В. Бирюк - Фанфики
Что-то белогвардейское вспоминается:
«У англичан чайники сделаны так, что крышка вставляется глубоко и не выпадает. А у наших — крышку приходиться привязывать грязной бельевой верёвкой, чтобы не потерялась».
Это вот с этих ещё времён пошло? «Привязывать грязной бельевой верёвкой…».
Запорные пружины в замке свариваются из тончайших — 0.4 мм — полосок стали и железа. Корпус замка частично заливается медью, сложнейшая мелкая работа. И очень хорошо делают. Но почему не посадить дужку на ось? — Душа не принимает?
Во Всеволожске повелел я мастерам делать замки иные, более мне привычные. Многие баловники из татей да разбойников те замки открыть пыталися. Однако же из-за новизны сих замков — не солоно нахлебавшись оставались. И не то мне любо, что железки эти моё майно сберегли, а то, что пошла по Руси слава: воевода Всеволжского запоры — колдовством заколдованы, одной разрыв-травой их взять можно. Вот и остерегались иные из лихих людей с моим имением шутки шутить.
Там кто-то волновался насчёт булата с дамаском? Мне бы ваши заботы…
«Святая Русь» а-ля-натурель: нет денег — дела не делаются, есть денег — дела тоже не делаются, но с придыханием.
Тогда выпьем.
После производства Акима «в бояре» возникла проблема: надо ж проставиться. Обмыть славное событие, объявить «городу и миру». Опять же — старых связей восстановить, новых — завязать, людей послушать — себя показать.
Аким себе меховое манто заказал. Епанча называется. Вообще-то, епанча делается из сукна или войлока и пропитывается олифой от дождя. Этакий вариант плащ-палатки.
Но «столбовой боярин» в олифе… Бобровый мех тоже воду хорошо держит. Правда цена…
Ладно, по фольку: «раз пошла такая пьянка — режь последний огурец». Построим тебе, Акимушка, манто. Где банкет-то делать будем?
По-хорошему — надо в своей усадьбе. Все приличные бояре имеют в городе своё подворье. В Киеве — сотни полторы боярских усадеб, в Новгороде — сотня, в Смоленске… ну, он же во всём посередине — сотня с четвертью. Вон, весь верх города ими застроен.
Нашей там нет. Почему-то…
«Веселье» можно бы устроить у какого-нибудь близкого родственника. Не наш случай — у Акима родни нет.
Можно — у друга закадычного. Но Аким обиделся:
— Они меня за шапку приглашали или за голову? Как без шапки был — и на порог не пускали. Хрен им всем!
Единственный, с кем он ладит — «Будда»-Гаврила. Но у того своего подворья нет — в княжьей службе живёт.
Звать гостей сюда, где мы на постое стоим… Не по чести: подворье маленькое, бедное. Нормальный двор небогатого посадского мужика. Мы-то и сами в тесноте разместились. А гостей сотни две рассадить… Стыдобище с позорищем. Дальше — только «раздавить бутылёк на троих в сортире».
Аким по первости пальцы гнул, коня себе прикупить высматривал. Типа: боярин должен выглядеть соответственно своему статусу. Как правильно сказать: столбовито? Столбово? Боярчески?
Только — киса у меня. А у меня… после Варвары… и от всех этих дел… как-то даже чувство юмора сбоить начало.
Сцепились мы с ним. Слово за слово… Выскочил я, от греха подальше. Сухана прихватил, книжку купленную, и с подворья — долой. Недалеко — на склон.
У нас за подворьем начинается склон речной долины. Весь город на этих кручах построен. Внизу, где поровнее — дома, дворы. А дальше — круто. «Травка зеленеет, солнышко блестит», кустики растут. Мы туда и забрались.
Я загораю да книжку читаю. А книжка… не оторваться. «Русская Палея толковая» — называется.
«Многим кажется, что телу дается душа Божественной природы, что является нелепостью. Истинное познание заключается в следующем: если бы душа была Божественной природы, то у всех [людей] она была бы одинаковой, мы же у всех видим различие, ибо у одного она мудра, у другого — безумна, у третьего — неразумна, у четвертого же — способна к размышлению; одна, обуреваемая страстью, склоняется ко злу, а другая — к благу; третья же душа [хотя и] хвалит правду и любит добрые нравы, но уклоняется от благородства. Божественная же природа не разделяется и не изменяется».
Зашибись! «Построить дом, посадить дерево, вырастить сына…» — пожелание антихристу? Всё это против «Божественной природы», всё это — разделение и изменение.
Сам акт сотворения мира — невозможен. «И увидел он, что это хорошо» — предполагает разделённость: «до» — «после», «не видел» — «увидел». Изменяемость: цепочку шагов-состояний: посмотрел-понял-оценил.
Всякие реформы, открытия, изобретения, строения, инновации… от лукавого. Ибо есть, по сути своей — изменения.
Вот этот текст сотни тысяч человек читают, заучивают на память, переписывают… тысячу лет. «Палея» ходила среди русских староверов ещё в 20 веке.
Такие тексты — не для чтения, для размышления над ними. Поэтому образованные аборигены лучше соображают. Глубже, чем мои образованные современники, видят причины и следствия.
Пример: причина — спор о филиокве, следствие — раскол христианства на Восточное и Западное.
Из Никейско-Константинопольского (381 год), символа веры христианина:
«Верую… И в Святого Духа, Господа, дающего жизнь, исходящего от Отца, поклоняемого и прославляемого равночестно с Отцем и Сыном, говорившего чрез пророков».
В 809 году Карл Великий на соборе в Аахене вместо «… от Отца» меняет в формуле: «… от Отца и Сына». Бздынь. Раскол.
Через два с половиной века — взаимная анафема папы и патриарха. Успехи ислама, падение Иерусалима, разграбление крестоносцами Константинополя, псы-рыцари во Пскове, османские пушки под стенами Вены, крымчаки в Москве, минареты вокруг Святой Софии… Миллионы убитых, умерших, искалеченных, порабощённых… Из-за религиозного фанатизма, добавленного в обычный феодальный грабёж.
А всего-то: схема розлива Святого Духа. Из одного источника или из двух, или, по Тертуллиану, каскадно: из Отца через Сына. Из-за какой-то… словесной сантехники…
Как-то туземцы… иначе думают.
Римские кесари говорили: «мы не судим споров о словах». А здесь… «Вначале было Слово».
Всем понятно, что это «слово» было из трёх букв… Нет, не то, что вы подумали! — Бог, сын, дух… Мнения разные, и это повод перерезать соседу глотку.
Если кто-то хочет делать здесь серьёзные дела — в этом во всём надо «как рыба в воде». Иначе — утопят.
«Утопят» — не литературная гипербола, а элемент святорусского реала.
Федор Ростовский, поп, которого Андрей Боголюбский весной вёз через Рябиновку в Киев, в прошлом году выгнал из Ростова тамошнего епископа, грека Ефрема. Мордобой был по теме: «Спор о посте в среду и пяток». Можно ли кушать скоромное в те, примерно, 8 дней в году, на которые приходятся великие праздники, если праздник выпал на среду или пятницу.
Ефрем убежал в Византию. Нынешним летом, после провала переговоров с Ростиком, Боголюбский пошлёт Фёдора в Царьград — выпрашивать вторую метрополию для «Святой Руси». Фёдор поймает Ефрема в ставке императора в Болгарии и утопит в Дунае. За что? За отказ запретить селянам в Ростове съесть куриное яйцо в «Сретенье Господне»?
«Споры о словах» постоянно дают «отдачу кровью» в русской истории.
В 1156-57 годах в Константинополе бурно обсуждается очередной вопрос о Святой Троице. Из-за этого назначенный, по просьбе Юрия Долгорукого, севшего, наконец-то Великим Князем, митрополит Киевский Константин Первый, задерживается прибытием. Год упущен.
А потом Юрий умирает, Константина выгоняют из Киева в Чернигов, раскол на Руси продолжается ещё несколько лет.
Константина не зря причислили к лику святых: свою вину он понимал.
«Пред кончиной своей блаженный Константин вручил епископу Черниговскому Антонию запечатанную грамоту, взяв с него клятву, что он точно исполнит все, что в ней написано. Когда же он скончался, грамоту вскрыли при всех, и то, что в ней прочитали, повергло всех в страх и ужас. Вот что в ней было написано: «После моей смерти не предавайте погребению тело мое, но, привязав вервии к ногам моим, извлеките меня из города и бросьте на съедение псам: я согрешил, из-за меня произошел мятеж, пусть будет за то на мне рука Господня, пусть я пострадаю, да отвратит Господь несогласие и раздоры от народа Своего!». Князь сказал епископу: «Поступи так, как найдешь нужным!»
Епископ же не дерзнул ослушаться и преступить клятву свою, и тело блаженного Константина лежало 3 дня выброшенным за город и непогребенным. А по ночам над ним ярко сияли три столпа огненных, доходившие до неба. На третий день князь черниговский Святослав Ольгович (авт. — Свояк), все эти дни бывший в ужасе от этого страшного происшествия, повелел погребсти тело св. Константина со всеми подобающими ему почестями в церкви Спаса, где был уже погребен св. страстотерпец вел. князь Игорь Ольгович, убитый киевлянами в 1147 г. А в Киеве в эти страшные дни померкло солнце и поднялись столь великие гроза и буря, что земля тряслась и молния убила 4 клириков и 4 мирян. Близ шатра великого князя Ростислава Мстиславича (авт. — Ростик) был снесен другой шатер, и он сказал: «Это наказание Господь послал на нас по причине грехов наших!» Ибо он уже знал о черниговских событиях. В Чернигове же в эти дни ярко сияло солнце и никаких ужасов не было. По погребении же блаженного митрополита Константина повсюду наступило полное спокойствие».
