В. Бирюк - Рацухизация
— Вот. Это папенькина икона. «Исполнение желаний». Помнишь?
Ещё бы не помнить! Как я её перед ней… И вообще: Святой Лука, первый эскиз портрета Пресвятой Девы…
Только не верю я в это! Не верю и не верую! Ни — в папу, ни — в маму, ни — в сына, ни — в духа… А уж в доски эти крашеные — иконы святые…
Честно говоря, я Трифу просто пожалел: человек мне добра желает, она ж — от всей души, а я — рычу, плююсь и кидаюсь. Аки зверь дикий… Я же — «лютый зверь», а не «дикий» — надо сдерживаться.
Поставил икону на лавку, сам перед ней на коленях, голышом по жаркой погоде. Сижу-смотрю-думаю.
«Не важно: верит ли человек в бога или нет. Важно, чтобы бог в него верил» — есть такая мудрость.
Молиться я не люблю и не умею. Просто пошло размышление: с чего это я на своих людей вызверился? Они же не виноваты в этой блохе. И себя грызть без толку — блоха от моей язвы желудка меньше жрать не будет. Я своей суетнёй — только себе хуже делаю. А оно мне надо? — оно мне не надо. Всё, сняли истерику. Аллах акбар, на всё воля божья. Ну, или там, сила вещей. Назовём это фатализмом, стоицизмом или инстинктивным оптимизмом. Или ещё каким… философизмом.
Понятно, что меня обманули. Цинично. С особой жестокостью. Обманули стаи попаданских историй, в которых нет ни слова о борьбе с вредителями в «Святой Руси». Я имею ввиду — с сельскохозяйственными. С двуногими-то — полно. А вот с шестиногими — ни слова. А моих собственных мозгов не хватило. Хотя, конечно, когда «мордой в забор», то сразу понятно — должно быть.
На излёте Советского Союза гербициды добавляли 5–7% к собранному урожаю. Здесь потери — в разы больше. Как бы не четверть. На «Святой Руси» 7–8 миллионов жителей. Почти все зимой недоедают. Избавить 2 миллиона человек от голода…
Факеншит! Почему ни одно попандопуло не спрогрессировало защиту растений?! Сильно не-ГГуйно?! А тысячи, если не десятки тысяч, сохранённых человеческих жизней?! Ежегодно! Это ж наши бабушки и дедушки! С разным количеством приставки «пра-«…
«Из тени в свет перелетая,
Она сама и тень и свет,
Где родилась она такая,
Почти лишённая примет?».
Для плевать мне на её гражданство! Только звать её — плодожорка!
Спокойно, Ванюша, не заводись. Смотрим на Богородицу. Смотрим. Разглядываем. Успокаиваемся. Аутотренгуем. Само-оптимизируемся.
Душой — отдыхаем, мозги — очищаем, картинкой — любуемся. Картинка… — прелесть. Красивая девушка была. Хорошенькая. И в тот момент — очень счастливая.
Вот она лично, Божья Матерь, может, без всякой напряги, всю твою блоху извести в момент. Может вообще всякую тлю на Руси уничтожить. Просто ручкой махнувши. И это будет катастрофа. Потому что такое счастье — не навек. Потому что навык борьбы с этой напастью у людей пропадёт. Потому что люди об этом думать не будут. А оно всё равно вернётся.
Человечество всегда кормится объедками вредителей — то, что они нам оставили на полях. Но эту дольку надо увеличивать.
Наскочила блоха на мой лён — я ж теперь копать начну. Я же нудный. Я ж теперь буду искать средства, буду выдумывать и выёживаться, буду искать наиболее оптимальные пути. И по эффективности, и по себестоимости. И — найду. Потому что в бога не верю и верить не хочу, а хочу — знать. Конкретно, детально. Потому что «милость божья» как та снежинка: «вот она была и нету». А гексахлоран… хоть — верь в него, хоть — нет, а блоха дохнет.
Сидел на коленях перед иконой. Дышал. Уговаривал себя успокоиться, не волноваться. Относится к происходящему… с пониманием. С точки зрения банальной эрудиции, нарастания вселенской энтропии и, где-то даже, бродячего призрака коммунизма… Думал, вспоминал, просто медитировал… Уходил в себя и приходил в себя. Сам себя чистил, строил и выравнивал. Душу и разум. Кемарил с открытыми глазами…
Язычки свечей возле иконы сперва дёргались, фитили трещали. Потом огоньки выровнялись, вытянулись остренько вверх, стояли, почти не шевелясь. Уже под утро вдруг разом качнулись: где-то за стенами усадьбы ударил порыв ветра. Второй, третий…
Выскочил во двор. Огромная тёмная туча заходит на нас с северо-запада. Погромыхивает, по горизонту зарницы скачут. Потом вдарило дождём. Стена водяная. Будто у моря небесного — донышко враз вышибло. Отскочил на крыльцо под крышу, там Трифена в ночнушке стоит, в платок кутается.
— Спасибо тебе, Трифенушка. Помогла твоя икона, заступилась Богородица. Иди спать — замёрзнешь.
Полдня лило как из ведра — сплошная пелена воды стояла. Перед обедом накинул свою епанчу войлочную, побежал поле льняное глянуть. А чего смотреть — и так понятно: всю блоху смыло. Назад по лужам чуть не вприпрыжку — ура! Вырастет мой лён!
На поварне Хрысь сидит, обсыхает после прогулки под дождём:
— Что, боярич, утопла блоха? Я ж те говорил: на всё воля божья.
Тут Аннушка девочку свою на руках качает и голос подаёт.
У неё со свекром… сложные отношения. Он ей, конечно, батюшка. Но она, сама по себе, боярыня. Поэтому и позволяет себе временами… рот открывать:
— А девоньки говорили, что Иван Акимыч всю ночь перед Богородицей молился, поклоны бил. Свечи три раза менял.
Брехня. Не молился, поклонов не бил. Перемены свечей… транс был глубокий — не помню. Наверное, менял — свеча всю ночь не выстоит, сгорит.
Ближники мои хлебать перестали — меня разглядывают. Внимательно, недоверчиво. Будто чудо заморское.
— Что глядите, добры молодцы? На мне узоров нет.
— Узоров-то — нет… А вот Покров Богородицы… И я ж про то! Всяко видал, всяко слыхал, но чтоб Пресвятая Дева по отрочьему прошению блоху грозой била…! Да уж, а от попа толку не было. А он же, как положено — с иконами, в ризе позлащённой, с крестом, с водой… Ну ты сравнил — то ж Никодимка, а то ж «Зверь Лютый»! Всяк крестится, да не у всякого молитва свершается… Да ты сам посуди: там-то, на седьмом-то небе, чей голос громче?… А мы-то… рядом с чудесником проживаем, с одного котелка щи хлебаем, а невдомёк… А ты хлебай — меньше, а думай — больше… И то сказать: с одной молитвы четыре десятины блохи сдохло… Слышь, боярич, а вот бы насчёт овсов помолиться… А? А мы отработаем. А?
Факеншит трижды уелбантуренный! Ребята, я ж не…
А, бестолку. Вот и ещё одна сказка народилась. Случайность, совпадение? Конечно. Только давно известно: «случайность есть выражение непознанной закономерности». Закономерность простая: у меня будет лён-долгунец. Так ли, иначи… Вырву-выгрызу. Потому что так — оптимальнее. Потому что мои мастерицы будут прясть в полтора-два раза нитки больше, чем нынче.
Пришёл в опочивальню, погладил икону:
— Спасибо тебе, Мария Иоакимовна. Я в тебя не верю. Но выручила ты нынче здорово.
Трифа довольная ходит, а по вотчине ползут слухи. Типа: Ванька-ублюдок у самой Богородицы… «мохнатую лапу имеет». Господи, чего только люди не придумают!
…
— Господине, дозволь сказать.
О! Моя сегодняшняя девушка ещё не ушла. Чего-то она долго собирается.
Большинство девок, которые ко мне в постель попадают, о привычках моих уже наслышаны и, исполнив свой сексуально-социальный долг по разгрузке «господских чресел», быстренько откланиваются.
Как известно, девушка должна уметь закатывать четыре вещи: банки, глаза, истерику и губу. И они, таки — это умеют! Каждая вторая — просто мастер-универсал по закатыванию всего.
Банок здесь нет, а остальное мне лично — без надобности.
Подарков от меня ждать не приходится. Были поползновения… но разорюсь же! На своей… «гармонизации».
«Гармонист я, гармонист.
Гармонист я временный
Не скажу в какой деревне
Жил мужик беременный».
До этого дело ещё не дошло, но характер у меня всё хуже и хуже: сначала просительницам платочков с поясочками да бус с перстенёчками просто отказывал. Они плакать-рыдать начинали — утешать пытался. Ну, типа: объяснить, обосновать… Финансовое положение, волатильность урожайности, неснижаемый запас, временные трудности, долг перед Отчизной и Человечеством…
Всё без толку, опыт показал: с первого раза «нет» не поняла — гнать взашей. Теперь сразу рявкаю.
«Любовь» — это слово придумали русские, чтобы не платить в публичном доме» — слышал как-то такую старинную немецкую мудрость.
Опять же, из бородатых анекдотов.
1814 г. От РХ. Раннее утро мирного европейского городка. Где-то вдалеке, в прикрытых утренним туманом пригородных полях нежно запела полковая труба. Из окна миленького чистенького кирпичного домика выскакивает ахтырский гусар, на бегу пытаясь надеть второй сапог. Ему вдогонку летит слегка истомлённый голос аппетитной полуодетой хозяйки:
— Месье! А деньги?!
— Мадам! Гусары денег не берут!
Мда… Может, мне в гусары податься? Я бы тоже денег не брал…
