Гарри Тертлдав - Толбухин-Призрак
Хрущев покраснел от ярости. В старые времена—в добрые старые времена, хотя Толбухин наверняка не оценил бы этой доброты—подобная реплика в адрес комиссара до добра бы не довела. Дело могло бы дойти до руководства партии, может быть, даже до самого Сталина. Сколько же хороших военачальников погибло в чистках 1936–1938 годов: Тухачевский и Конев, Егоров и Блюхер, Жуков и Уборевич, Гамарник и Рокоссовский. Неудивительно, что когда фашисты напали в мае 41-го, Красная Армия развалилась на куски.
И вот сейчас, в 1947 году, Хрущев был последним комиссаром фронта, оставшимся в живых. Кому бы он смог настучать на Толбухина? Никому, и он это прекрасно знал. И потому, несмотря на гнев, он начал заполнять карманы патронами от «маузера» и «шмайсера».
Иногда Толбухин сам удивлялся, зачем он продолжал борьбу с фашистами, когда система, которой он верно служил, была столь тягостной даже в разбитом виде. Однако ответ на этот вопрос найти было совсем не сложно. Во-первых, он понимал разницу между словами «худо» и «хуже». И, во-вторых, он был генералом уже тогда, когда гитлеровцы напали на его Родину. Если они его поймают, ему конец—а методы расправы у фашистов были куда хуже сталинских. А если он будет продолжать сражаться, кто знает? Вдруг когда-нибудь он добьется успеха? Ведь это возможно?
Хрущев повернулся к Толбухину, зазвенев содержимым карманов. Маленький полноватый комиссар все еще буравил генерала взглядом.
— Я готов, Федор Иванович, — сказал он. — Надеюсь, вы довольны.
— Да, — ответил Толбухин. Конечно, с тех пор, как пали Москва и Ленинград, он не был по-настоящему доволен ни разу, но тут уж Хрущев ничем ему помочь не мог.
Толбухин достал из кармана офицерский свисток и издал длинную, пронзительную трель.
— Товарищи красноармейцы, мы добились своей цели! — закричал он во весь голос. — А теперь отступаем, чтобы довести задание до конца!
И вовремя. Снаружи фашисты уже обстреливали отряды оцепления. Но подкрепление, прибывшее изнутри арсенала, прибавило советским солдатам силы—и они прорвались на восток.
Теперь уж каждое отделение действовало самостоятельно. То есть каждая дивизия, согласно штатному расписанию Красной Армии—вернее, того, что от нее осталось на юге Украины. Естественно, отступление из Запорожья в степь не обошлось без потерь. Когда очередной советский солдат падал, сраженный пулей врага, у Толбухина щемило сердце. По нынешним временам, найти новобранцев было так нелегко. Впрочем, тут пригодятся только что добытые трофеи—а еще они помогут подчинить Красной Армии хотя бы некоторые банды, кочующие по степи. А когда у него добавится людей и оружия, в следующий раз он нанесет фашистам еще больший урон.
Но если он потеряет всех людей еще до отхода из Запорожья… «Что тогда, товарищ генерал армии?»—язвительно подумал он.
Вокруг свистели пули, разбрызгивая бетон и высекая искры при рикошетах от металла. На страх у Толбухина времени не было. Он должен был продолжать движение, выкрикивать приказы, оборачиваться и пускать новые очереди в наступающих гитлеровцев.
И вот наконец его сапоги захлюпали по грязи, а не по асфальту или бетону.
— Мы за городом! — закричал он ликующим голосом.
Неподалеку продолжал бежать Хрущев. Что ни говори, а характера комиссару было не занимать.
— Рассредоточиться! — приказал Толбухин всем, кто мог его услышать. — Рассредоточиться и спрятать трофеи в тайниках. После чего перейти к маскировке.
Без маскировки Краснаю Армию в этом регионе давно бы уничтожили. Толбухинцы вели себя как рыбы, плавающие в крестьянском море. Так же поступали красные китайцы товарища Мао, ведущие партизанскую войну с японскими империалистами.
Но Толбухину было не до мыслей о Мао—немцы вышли на рыбную ловлю. Из Запорожья двигалась фашистская пехота, моторизованные фашистские части, и даже пара танков. По ночам Толбухин опасался немецких пехотинцев больше, чем машин. Увернуться от машины в темноте было легко. От пехотинца—гораздо труднее.
Впрочем, это был не первый налет Толбухина на немцев. И не десятый, и даже не пятидесятый. Если он чего-то и не знал об арьергардных боях и засадах, то эта информация наверняка была бесполезной. Его бойцы жалили немцев снова и снова, жалили и тут же уносились прочь. Они понимали, как выдать большой отряд за маленький, а маленький за большой. Потихоньку-полегоньку они оторвались от преследователей.
Толбухин спустился в балку вместе с Хрущевым и несколькими бойцами из Восьмой гвардейской армии, после чего вылез с другого конца. Они направились назад в колхоз номер 122, где в свободное от налетов время работали на фашистских хозяев (как когда-то на советских).
— Стоп, — приказал Толбухин тихим, но настойчивым голосом. — Похоже, что немцы все еще следуют за нами. Заставим их об этом пожалеть. Лучшего места и не найти.
— Есть заставить пожалеть! — ответил один из солдат. Бойцы вернулись в балку и залегли за кустами и камнями. С ними залег и Толбухин. Он не мог бы объяснить, откуда он знал о преследующих небольшой отряд фашистах—но он знал о них. «Инстинкт загнанного зверя,»—подумал он.
И этот инстинкт его не подвел. Не прошло и четверти часа, как люди в шлемах, похожих на угольные ведра, начали спускаться в балку. Один из них поскользнулся и упал с жутким грохотом.
— Чертовы вонючие русские свиньи, — гортанно прорычал он по-немецки. — Они за это заплатят. Из постели подняли, сволочи.
— Да уж, в постели лучше. Особенно в компании с русской бабой, — ответил другой пехотинец. — Тут в солдатском борделе есть такая Наташа, так она прямо гуттаперчевая. Словно у нее и костей совсем нету.
— Генрих, Клаус, заткнитесь! — прошипел еще один голос. — Будьте готовы к тому, что эти красные ублюдки могут ожидать нас на том конце этого паршивого оврага. А иначе ваши семьи в один прекрасный день получат по телеграмме «пал за фюрера и фатерланд».
Судя по тому, что двое других солдат замолчали, Толбухин заключил, что это был капрал или сержант. Лежа в укрытии, он не спускал глаз с рассудительного фашиста. «Тебя пристрелю первого,»—подумал он.
Кряхтя и ругаясь, теперь уже шепотом, немцы пересекли балку. Да, вот он—тот самый, который хорошо знает свое дело и умеет руководить. Убей достаточно таких—и с другими справиться будет куда легче. Руководствуясь именно этой жестокой логикой, немцы уничтожали советских офицеров и комиссаров.
Ближе, ближе…
— Огонь! — закричал Толбухин и нажал на курок.
Немецкий унтер упал и скатился вниз. С остальными немцами было покончено за несколько секунд. Один гитлеровец все еще стонал, пока один из красноармейцев, спустившись вниз, не перерезал ему горло. Кто знает, долго ли бы он протянул в противном случае? Может быть, слишком долго.
— Вот сейчас идем домой, — сказал Толбухин.
Они уже много раз отступали после налетов, и в маскировке советские солдаты толк знали. Они вернулись к колхозу кружным путем, тщательно заметая за собой следы. Иногда гитлеровцы охотились на них с собаками. Бойцы знали, как бороться и с этим. Как только толбухинцы доходили до текущего по степи ручья, они плюхали по нему метров сто в ту или иную сторону. У пары бойцов были с собой фляжки с водкой, приправленной жгучим перцем. Время от времени они поливали свои следы. Собак этот запах выводил из себя.
— Хорошую водку зря переводим, — проворчал один из солдат.
— Если это поможет нам уцелеть, — сказал Толбухин, — значит, не зря. Если мы уцелеем, то всегда потом достанем еще.
— Товарищ генерал прав, — подтвердил Хрущев. Будучи часто слишком запанибрата с Толбухиным, с бойцами он вел себя слишком официально.
Впрочем, на этот раз поддержка Хрущева не понадобилась. Один из солдат пихнул ворчуна локтем в бок.
— Да, Вовка, Призрак прав, — сказал он. — Призрак много раз был прав, и я что-то не припомню ни раза, когда он был неправ. Ура Призраку!
Еще не находясь в полной безопасности, солдаты по-прежнему опасались повысить голос. И все же это было «ура»:
— Ура Толбухину-Призраку!
Улыбка расплылась по лицу Толбухина. «Может быть,»—подумал он, — «может быть, мы все же одолеем гитлеровцев, несмотря ни на что.» Он и сам не знал, верит самому себе или нет. Но он твердо знал, что борьбы не прекратит.
Он перешел на шаг. До колхоза номер 122 оставалось уже немного.
