хорошо магазинах, а от жвачки теперь отказываются почти все знакомые с ней покупатели. Все-таки советская жевательная резинка очень уж сильно уступает иностранной.

Пусть одна штука импортной в городе с рук стоит тот же рубль, как и моя пачка с целыми пятью пластиками, но ее хватает на пару дней жевания. В то время как эти пять пластиков через час уже превращаются в липкое безвкусное ничто.

Второй тип эстонской жвачки, которая по четыре подушечки в упаковке за шестьдесят копеек, стал попадаться значительно реже, но и она тоже не слишком надолго остается ароматной по сравнению с пластиками.

Так что пока охваченные моей торговлей магазины уже не могут скупить накопленные в холодильнике гигантские запасы кондитерки. Как говорится при диком капитализме — явно наличествует кризис перепроизводства, то есть навезенная мной кондитерка слишком долго занимает место в холодильнике, а это неправильно.

И срок годности у нее бывает, что имеется довольно близкий, и при внезапном появлении сотрудников, от чего я вообще не застрахован, она будет конфискована в первую очередь, именно как доказательство подготовки и осуществления явной спекулятивной деятельности.

Можно заниматься, конечно, одними шмотками, так будет гораздо легче, но нормально закупиться изделиями эстонской швейной промышленности получается, к сожалению, не в каждую поездку. Так закупиться, как когда-то со Светой у нас вышло — больше не получилось ни разу. Это когда я скупил сразу девять молодежных курток и получил кучу денег сверху, а обычно мне их перепадает всего пара.

А именно с шоколадками, кондитерскими наборами и жевательной резинкой у меня сейчас связи отличные наработаны. Поэтому нужно солидное расширение рынка продаж и остальные три четверти неохваченных моей торговлей магазинов могут мне в этом процессе зримо помочь.

И еще одно немаловажное обстоятельство — в прикормленных мной местах я уже приучил покупателей к низким довольно ценам, теперь трудно будет что-то изменить. Когда ценник на каждой шоколадке или коробке конфет остался прежний, а цена вдруг вырастает.

На самом деле я просто изначально поставил слишком низкие цены на свой товар, учитывая, что пачка резинки отходится мне в шестьдесят шесть копеек с десятипроцентной долей продавцам в таллинских магазинах.