Михаил Ахманов - Окно в Европу
Кожемяки радостно загудели – было им все одно за кого пить, лишь бы в кружках плескалось. Опять же на халяву! А вот варяги оказались поразборчивей.
– Что за Хенеб-ка? – молвил гость постарше, с длинными усами – может, чуть короче, чем Перунов ус. – По имени так египтянин. За такого пить не будем!
По-русски говорил он хорошо, внятно, только медленно. Удивляться тут не приходилось – варяги повидали много стран и были способны к языкам.
– Выпьешь, – пообещал Хайло, – выпьешь, пес саргонский! Таких Хенеб-ка под Дамаском мочил, давил в Палестине, на Синае и в Мемфисе. Еще в Ливийской пустыне и в Нубийской… Конкретный герой! Как за такого не выпить! Пей, варяг, уважь меня. Добром прошу!
– Добрром пррошу! – повторил попугай.
– Сейчас я тебя уважу, – сообщил усатый, натягивая на пальцы перчатку с железными шипами. – Я тебя так уважу, моча козлиная, что…
Но Хайло успел первым, врезал варягу под дых с такой силой, что тот перекатился через стол, сметая курей с бараниной, и рухнул на пол.
– Варряг с печки брряк, – прокомментировал попугай.
Кныш, видя такое разорение, застонал, кожемяки грохнули кружками, а латынянин Марк выкрикнул: «Бей оппортунистов!» Что до Филимона, тот ухмыльнулся, вытащил из-под бороды висевший на шее свисток и свистнул. Все же уряднику полагалось следить за порядком на Торжище, а драка была явным его нарушением. Но свистнул Филимон только один раз, и это значило, что тиуны могут не спешить. Вот когда он свистел дважды, им надлежало мчаться со всех ног.
Сотоварищи усатого вскочили. Хайло цапнул за плечи варяга, что оказался поближе, и содрал нашитых орлов. Такое промедление даром ему не обошлось – один противник врезал локтем по ребрам, другой засветил в скулу, под самый глаз. Рявкнув: «Ну, падлы, держись!» – Хайло размахнулся и, с молодецким гиканьем, уложил первого вражину, а затем и второго. Потом опрокинул на них стол, а сверху, для надежности, еще и лавкой придавил.
От грохота задремавший Кирьяк пробудился, открыл правый глаз и спросил тревожно и почти членораздельно:
– Нашших б-бьют?
– Нет, – ответил Филимон, подбрасывая на широкой ладони свисток. – Вовсе наоборот, мой заботливый. Наши бьют!
Варяг, потерявший нашивки, выдрал из штанов ремень с тяжелой медной пряжкой, но приложиться к Хайлу не успел, получив удар по маковке. Тем временем усатый приподнялся, стряхнул с мундира барашка и цыплят, ощерил зубы и въехал Хайлу головой в брюхо. Десятник шумно выдохнул, схватил врага за пояс, приподнял, крутанул пару раз и жахнул оземь. Кожемяки вновь застучали кружками, а Филимон произнес с энтузиазмом:
– Удалец! Истый богатырь! Где махнет, там улица, отмахнется – переулочек! Что ему эти варяги! На ладонь положить, другой прихлопнуть!
– Варряги! Херрня! – поддержал Филимона попугай.
Хайло, горделиво выпятив грудь, прошелся вокруг поверженных. Под левым глазом у него расцветал лиловый синяк, но другого ущерба вроде не было.
Наконец, появились тиуны – вошли неторопливо, поигрывая дубинками, и выстроились у стены. Старший прищурился на варягов, затем поглядел на урядника Филимона.
– Почто звал, отец родной?
– Варяги, вишь, загуляли, – сообщил Филимон, почесывая в бороде. – Проезжие, не наши! Перепились, хамят, безобразят…
– Куда их?
– В кутузку, чтоб охолонились. До вечера в кутузку, а там сажайте в этот… в новеградский цупилин, и пусть убираются к лешему.
– Прикажешь поучить? – Тиун хлопнул по бедру дубинкой.
– Поучите, но слегка, – распорядился Филимон. – Ребра ломать не надо. Чай, земля у нас… эта…
– Цивилизованная, – подсказал грамотей Марк Троцкус.
Тиуны потащили варягов на улицу, а Хайло отпил браги и собрался было сесть, но тут простучали за окнами копыта, а затем в харчевню вошел княжий вестник. Был он при всем параде, в алом бархатном кафтане, красных сапожках и в шапке, отороченной куницей.
– Десятник Хайло Одихмантьевич! – зычно выкрикнул гонец. – Вставай, собирайся! Князь-батюшка требует! Пред светлые очи свои!
– А я уже стою, – сообщил Хайло, щупая под глазом. – Только как мне с этакой гулей явиться перед государем?
– Скажешь, споткнулся, упал, – посоветовал хитроумный Марк Троцкус. – Только зачем тебя зовут? Вроде ты сегодня выходной?
– Служба! Служба выходных не знает, – со вздохом произнес Хайло и хлопнул Кирьяка по загривку. – Сосед, а сосед! Просыпайся! Птичку мою заберешь и отдашь Нежане. И с бережением неси, чтоб ни перышка не помялось!
С этими словами Хайло Одихмантьевич разгладил ладонью форменную рубаху и вслед за гонцом вышел вон.
ДВОРЕЦ
Дворец государя Владимира представлял собою каменное двухэтажное строение, что нависало над днепровской кручей. Внизу тянулись вдоль набережной причалы для торговых лодий, склады, трактиры и постоялые дворы, а выше по течению был мост, возведенный еще при прежнем батюшке-князе стараниями римских мастеров. Они же и каменный дворец отстроили вместо старого деревянного. Дворец назывался Зимним, ибо стоял, согласно преданию, на месте зимовья Кия, князя-прародителя династии. Кий пришел с севера, из варяжкой земли, укрепился с дружиной своей над Днепром и дал клятву, что покорит окрестных варваров и будет править ими всю оставшуюся жизнь. Так оно и случилось – правил Кий, потом его сын Вещий Олег, потом Игорь, Святослав и все остальные вплоть до князя Владимира.
С другой стороны длинного, вытянутого вдоль реки здания лежала мощенная булыжником площадь, именуемая Дворцовой и предназначенная для парадов и явления государя народу. Киевляне были людьми экспансивными и при виде князя-батюшки могли взволноваться и превзойти дозволенное в знаках обожания. На сей случай дворец ограждала решетка из железных копий высотою в четыре сажени с прочными вратами и надежной стражей. Напротив врат, в самой середине площади, воздвиглась триумфальная колонна в честь князей Олега и Игоря с описанием их побед над латынянами, печенегами, берендеями, древлянами и прочими народами.
В дальнем северном конце площадь переходила в Святое Капище, где стояли на гранитных глыбах изваяния богов. Вырубленные из прочного дуба, потемневшие от времени, покрытые копотью, жиром и засохшей кровью, боги угрюмо взирали на реку и княжий дворец. Пучил янтарные глаза Перун, щерил зубы Велес, вздымал факел Сварог, а за ними виднелись статуи помельче: Даждьбог и Чернобог, Див и Чур, Ярила, Морена и десятка полтора других, отвечавших кто за скот, кто за урожай, кто за верную любовь промеж супругов. Из окон Думской Палаты, со второго этажа дворца, было видно, как суетятся в Капище волхвы, тащат жертвенных козлов, режут им глотки и обмазывают кровью идолов. Зрелище было неприглядным, даже неприличным, и князь-государь Владимир нахмурился и отвернулся в раздражении. На старинные доспехи и знамена, знак былых побед, украшавший стены, смотреть было куда приятнее.
Перед князем, в покойных креслах, сидели бояре Малой Думы, числом небольшой, но состоявшей из мужей хитроумных и наиболее преданных. Было их пять; за четырьмя стояли важные Приказы, а пятый, Близнята Чуб, возглавлявший тайный сыск, ходил еще и в доверенных княжих советниках. В молодые годы Чуб попутешествовал изрядно, обучался в Риме, знал язык латынский и обычаи, пристрастился к сигарам, модной в западных странах привычке, а потому считался человеком образованным. Был у него и особый талант – пересказывать мысль князя-батюшки. Не то чтобы государь Владимир маялся косноязычием, однако всякий день с утра до вечера попахивало от него спиртным, и мудрые свои слова он изрекал временами невнятно. Кому невнятно, а Чубу вполне понятно. Он даже шевеленье княжьей брови мог истолковать.
Сейчас князь так и сделал – приподнял правую бровь.
– Третьего дня вашим степенствам был разослан тайный циркуляр, – тут же произнес Близнята. – Все ознакомились?
Бояре Лавруха и Кудря, главы Посольского и Казначейского приказов, важно кивнули, а воевода Илья Муромец стукнул ножнами шашки о пол. Но Смирняга, ведавший приказом Благочиния, приподнялся с кресла, отдал князю поясной поклон и проскрипел:
– Не вели казнить, государь, вели слово молвить!
Смирняга был сторонником древних обычаев, изъяснялся витиевато и к новомодному, как он говорил, «европству» относился с большим подозрением. Что и понятно – его благочинное ведомство следило за порядком в стране и столице, а какой порядок лучше прежнего?… Князь княжит, мужик пашет; так от Кия повелось, и ничего другого не придумаешь.
– Молви, – буркнул государь Владимир.
– Ныне я в недоумениях, прочитавши энто, – сказал Смирняга, вытащив из рукава секретный циркуляр. – Инда не понял чего, инда разумом совсем ослаб и не могу спознать, где прибыток для державы. Ну переменим мы веру, и што?
– А то! – произнес Чуб, повинуясь шевелению княжьего пальца. – А то! Сказано ведь в циркуляре: вера у нас дикая, поганая, какой ни в Азиях, ни в Европах более нет. Тешем идолищ из дерева, ставим под открытым небом, мажем лики их непотребные салом и кровью. Волхвы на капищах пляшут голышом, девки в лес бегают леших ублажать, покойных хороним без песнопений и печальной музыки… Срамота! Позор перед цивилизованными странами! Опять же святой книги у нас нет, только всякие побасенки да шутки-прибаутки. Вот у латынян – сказания о богах и героях, у иудеев – Тора, у египетского люда – Книга Мертвых, а у степных монгол, что на восходе живут, – Яса Чингисхана. У нас – хоть шаром покати! А ведь в святых книгах великая сила! Сказано в них, что власть государева от бога, а потому бунт против князя или там фараонского величества – дело не богоугодное. Еще законы в них прописаны, как женить и хоронить, казнить и миловать, что платить богам и кесарю, какие молитвы читать и как уберечься от воровства и нечестия. И не все это еще, не все! В книгах тех говорится, какой бог за что в ответе и кто меж ними главный, точно князь среди бояр. А как нам без этого? Никак!