Андрей Дай - Орден для Поводыря
— Шестифунтовка, — непонятно чему обрадовался Сашенька Геберт. Неужели не верил, что ему найдется работа? — Ядра-то есть?
— А как же, ваше благородие, — хмыкнул Гилев. — И ядра и пульки. И по тридцать выстрелов на ствол приготовили. Лафеты только вот подгнили. Но скрепы уже сбили. Доски поменяют, кузнец обратно кольца склепает и готово. Можно в путь отправляться.
— Пальнуть пробовал? — полюбопытствовал я.
— Хотел, ваше превосходительство, — честно признался купец. — Но боязно. Эка силища-то!
На вид жерло ствола было сантиметров в десять, и смотрелось вполне серьезно. Тут я впервые подумал, что наверняка хватило бы и пары штук. Все-таки пушки – это больше политический аргумент, чем военная необходимость. А тащить эти бронзовые чушки придется все пять сотен верст. Плюс ядра с какими-то пульками и порох для зарядов.
— Тяжелые, — уважительно выговорил фельдфебель Герцель Цам. Не удивлюсь, если он думал о том же, о чем и я. — Пудов, видно, в двадцать?
— Двадцать два, — кивнул купец. — И лафеты в двадцать пять. Да пороху – два фунта на выстрел. И ядрышко – кажное по шесть фунтов. Но ты, служивый, не боись. Не на себе потащим. Лошадей много припас – дотянут. Нынче трудно с монголом без пушки разговоры разговаривать. Их китайские люцыни подзуживают нас на крепость проверить.
— Ой, вей, — тяжко вздохнул унтер-офицер с вечно грустными глазами. — Ваши бы слова, да-таки Богу в уши.
Посмеялись. Нам, командирам этого похода, на спине трехсоткилограммовые позеленевшие от времени орудия через горы не тягать.
Гилев действительно отлично приготовился. И впервые, за все время своих экспедиций на Чую, снарядил почти четыреста вьючных лошадей. Часть под воинский припас, часть под походные принадлежности, но не меньше половины оказались загружены товарами. Да все это с коноводами, приказчиками, носильщиками и слугами. Кроме того, бийский купец нанял три десятка суровых мужичков – охотников и вооружил их специально выписанными из САСШ винтовками Спенсера.
Одну такую я у Гилева выпросил. Вот она, в седельной кобуре, чуше – как ее здесь называют, прикладом к верху висит. Иначе нельзя. Трубчатый магазин на семь патронов как раз в приклад вставляется, и мусора не любит. Это вам не "калашников". "Спенсер" – оружие нежное, прихотливое, но по нынешним временам – невероятно скорострельное. Еще бы калибр поменьше – совсем хорошо было бы. А то тринадцати миллиметровый заряд так в плечо лягал при выстреле, аж куда целился, забываешь.
И все-таки, винтовка хороша. Семь выстрелов за семь секунд, и перезарядка. За минуту легко пара магазинов расстреливается. А потом ползаешь на коленках – гильзы собираешь. Переснарядить патроны – не получится – идиотский, но жутко прогрессивный кольцевой метод воспламенения не подразумевает смену капсюля. А корпус у патронов-то латуневый. Казаки гильзы на кольца для девок пилили…
Вот следом за авангардом Корнилова как раз торговая часть каравана и идет. С ними и мороки больше всего. Из-за них и двигаемся медленнее, чем могли бы. А когда, к вечеру ближе, Гилев место для привала выбирает, так и вовсе "Мулен-Руж" и кафе-шантан начинается. Вроде опытные люди. Этой тропой не раз ходили, да и вообще в Алтайских горах не новички, но такую суету умудряются устроить! Без смеха и не взглянешь.
Брали бы пример с пехоты. Герцель своих евреев в ежовой рукавице держит. Они сразу за торговцами маршируют. Раньше думал – это невозможно – по горной тропе, где телега-то с трудом протискивается, еще и строем по трое идти. Идут. Фузеи свои на плечо, ранцы тяжеленные, шапки какие-то дурацкие – неудобные, и идут. Еще и с песнями.
Фельдфебель Цам как-то быстро с седым унтером Казнаковым сговорился. Старый и молодой, а характерами похожи оказались. Топчут Алтай вместе. Между двумя отрядами лошади пыхтят – пушки с огневым припасом тянут. Обитые железом колеса камешки в пыль давят. На крутых подъемах или спусках, где кони не справлялись – солдаты плечи подставляют. И национальность не спрашивают. Где русак, где поляк, где еврей? Солдаты это.
Мне хорошо видно. Я с конвойным отрядом, стабс-капитаном Принтцем и князем Костровым сразу за пушками пристроился. И уже за мной, в арьергарде, оставшаяся казачья сотня, под командой сотника Безсонова пылит.
Еще два десятка кавалеристов с майором Суходольским осталось. Мало ли. Всяких он людишек набрал. Паспорт не спрашивал. Лишь бы руки откуда надо росли, да о душегубстве помыслов не было. Но майор отдельным караваном идет. Я его после Барнаула и не видел – он посыльных изредка присылает – письмами обмениваемся.
Бийские купцы что-то вроде фонда строительства дороги организовали. Всю зиму лес готовили, тросы пеньковые, гвозди, полосы железные. Лопаты, заступы и кирки. Порох. Выпускник Корпуса Путей сообщения, а ныне командир казачьего полка, сразу и строить начал. Где подпорную стенку подновит, где мостик через ручей перекинет. Так что – медленно идет. Если к осени до Онгудая доберется – и то ладно. Самая-то работа дальше, за Онгудаем, за Хабаровкой, от переправы через Катунь, до устья Чуи. Там Чуйские бомы. Там самый сложный участок пути.
Суходольский полон энтузиазма. Писал – если "и дальше делу будет сопутствовать такая же помощь заинтересованных бийчан", года за четыре до Кош-Агача дорогу доведет. Дай ему Господь сил! А купцам – хитрости. Они и так из кожи вылезали, бревна повсюду скупая. Это же АГО, здесь все не слава Богу. Начальнички почти весь близлежащий лес на уголь пережгли, вместо того, чтоб каменный добывать и использовать. Теперь спохватились, но и то в обратную сторону. Все деревья в оставшихся лесах пересчитали, описи составили и продажу запретили. Только на нужды казенных заводов. Бийчанам пришлось зимой за бревнами аж в Кузнецк обращаться. Оказалось дешевле оттуда привезти, чем горным вымогателям взятки давать.
Благо заранее заготовленные бревна только до Алтайского нужны. Дальше, к Черге ближе – земли туземцев. Здесь власть горных егерей кончается, и начинается Лес. Маленький подарок туземному зайсану, и, если князек крещеный – никаких проблем. Выбирай деревья и вали. Если Алтайская Православная миссия еще не добралась до этих мест – все сложнее, и подарки не помогут. В шамаизме, по словам князя, деревья живые, наделенные душой, существа. Срубить дерево, все равно, что убить человека.
Алтай середины девятнадцатого века южнее села Алтайского, это вообще – другой мир. Будто другая планета. Насколько русские сибирские поселения отличались от того, что я знал в своем времени, настолько же далек оказался уклад жизни туземцев горных долин от оставленной на севере цивилизации. И чем дальше на юг мы продвигались, чем более дальние расстояния разделяли основанные русскими форпосты, тем больше отыскивалось этих отличий.
Уже ко второй ночевке после выхода из Алтайского, я вдруг со всей ясностью осознал, что мое отношение к экспедиции, как к туристическому походу – в корне ошибочно. Куда подевались доброжелательные гостеприимные улыбчивые алтайцы? Откуда, из каких глубин повылазили эти угрюмые, недоверчивые, а часто и злые туземцы? Мы двигались под постоянным прицелом внимательных и совсем не дружественных глаз. По каким-то, одним им ведомым тропам, нас постоянно сопровождали, вооруженные примитивными луками, небольшие группы кочевников, уклоняясь от любых попыток контакта. Спину свербило. Казалось, стрела с примитивным костяным наконечником в любой момент может прилететь из ближайшего же куста. А моя армия шагала вперед, даже не затрудняясь выставлением охранения или часовых на привалах.
По сути, растянувшийся вдоль на удивление хорошо накатанной грунтовой дороги караван представлял собой три отдельных отряда. Казаки Корнилова и Безсонова отдельно, купеческая часть Гилева со товарищи – отдельно и пехота Казнакова-Цама – отдельно. На ночевках это особенно хорошо было видно – каждая часть моего сводного "батальона" разбивала свой, отличающийся от других лагерь. Случись что – и отбиваться от нападения пришлось бы по-отдельности. Не знаю, почему это обстоятельство ничуть не трогало, ни командиров "рот", ни штабс-капитана Принтца – вполне грамотного и разумного человека. Мне так такая организация совершенно не нравилась.
Слава Богу, я обладал достаточной властью, чтоб иметь возможность настоять на своем. Так что к деревне Муюты подходила регулярная Российская армия, а не "банда Орлика" – вышедшая из Алтайского. Правда, пришлось совершить некоторые перестановки в командовании.
Во-первых, штабс-капитана Андрея Густавовича Принтца, выпускника Академии Генерального Штаба, я временно назначил командиром пехотной роты. Сашенька Геберт только обрадовался, и тут же стал заместителем. Кавалерию я, наоборот, разделил на две части – авангард и арьергард. Корнилов и Безсонов, как вы уже наверняка догадались.
