Владислав Кузнецов - Крылья империи
Баглир для чужих по-прежнему оставался зверем. Просто было объявлено, что он нечто навроде попугая — слова лопочет, временами даже и к месту. Подобное было хотя и в диковину, но видано и слышано. И то, что, раздарив небогатый свой скарб беднейшим пелымским жителям, граф оставил необычную животину себе, никого не удивило. Миних очень любил рыбалку, но удачлив был не слишком. Последнее время он повадился ходить на берег Тавды не только с удочкой, а и с Баглиром, и выбирал места не столько рыбные, сколь безлюдные. Возвращался же с таким уловом, как будто на него несколько артелей с сетями работало. У иных рыбин были разорваны челюсти — при вынимании крючка, но большинство несли на себе отметины острых, загнутых внутрь зубов.
А по ночам Баглир летал на охоту. Локационно-пугательный крик дичь и выявлял, и поднимал. Охотился он на хищников — ради меха. Белок, хорьков, соболей и куниц душил вручную, рысей и волков бил из подаренной Минихом фузеи. Разорял бобровые зимовья, подныривая прямо в хатки. Шкуры снимал на месте, охотничьим ножом, по остроте ничуть не уступающим его когтям. Не лететь же назад из-за каждого хоря! Добыча складывалась в сенях у фельдмаршала. В Пелыме продавать пушнину смысла не было — цена была невелика, но уже западнее Урала взлетала значительно. Огласки этому не делалось, но слух о том, что у графа с появлением странной то ли птицы, то ли зверушки стала очень удачной не только рыбалка, а и охота, распространился далеко.
Потому Баглиром интересовался сам сибирский губернатор Соймонов. Даже когда лично приехал из Тобольска — спустившись по Оби с небольшой эскадрой из десятка плашкоутов до устья Тавды, а оттуда поднявшись на веслах по Тавде и Пелыму. Судя по объяснениям, совместил испытания нового типа судов и давно планируемую гидрографическую экспедицию, а заодно и добрую весть привез. Новый император, слухи о восшествии которого на престол едва-едва достигли северной глуши милостиво дозволял опальному полководцу вернуться в столицу, суля достойное его назначение и уверяя в своем расположении.
И Миних был не первым. Соймонову вообще нравилось — освобождать. Причина была проста. Судя по рассказам фельдмаршала, Федор Иванович сам одиннадцать лет прожил в Сибири отнюдь не губернатором. И даже не в ссылке, а в каторге. И не в Пелыме — а вообще в Охотске. Полгода потом выбирался с тихоокеанского побережья — и не хватило ему на это двухсот рублей, выделенных от казны. Может быть, помня свои злоключения, он и выделил Миниху один плашкоут — до Тобольска.
Соймонов был оживлен, балагурил, в промежутках между благодарностями за добрые советы по управлению краем и просьбами простить, ежели чего дурного совершил, ухитрился вставить пару намеков: мол, подари птичку. Ей-де и климат нужен здешний (Несмотря на пух и перья, Баглир зимой без одежды все-таки мерз и днем из дому почти не выходил. Ночью же, на охоте, пользовался шубой и шапкой.). Но Миних сделал вид, что намеков не заметил.
Немного освоившись с языком, уже перед самым Тобольском, Баглир рассказал старому полководцу свою нехитрую историю. У его народа был в ходу спартанский обычай — отбраковка нежизнеспособных, по мнению специальной комиссии, потенциальных граждан. Но в отличие от древней Спарты, отбор проходил не в младенчестве, а при посвящении в граждане. Причем срезавшимся в гражданстве не отказывали. Напротив. Просто умереть считалось их гражданским долгом. Умереть героически, за отечество. Нужная для этого война тлела постоянно. Тут-то и была спрятана лазейка, позволившая Баглиру выжить. Он отказался от гражданства — и был изгнан. Без всякой надежды на возвращение.
— Ваш мир очень особенный, — пытался объяснить он, — в него можно войти, но нельзя выйти.
— Почему? — спросил Миних.
— Очень плотный, — объяснил Баглир, — обычно миры более разреженные. На небе без телескопа видна одна звезда, две. Редко — десять. Такие миры держат слабо. Из них легко уйти. Достаточно небольшого механического устройства с мощной пружиной. Когда звезд полсотни и больше, мир покинуть куда сложнее. Надо строить очень большую и дорогую машину.
— Какого рода машину? — подался вперед Миних. Был он любознателен, и был он по образованию инженер. И для своего времени инженер хороший.
— Не знаю. Устройство очень сложное, я же готовился к героической смерти или изгнанию — а не к обслуживанию такого рода машин. К тому же наш мир довольно неплотный, шестнадцать звезд. А у вас — я ночью считал звезды, досчитал до трехсот и сбился. Нужно что-то очень мощное. Может быть, большую реку перегородить. А может, и этого не хватит.
Миних начал возбужденно ходить по крохотной каюте.
— У меня есть проект привода рудничных насосов от водяной турбины. Это более эффективно, чем колеса. Если в Тобольске сочтут его интересным, я постараюсь привести от нее, заодно с насосами, и твою машину.
— А зачем? — спросил Баглир, — Устроить вторжение?
— Для начала — вернуть тебя домой. А там — по обстоятельствам. Может быть, получится не война, а торговля.
— Не получится.
— Чего не получится?
— Ничего. Ни войны, ни торговли. Перебрасывать из мира в мир можно только живое. И разумное. Микроорганизмы в брюхе — и те не переходят. А возвращать меня домой незачем. Там мне просто отрубят голову. Чучело из меня ты и тут сделать мог. Я же в ссылке.
— Я тоже. Но ссылки не вечны. Знаешь, когда МНЕ не отсекли голову, я сначала обрадовался — заговорило внутри что-то животное. Даже плакал там, на эшафоте. На казнь шел нормально, понимаешь? В парадном мундире, при наградах — забыли отобрать, сволочи. И был судьбой вполне доволен. Крепостями и каналами увековечился. Славой полководческой увенчался. Достиг высшей власти, некоронованной особе доступной. Всего добился в жизни, чего желал. Отчего бы и не помереть? С конвоем пошучивал. Табакерку в толпу запустил, смеху ради. Она, конечно, вся в каменьях была. Как за нее дрались! Хохотать хотелось, но боялся — вдруг не поймут, решат — сошел с ума. А мне было смешно. Как, думаю, те козявки, что МЕНЯ судили, будут управлять этой толпой тараканов, и что у них выйдет. Решил повторить. Содрал с пальца перстень, рублей, кстати, тысяч на двадцать только камушки тянули. С мясом содрал. Гвардейцы, когда арестовывали, помнится, стянуть не смогли. Снова — муравьиное действо. Ищу по карманам: нет ли еще чего? А тут объявляют милость. Возликовал. А тут уточненьице. Милость-то с конфискацией! Обидно стало до чеса в носу. Лучше б голову снесли. Все имение отобрали, как ворованное. А оно не ворованное, оно выслуженное. Вот и пустил слезу. Не поверишь — по барахлу плакал! А потом, сквозь сырость эту, смотрю на толпу под помостом, на тараканчиков. И чую — я уже не над ними, а с ними. Такой же прусачок. И понял — на тот свет мне рановато. Что я главного пока не добился.
Миних замолчал. Напрашивался. И, разумеется, Баглир спросил:
— Чего же?
— Того, чтобы мной был доволен единственный, чье мнение мне важно. Я сам. Поэтому на судьбу не ропщу. А тебе и вовсе нет причин горевать. Есть очень простой способ победить своих гонителей. Это — пережить их. Любые невзгоды, любого врага можно пережить. Хватило бы здоровья. А ты молод и здоров. На медведя ходишь с одними когтями!
— Мой гонитель — закон. И смерть правителя не спасет — у нас республика.
— А народ отходчив. Законы тем более не вечны. Я сам ввел и отменил с полсотни.
— Этот закон действует столетия!
— Значит, скоро загнется! — Миних хлопнул рукой по столу, — Верь и работай. Вот и весь рецепт. А то оставайся. Россия всех принимает. Но может наградить, как меня. Или как Соймонова…
Соймонова, по слухам, и кнутом били нещадно, и даже ноздри драли. Потом-де снова разорвали и приживили. Последнее, видимо, было сказкой — нос у сибирского губернатора был обыкновенный, картофелиной, безо всяких шрамов или других повреждений. Баглир промолчал. Он не хотел возвращаться. Он был очень обижен на изгнавшую его республику Тиммат. Но новый мир был чужим…
Колесо судьбы проворачивалось, скрипя на выбоинах. Уже позади Тобольск — а по водоразделу на корабле не поплывешь. Миних купил карету, нанял несколько подвод. Баглир лежал под волчьим пологом, высунув только голову, и ловил длинным языком снежинки. И думал: а чего же хочет он? Вернуться, получить нормальное гражданство? И служить стране, которую ненавидит? Вернуться и разрушить эту страну? И царствовать на развалинах великолепной и все-таки родной цивилизации во главе каких-нибудь варваров? Вернуться и устроить революцию? Заманчиво. Да это же просто смесь первого и второго! Итак…
Баглир вылез на свет божий, мощными взмахами крыльев взметнув поземку, подлетел к карете фельдмаршала, вцепился в дверь когтями и просунул голову в полуоткрытое окошко.
— Я решил. Я остаюсь здесь. Пусть Россия примет и меня. Но машину все равно надо построить.
