Майкл Муркок - Повелитель Воздуха
На это он отреагировал весьма своеобразно. Он поднялся со своего кресла и произнес:
– Капитан Освальд Бастэйбл, бывшего 53-го уланского полка.
Он улыбнулся собственной выходке, сделал несколько шагов и снова занял место у окна в кресле-качалке. Мгновением позже, пока я все еще пытался собраться с мыслями, он повернул ко мне голову и поглядел на меня снизу вверх с откровенной усмешкой.
– Простите, но ведь вы видите, я не в том настроении, чтобы скрывать свое безумие. Вы очень любезны, – он поднял стакан как бы в мою честь. – Я благодарен вам. Я должен попытаться вспомнить о хороших манерах. Когда-то это получалось даже недурно. Действительно, вполне приличные манеры. Я осмелился бы даже утверждать, что был неотразим.
Но я мог бы представиться вам самым различным образом. Что, если бы я сказал: «Освальд Бастэйбл, командир воздушного корабля»?
– Вы летали на воздушном шаре?
– Я летал на воздушном корабле, сэр. Корабле в девятьсот футов длиной, максимальная скорость сто миль в час! Вот видите, я же сумасшедший.
– Что ж, я бы сказал, что у вас, по меньшей мере, живая фантазия. А где вы летали на этих кораблях?
– О, почти во всех частях света.
– Я совершенно не в курсе обстоятельств. Я знаю, что получаю здесь все новости с довольно большим опозданием, однако боюсь, о таких кораблях ни разу еще не слышал. Когда вы изучили летное дело?
Затуманенные опиумом глаза Бастэйбла уставились на меня так сурово, что по спине у меня пробежала дрожь.
– Вы действительно хотели бы это слышать? – спросил он тихим, безучастным голосом.
Во рту у меня пересохло, и я подумал, не может ли он быть опасен. Я отступил поближе к шнуру, чтобы при необходимости позвонить и вызвать прислугу. Но он понял, что происходит в моей душе, потому что снова рассмеялся и потряс головой.
– Я не собираюсь нападать на вас, сэр. Но вы поймете, почему я курю опиум, почему считаю себя сумасшедшим. Да и кто, кроме сумасшедшего, стал бы утверждать, что летал по небу быстрее самого быстрого океанского лайнера? Кто, если не ненормальный, будет настаивать на том, что в 1973 году от Рождества Христова делал то-то и то-то, удалившись в будущее почти на три четверти столетия?
– А вы считаете, что с вами это действительно происходило? И никто не желает слушать вас. Именно это так вас ожесточило?
– Это? Нет! С какой стати? Мысль о моей собственной глупости – вот что терзает меня. Лучше бы мне быть мертвым, это было бы только справедливо. Вместо этого я жив лишь наполовину и не могу отличить один сон от другого, одну реальность от другой!
Я взял из его руки пустой стакан и налил ему другой.
– Послушайте! – сказал я. – Если вы хотите что-нибудь сделать для меня, то я готов выслушать все, что вы скажете. Большего я не хочу.
– Что я должен сделать для вас?
– Я бы очень хотел, чтобы вы немного поели и постарались какое-то время не притрагиваться к опиуму. По крайней мере, покуда не побываете у врача. Потом я бы очень хотел, чтобы вы доверились моим заботам. Возможно, даже вернулись бы со мной в Англию, когда я отъеду. Вы сделаете это?
– Не исключено, – он пожал плечами. – Но ваше настроение может пройти, предупреждаю вас. У меня никогда не возникало желания говорить с кем-либо о… о воздушных кораблях и всем прочем. Но история, быть может, подлежит переменам…
– Я не могу уследить за ходом ваших мыслей.
– Если бы я рассказал вам то, что знаю, что со мной стряслось… что я пережил… это могло бы внести изменения в историю. Если бы вы согласились записать это и – если получится – опубликовать, когда вернетесь на родину…
– Когда мы отправимся на родину, – сказал я твердо.
Выражение его лица изменилось и стало мрачным, как будто в его решении таилось некое важное значение, непостижимое для меня.
Принесли обед, и он поел немного холодной курицы и салата. Трапеза, очевидно, пошла ему на пользу, ибо его высказывания становились все яснее и понятнее.
– Я попробую начать издалека, – сказал он, – и рассказывать последовательно до самого конца, не уклоняясь от того, как все это происходило в действительности.
При мне был блокнот и несколько карандашей. В начале своей карьеры я пробовал силы на поприще парламентского репортера, и познания в стенографии весьма пригодились мне во время рассказа Бастэйбла.
В продолжение последующих трех дней он рассказывал мне свою историю; за все это время мы почти не покидали комнаты и вовсе не спали. Бастэйбл поддерживал силы таблетками – он поклялся мне, что они не имеют ничего общего с опиумом; лично же мне не требовалось иного стимулирующего средства, кроме как самой истории Бастэйбла. По мере того, как повествование разворачивалось, атмосфера в комнате отеля становилась все более неправдоподобной. Поначалу я считал, что внимаю фантастическим грезам безумца, но под конец я уже не имел ни малейших сомнений в том, что слышал истинную правду – или, по крайней мере, одну из правд. Ваше право считать нижеизложенное вымыслом или реальностью. Бастэйбл уверял, что все это не выдумки, и я глубоко убежден в том, что он прав.
Майкл МуркокФри Чимниз,Митчем, Суррей.Октябрь 1904 г.Глава вторая
Храм в Теку Бенга
Не знаю, случалось ли вам когда-нибудь бывать в северо-восточной Индии (так начал Бастэйбл свой рассказ), но если да, то вы поймете, что я имею в виду, когда говорю, что встречаются там древние миры, неимоверно богатые традициями. Там, где сходятся Индия, Непал, Тибет и Бутан, примерно в двухстах милях к северу от Дарджилинга,[1] находится Кумбалари – государство, полагающее себя древнее самого времени. Это «теократия», как они ее называют, – всеохватная власть жрецов, там все отравлено духом мрачных суеверий и еще более мрачных мифов и легенд; там почитают всех богов и всех демонов, чтобы уж наверняка не ошибиться, выбирая себе покровителя. Люди там жестоки, невежественны, заносчивы – исполненные высокомерия, взирают они на все другие расы сверху вниз. Их не слишком беспокоило присутствие британцев поблизости от их горной страны. В течение двух последних столетий мы пару раз имели столкновения с ними, однако никогда ничего серьезного. По счастью, они никогда не выходили далеко за пределы границ своего государства, а население находилось в полном подчинении у своих варварских жрецов.
При таких-то обстоятельствах один их религиозный вождь принимается вдруг вещать, что поведет их на священную войну против бриттов и против народов, находящихся под британским протекторатом; он убеждает их в том, что английские пули не могут причинить им никакого вреда и так далее; это продолжалось, покуда нам не пришлось преподать им небольшой урок. Среди наших военных кумбалари не считались серьезной опасностью, и это, без сомнения, и послужило причиной тому, что возглавить экспедицию поручили именно мне. Мы должны были выступить в Гималаи. Это было в 1902 году.
Впервые доводилось мне командовать таким большим количеством людей, и я воспринял эту ответственность со всей серьезностью. У меня был эскадрон, состоящий из ста пятидесяти индийских кавалеристов знаменитого пенджабского уланского и две сотни гордых, преданных сипаев[2] 9-го гуркхского[3] пехотного полка. Я чрезвычайно гордился своей армией. У меня было чувство, что я мог бы завоевать всю Бенгалию, буде таковое потребуется. Разумеется, я был единственным белым офицером, однако с готовностью признавал за командирами из местных куда больший опыт и потому всегда, когда это только было возможно, следовал их советам.
Приказ мой был таков: продемонстрировать кумбалари нашу силу, по возможности избегая военного столкновения. Мы хотели только показать этим людям, с кем им придется иметь дело в том случае, если мы решим принимать их всерьез. Их тогдашний вождь – старый фанатик по имени Шаран Канг – был одновременно и королем, и архиепископом, и верховным главнокомандующим этого сброда. Шаран Канг уже сжег один из наших пограничных постов и вырезал два отряда местной полиции. Месть не была нашей целью; но мы хотели позаботиться о том, чтобы подобные нападения не повторялись.
В нашем распоряжении имелось несколько вполне приличных карт и два проводника, заслуживающих доверия, – это были дальние родственники гуркхов – и по нашим расчетам выходило, что нам потребуется два-три дня для того, чтобы добраться до Теку Бенга, резиденции Шаран Канга, расположенной высоко в горах, через несколько перевалов. Поскольку миссия наша была скорее дипломатической, нежели военной, мы заботливо развернули мирный флаг, стоило нам перейти границу Кумбалари. Вскоре нас со всех сторон обступили голые, покрытые снегом горы.
Прошло совсем немного времени, и мы увидели первых кумбалари. Они ехали на косматых пони, которые карабкались по высоким скальным выступам, точно козы. Кумбалари – приземистые желтокожие воины, с головы до ног одетые в кожу, овчину и расписное железо; из их раскосых глаз-щелей сверкали на нас ненависть и недоверие. Если они и не были потомками гуннского короля Аттилы,[4] то, по меньшей мере, числили среди своих предков один из тех древних воинственных народов, что поливал кровью эти склоны и расселины уже тысячелетие назад, покуда Бич Господень не разметал их орды по Востоку и Западу, дабы они подвергли разграблению треть тогдашнего мира. Как и их предшественники, они были вооружены луками, копьями и мечами, однако обладали и несколькими карабинами, надо полагать, русского происхождения.
