Грустное начало попаданства (СИ) - Леккор Михаил
О-ох, Сергей, морщась и постанывая, поднялся. Потом сходил к заметному месту, помочился. Моча оказалась без крови и он прямо-таки почувствовал благодарность тому Дьяконову. Хоть и сволочь изрядная, а мастер своего дела. Ударил, но не убил и не инвалидил. И ничего, что он сделал это не из гуманизма, а боязни неприятности по службе. Главное жив, пусть и не здоров.
С хорошим чувством приятно проведенного времени, Сергей вернулся обратно и сообщил пока еще незнакомому собеседнику, что у него все замечательно.
— Прелестно, — порадовался занего мужчина, отрекомендовался: — я, кстати, Алексей. Алексей Дуринцев, если полностью.
— Сергей, — представился он, — по фамилии Романов.
— Я знаю, — улыбнулся Алексей, — у нас в камере уже все знают, что вместе с ними сидит целый великий князь. Хоть кого-то расстреляют по делу, а не оговору.
— А что, вы думаете, нас действительно расстреляют? — Сергей почувствовал, что у него даже пальцы похолодели от неприятной новости.
— Статистика, мой милый друг, показывает, что подавляющие сталинские зека, то есть люди, идущие по 58 статье, как правило, заканчивают свою земную юдоль расстрелом. Да и действительно, куда нас девать, зачем кормить. Пуля в лоб и до свидания.
Обидно другое. Здесь, по крайней мере, в камере большинство обвиняется в троцкизме. В том числе и ваш покорный слуга. А что такое, мы не знаем. И кто они, настоящие троцкисты, не ведаем. Досадно, знаете, идти в последний путь не понято за что. Лично я, как статистик с многолетним стажем, уже понимаю, что попал в числовую погрешность. В Кремле решили зачистить страну от отребья и дали задание расстрелять, например, триста тысяч. И они расстреляют, потому как иначе расстреляют их. Ничего не сделаешь, это даже не жизнь, математическая погрешность. И ты ничего не сделаешь, забьют и тебя, и твоих родственников.
Вот я признался, что троцкист. За это, как вы знаете, не судят. Судебная система СССР при всем при этом весьма мягкая. Так что пришлось признаться еще и в подготовке к убийству товарища И.В. Сталина. А вот это уже уголовная статья с расстрельным приговором. Так что жду спокойно суда, оглашения приговора и расстрела.
— И вы об этом так спокойно говорите! — ужаснулся Сергей.
— А что еще сделаешь? — философско ответил Алексей, — с точки зрения государства, оно право. Заговоришь на суде, что ты не виноват и тебя оговорили, так снова попадешь к Дьяконову и Ко. Отлупцуют, добьются признания и снова в суд. Или, если вы твердый, вас забьют во время допроса. Как видите, даже здесь, на смертном одре, есть варианты. Какой пожелаете, гражданин Романов?
Сергей угрюмо промолчал. Действительно, положение хуже губернаторского. Что за жизнь такая пошла у попаданца!
— Так что я и говорю, вам легче идти на расстрел, хоть есть за что. Ведь вы действительно великий князь!
А? — понял, наконец-то, Сергей всю глубину задницы, в которую он как-то умудрился залесть. И ведь вроде бы и не хотел и стройными колоннами не лез, а вот на теле. Безвременно почивший в бозе раб божий Сергей Александрович, тьфу!
Грустно все это, телу хочется покаяться и всплакнуть. Но разум, прибитый к этому берегу неведомым хронологическим течением аж из XXI века, покорно каятся и ложится под нож палача, как телец, не хотел и взбунтовался.
«Ладно, пусть, если уж так меня перенесло в прошлое и теперь здесь с неведомого счастья меня расстреляют, — ожесточенно думал Сергей, — но свой последний путь я пройду, до конца борясь, а на расстреле встану с гордо поднятой головой!»
Разумеется, он понимал, что всяко в жизни повернется. Сам читал, что жертвы иногда ставили на колени, чтобы выстрелить в затылок. Пусть, главное непреклонный дух и железная воля, а остальное приложиться.
С тем он неожиданно уснул, хотя избитое тело ныло, а местами простреливало и как-то неприятно кололо, пол был не только твердый, но и весь в острых бугорках и комочках и Сергей никак не мог выбрать спокойную позу для сна. А разум беспокоился на счет неприятного пессимистического будущего.
А вот поди ж ты! То на мягкой постели полночи маешься без сна, дергаешься от любого сна, как проклятый. А тут в переполненной камере, в которой, похоже, никогда не бывает тишина и всегда горит тусклая, грязная лампочка, он уснул!
Недолгий сон принес ему покой и отдых и для тела, и для разума. Правда, тело уже другими частями жаловалось на твердость и неровности, зато побои на допросе заметно утихли. Сергей порадовался за себя и за свое будущее. Он жив и будет жить несмотря не на что!
Даже его разум, вчера заметно пришибленный новостями о другом временном пространстве и мрачным будущем, сегодня приободрился. Он в темном прошлом? Ха, можно сказать, что для него и то современное будущее было светлое! Зато не будет этой гадкой Ларисы, постоянных проблем с деньгами, которых постоянно не хватало. В новой эпохе и он будет с нового листа. Гм, как бы.
Хотелось бы, правда, провентилировать свой двусмысленный статус. Великий князь в советской даже сталинской действительности. Сюрреализм какой-то. Неужели они не все бежали за границу, а в Советской России в годы Гражданской войны не всех перестреляли? Впрочем, видимо не всех, коли его предшественник дожил до сталинских репрессий! Прожил же в СССР почти двадцать лет… так, а какой сегодня год? У кого спросить — прежнего собеседника Алексея Дуринцева?
Сергей поднял голову и посмотрел на соседей. Нет, все еще крепко спят. Он бы даже сказал — жарко спят. Говорят про себя вслух, кто шепотом, кто громко, шевелятся и вздрагивают, как еще соседей не будят.
Кажется, он слишком рано проснулся, на его субъективный взгляд сейчас часиков пять, не ранее.
Надо и ему немного еще поспать!
Глава 2
Он все-таки уснул тогда, пусть и изрядно поворочался. Думал, уже не уснет, но порядком измученный организм снова оказался в царстве Морфея. Второй раз, наоборот, явно всех проспал, хорошо хоть уголовники не шалили. И все равно скудный завтрак он не проспал только благодаря своему соседу Алексею.
Завтрак, кстати, был откровенной дрянью. Чуть теплая бурда под видом чая без сахара и кусочек черного хлеба с отрубями и всяким мусором. Хлебные лари, что ли, они дотошно подметали?
Но, глядя на соседей, Сергей сел и тоже выпил и съел все выданное. Ему надо на сегодня, да и, пожалуй, на завтрашние дни, много сил, а пищи и так мало. Своих же внутренних ресурсов у него оказалось мало — он был излишне даже худощав. Хотя за качество завтрака беспокоился не только он.
Алексей Дуринцев, выхлебав этот так сказать напиток — а его налили за неимением другой посуды в те же чашки, задумчиво сказал, обращаясь непосредственно к попаданцу:
— Знаете, слышал, что в годы Гражданской войны был такой морковный суррогатный чай. А это, интересно, какой?
Сергея вопрос откровенно поставил в тупик. Чай он пил сравнительно медленно — быстрее не мог никак — но опознать вкус, кроме как противного и горьковатого, ему не удавалось. Так и сказал, ведь оценка официального чая, это не критика официозного курса?
Посмеялись, хотя и с некоторой долей натуги. Впереди были очередные круги ада — кровавый и зубодробительный допрос, ведь врагов народа не жалели. Советская власть и лично гениальный вождь товарищ И.В. Сталин требовали спрашивать с троцкистами и проч. вредителям с физическими мерами воздействия. Ох, как им влетит! А если еще будут упорствовать в невиновности, так и вдвойне!
Но позавтракать спокойно им еще дали. А потом начался «конвейер» допроса. Уходили туда люди, хоть и чуждые классовой принадлежности, а возвращались сплошные кровавые ошметки.
Толстовец, как его про себя именовал Сергей, Алексей Дуринцев, с его примиренческой мирной политикой, говорил, чуть не плача:
— Бьют напропалую, как собаки. А, главное, непонятно за что! с просили только Фамилию-Имя-Отчество, а потом началась катавасия. Бьют и бьют — и голыми руками, и палками и нагайками!
