Полина Копылова - Подвиг разведчика
Яна увлекалась историей. Ее подруга Фрида, на своем веку явно перебравшая любви, мечтала о семье, а большая кухня с дровяной плитой стала ее навязчивой идеей.
Несколько человек из их компании хотели бы путешествовать. Чтобы посмотреть мир – и только.
Но всем приходилось работать – по восемь часов семь дней подряд. На отпуск полагалась путевка в дом отдыха.
Из них всех только он один занимался тем, чем ему хотелось – штудировал классиков и современников, готовясь поступать на филфак. (Чем он занимается? Учится в интернате?)
Он был для них чем-то вроде знамени. Они мечтали стать такими же ненужными государству – чтобы от них не требовали благодарности в виде «добросовестного труда» или хуже того – «непрерывного стажа»...
... Госпожа Президент была и здесь, в купе спального вагона: черно-белая хорошо отретушированная фотография крепко привинчена к переборке. Еще один официальный ракурс: голова чуть наклонена, словно в приветственном кивке. И материнская улыбка на крупных губах. Ретушер не оставил ни одной естественной приметы человеческого возраста – он сообщил чертам некую безликую «зрелость». Каково это лицо вживе? Обвисшее, с колющим сквозь прищур взглядом? Или сухое, иссеченное морщинами, бесстрастное лицо курильщицы – ведь она с молодости не расстается с мундштуком. А значит, желтые зубы. Едва ли «Чайка Революции» и Первый Президент Народной Республики вставит себе фарфоровые.
Он прикрыл глаза. Матка даже в ненависти не отпускала его. На то и Матка. Муравьиная королева. Недаром люди всегда восхищались муравьями. Тайная мечта о существовании, которое лишено раздумий, но полно смысла. И если конечной целью людских усилий станет муравейник размером в земной шар...
Он понял, что литература, филология – временное убежище.
В интернате оставалось учиться последний год.
И ему в голову пришла одна мысль.
В участники акции «Письмо Президенту» его никогда не выдвигали: для этого требовалось учиться на «отлично» и быть «общественно активным» (как он ненавидел это слово!). За последние две недели каникул он замучил отца: они повторяли точные науки. Науки естественные и общественные пришлось «подтягивать» самому. Вернувшись в интернат, он немедленно вызвался вести работу с младшими воспитанниками и повел ее рьяно: через две недели воспитанники стали его побаиваться, а многие заискивали – он догадался: из-за того же «Письма президенту». В ноябре его вызвали на беседу по профориентации, на которой предложили посвятить себя учительству. Он обещал серьезно подумать.
Для упрочения репутации следовало бы еще и донести на кого-нибудь, однако случая все не представлялось. В итоге донос не понадобился: его выдвинул лично директор интерната. Надо думать, увлечение литературой сыграло свою роль; директор, правда, был «физик».
В интернате «письма» не читались. Их сразу забирал курьер. Вскрывали их в президентской канцелярии, отбирая лучшие из лучших, – а наилучшее выбирала сама Президент. И его отправителя приглашали в столицу.
Текст письма сложился у него в голове давно. Понятно, он выучил его наизусть. И повторял, глядя на портреты.
«Госпожа Президент!
Я сирота только наполовину. Моя родная мать умерла от туберкулеза. Кроме того, я родился на третий год Республики, а ваш ребенок, согласно официальной исторической версии, ровесник Революции. Так что я уж точно не Ваш сын, и изображать из себя такового наравне с прочими Вашими названными «детками» не намерен. По-моему, это смешно.
А если честно, я вообще не верю в то, что у Вас был ребенок и Вы его отдали в интернат. Матери особенно любят поздних детей; он бы родился, когда Вам было 35 лет, и Вы бы вряд ли смогли его отдать. Я думаю, история о Вашем ребенке, которого Вы доверили Республике, потому что ничего большего как мать сделать для него не смогли бы, – пропаганда. Вам нужно разрушить семейные узы, Вам нужно, чтобы люди любили Республику больше своих близких. С этой же целью вы пропагандируете и идею «глотка любви». С этой же целью строите интернаты и внушаете людям, что государство лучше позаботится о детях, чем они сами.
В чем заключается государственная забота? Мясо каждый день? Добровольно-принудительная профориентация? Воспитательные беседы, когда каждому говорят одно и то же?
Лично мне этого мало.
Не буду утверждать, что я был бы более счастлив со своим отцом: он занятой человек и вряд ли сумел бы уделять мне много времени. Но под опекой государства я счастлив не был, потому что все окружающие были ко мне равнодушны, все они всего лишь исполняли свою работу по восемь часов в день семь дней подряд, ведь в свое время их тоже к этому добровольно принудили. Это равнодушие хуже любой строгости, потому что строгость – это признак тревоги за человека, а равнодушие... Оно и есть равнодушие. Даже когда кого-то из нас склоняли к выбору той или иной профессии, это делалось только потому, что на том или ином заводе в перспективе не будет хватать технологов именно этого профиля.
Вы скажете, что я неблагодарный, потому что меня кормили, учили и так далее... Я не привык быть благодарным за то, чего не просил, и, например, моя покойная мать не требовала от меня благодарности за материнскую заботу.
Зачем я все это пишу, если знаю точно, что такое письмо до Вас не дойдет?
Я хочу высказать это, чтобы хоть кто-то прочитал.
Артур Скерин»
Он удивился, как мало вышло на бумаге. Прочие продолжали корпеть: «Если бы я был Вашим сыном... дочерью... »... Самые маленькие от усердия высунули языки. Он никогда не мог похвалиться подобным усердием. Он вложил письмо в конверт, заклеил и оставил на столе.
И очень отчетливо ощутил, что его – нет. Он сам себя изъял из этого мира, и поставил за его грань.
Через три дня за ним пришли на урок и даже не позволили забрать вещи.
На допросах спрашивали фактически одно: кто его надоумил? Кто подговаривал? Кто подстрекал? Кто наставлял?
На очных ставках сводили с учителем литературы, с директором, со всеми по очереди из его отряда, даже с Яной и ее друзьями, чьи адреса нашлись у него в записной книжке.
Он хотел быть героем во времена, когда живые герои уже не требовались.
В такие времена обществу нужны живые враги.
3.
– Садитесь.
Ноги подогнулись, как не свои. Глухо скрипнула темная стеганая кожа. Спинка кресла уютной раковиной обняла спину.
Ее взгляд был бесстрастен и пристален. Она не разглядывала – смотрела. Исходила душистым дымком взятая на отлет сигарета в черном мундштуке. Когда пепел был готов упасть, Она медленным точным движением пронесла мундштук перед собой и стряхнула серый столбик в пепельницу на журнальном столике.
– Как видите, письмо дошло и было прочитано. Лучшим его назвать, конечно, нельзя... – Она позволила себе четверть улыбки, – но ваше желание исполнилось, не так ли?
Он хотел спросить, что с ним теперь будет.
И ощутил себя пешкой, которая дорвалась до последней линии и уже готова переоблачиться в ферзя – но на угловой клетке бдит незамеченная в близоруком азарте вражеская ладья.
Письмо дошло и было прочитано. И что? И все. Он ведь не рассчитывал на большее, так?
– Вы же понимаете, Артур, что с такой биографией вам оставаться нельзя, даже если Трибунал осудит вас условно.
Почему он бормотнул «понимаю»?
– Вы молоды. У вас литературный талант. Сужу не по вашему письму, как вы понимаете... Вам еще жить и жить. Стало быть, вам нужна другая биография. В общих чертах она может быть такой: вы – разведчик. Вы работали в одной из враждебных нам держав. Вы передавали важнейшие сведения. На архисложном задании вы провалились, вас пытали, но вы все выдержали, и вам удалось спастись. Вас сумели переправить сюда, вы лечитесь в лучшем государственном санатории, возможно, в течение нескольких лет исчезаете еще пару раз, якобы на задания – а сами пишете в это время воспоминания; материалами вас обеспечат. О вас снимаются фильмы, вы встречаетесь с детьми и рассказываете им про свои подвиги... У вас ведь хорошая фантазия. Как вам?
– Я стрелять не умею... – тихо сказал он.
– Дурацкое дело нехитрое. Вы хоть полную подготовку в разведшколе можете пройти. Так что? Согласны?
Он кивнул.
– Тогда вот ваши документы. И это... – крепкая белая рука протянула ему по очереди паспорт и коленкоровую коробочку с карминными корочками удостоверения. На корочках искрился свежевытесненный очерк ордена.
Он заглянул в паспорт: Арсен Стерлин. Дата рождения – год Революции.
Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
