Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
— По–твоему, это так же плохо? — спросил Дэвид.
— Намного хуже. Кролики движимы только слепым инстинктом голода. А люди обладают разумом, поэтому, чтобы остановить их, придется приложить гораздо больше усилий. Я думаю, патронов для ружей у них предостаточно, но, если бы даже их было мало, ничего бы не изменилось.
— Думаешь, Гонконг падет?
— Уверен. Давление будет расти до тех пор, пока не уничтожит его. Людей можно расстреливать с воздуха из пулемета, бомбить, поливать напалмом, но на месте каждого убитого тут же окажется сотня из глубинки.
— Напалм! — воскликнула Анна. — Нет!
— А что же еще? Для эвакуации всего Гонконга нет кораблей.
— Но ведь в Гонконге нет достаточного количества продуктов, и если они действительно захватили его, им придется вернуться несолоно хлебавши.
— Верно. Но что это меняет? Люди умирают от голода. В таком положении человек способен на убийство из–за куска хлеба.
— А Индия? — спросил Дэвид. — Бирма и вся остальная Азия?
— Бог знает. В конце концов, они получили какое–никакое предупреждение на примере Китая.
— Как же они надеются сохранить это в тайне? — спросила Анна.
Джон пожал плечами.
— Они отменили голод с помощью закона — помнишь? И потом, вначале все выглядит просто. Вирус был изолирован в течение месяца, когда уже поразил рисовые поля. Ему Даже придумали изящное название — вирус Чанг–Ли. Все, что от них требовалось, — найти способ уничтожить вирус, сохранив растение, либо вывести вирусоустойчивую породу. И наконец, они просто не ожидали, что вирус начнет распространяться так быстро.
— Но когда урожай уже был уничтожен?
— Они боролись с голодом — честь им и хвала — в надежде продержаться до весеннего урожая. К тому же они были убеждены, что к тому времени справятся с вирусом.
— Американцы считают, что смогут решить эту проблему.
— Им удастся спасти остальную часть Дальнего Востока. Спасать Китай уже слишком поздно — отсюда и Гонконг.
Анна смотрела на склон холма. Маленькие фигурки по–прежнему карабкались к вершине.
— Дети умирают от голода, — сказала она, — ведь наверняка можно что–нибудь сделать?
— Что? — спросил Джон. — Мы отправляем продукты, но это капля в море.
— И мы спокойно разговариваем, смеемся, шутим на плодородной мирной земле, — сказала она, — когда творится такой кошмар.
— Что мы можем сделать, дорогая моя, — ответил Дэвид. — И раньше было достаточно людей, умирающих каждую минуту. Смерть есть смерть — случается ли это с одним человеком или с сотней тысяч.
— Наверно, ты прав, — задумчиво проговорила Анна.
— Нам еще повезло, — сказал Дэвид. — Вирус мог уничтожить и пшеницу.
— Но тогда результат был бы менее плачевным, — возразил Джон. — Мы ведь не зависим от пшеницы, как китайцы, да и вообще все азиаты — от риса.
— Ничего утешительного. Наверняка — нормированный хлеб.
— Нормированный хлеб! — воскликнула Анна. — А в Китае миллионы борются за горстку зерна.
Наступило молчание. В безоблачном небе сияло солнце. Слышалась звонкая песня дрозда.
— Бедняги, — сказал Дэвид.
— Как–то в поезде я видел одного парня, — заметил Джон. — Так он с явным удовольствием разглагольствовал: дескать, китаезы получили то, что заслужили, мол, так им, коммунистам, и надо. Если бы не дети, я бы поделился с ним своим мнением по этому поводу.
— А разве мы намного лучше? — спросила Анна. — Мы чувствуем сожаление только сейчас, а в остальное время забываем о них и продолжаем как ни в чем не бывало заниматься своими делами.
— Нам ничего другого не остается, — сказал Дэвид. — Тот парень в поезде — я не думаю, что он постоянно злорадствует. Так же и мы. Не так плохо, пока мы понимаем, как нам повезло.
— Разве?
Легкий ветерок раннего лета донес слабый крик. Они взглянули на вершину холма. На фоне неба вырисовывалась человеческая фигурка. Через несколько минут рядом появилась еще одна.
Джон улыбнулся:
— Мэри первая. Выносливость победила.
— Ты имеешь в виду возраст, — сказал Дэвид. — Давайте покажем, что мы видим их.
Они помахали руками, и два крошечных пятнышка замахали им в ответ.
— Мне кажется, Мэри решила стать врачом, — сказала Анна, когда они продолжили свою прогулку.
— Ну что же, разумная идея, — заметил Дэвид. — Она может выйти замуж за другого врача и организовать совместную практику.
— В Детройте, да? — усмехнулся Джон.
— Это одно из полезных занятий, по мнению Дэвида, — сказала Анна. — Так же, как и хорошая кухарка.
Дэвид ткнул тростью в ямку.
— Когда живешь среди простых вещей, — сказал он, — всегда больше ценишь их. Я разделяю полезные занятия по степени важности на первые, вторые и третьи. А уж потом можно взяться и за небоскребы.
— Но если у тебя не будет инженеров, способных соорудить достаточно вместительное приспособление, чтобы втиснуть туда министерство сельского хозяйства, куда же вы, фермеры, тогда денетесь?
Дэвид не ответил на насмешку. Они дошли до места, где справа от тропинки начиналась болотистая земля. Дэвид наклонился и выдернул несколько стебельков — они легко поддались.
— Ядовитые сорняки? — спросила Анна.
Дэвид покачал головой:
— Oryzoides рода Leersia семейства Oryzae.
— Пожалуйста, без своих ботанических заморочек, — сказал Джон. — Это ничего не значит для меня.
— Очень редкая для Британии трава, — продолжал Дэвид. — Весьма необычная для здешних мест, изредка ее можно найти в южных графствах — Хэмпшире, Сари и так далее.
— Похоже, листья гниют, — сказала Анна.
— И корни — тоже, — добавил Дэвид. — Oryzae включает два вида — Leersia и Oryza.
— Звучит как имена прогрессивных женщин, — усмехнулся Джон.
— Oryza sativa, — сказал Дэвид, — это рис.
— Рис! — воскликнула Анна. — Тогда…
— Трава риса, — кивнул Дэвид.
Он достал длинное лезвие и срезал травинку, сплошь испещренную темно–зелеными с коричневой серединкой пятнышками неправильной формы. Последний дюйм стебелька уже разлагался.
— Вот это и есть вирус Чанг–Ли, — объявил Дэвид.
— Здесь, в Англии? — удивился Джон.
— Да, на нашей славной зеленой земле, — ответил Дэвид. — Я знал, что он достигнет Leersia, но не ожидал, что так скоро.
Анна зачарованно смотрела на грязную гниющую траву
— Слава богу, что у него избирательный вкус, — сказ&а Дэвид. — Эта чертова штуковина прошла полмира, чтобы прицепиться к маленькому пучку травы — может, единственному на несколько сотен таких же во всей Англии.
— Да, — произнес Джон. — А ведь пшеница — тоже трава, правда?
— И пшеница, — ответил Дэвид, — и рожь, и овес, и ячмень, не говоря уже о корме для скота. Так что все может обернуться гораздо хуже, чем сейчас у китайцев.
— Для нас, — не выдержала Анна. — Ты ведь это имеешь в виду? А о них мы опять забыли. И через пять минут найдем какой–нибудь новый предлог, чтобы вовсе не вспоминать.
Дэвид смял траву в руке и бросил в реку.
— Ничего другого мы сделать не можем, — сказал он.
2
К началу девятичасовых новостей Анна машинально включила радио. Джон долго медлил со следующим ходом, хмуря брови поверх карт, и они никак не могли закончить третью партию. Роджеру и Оливии не хватало всего тридцати очков, чтобы выиграть роббер[1].
— Ну, давай, старина! — нетерпеливо сказал Роджер Бакли. — Как насчет того, чтобы наконец исхитриться с этой девяткой?
Роджер был единственным из старых армейских друзей Джона, с которым он поддерживал близкие отношения. Анна невзлюбила Роджера с первой минуты знакомства, да и потом просто терпеливо мирилась с его присутствием. Ей не нравилось его мальчишество и странные минуты жесточайшей депрессии. Но еще больше ей не нравилась необычайная твердость его натуры в сочетании с этими качествами.
Анна была абсолютно уверена, что Роджер знает о ее чувствах и не обращает на них никакого внимания — так же, как и на многие другие вещи, считая их несущественными. Когда–то это еще больше усилило ее неприязнь, а одно обстоятельство послужило причиной, из–за которой она Даже хотела отлучить Джона от его дружбы с Роджером.
Этим обстоятельством была Оливия. Вскоре после их знакомства Роджер привел довольно крупную спокойную, застенчивую девушку и представил ее своей невестой. Несмотря на удивление, Анна была уверена, что эта помолвка, как и несколько предыдущих, о которых рассказывал Джон, никогда не кончится женитьбой. Но она ошиблась. Сначала она думала, что Роджер бросит Оливию в затруднительном положении. Потом, когда свадьба уже не вызывала никаких сомнений, она искренне жалела Оливию и хотела защитить ее, будучи уверенной, что теперь–то Роджер покажет свое истинное лицо. Но постепенно Анна обнаруживала, что Оливия не нуждается ни в ее жалости, ни в ее покровительстве, а напротив — очень счастлива в союзе с Роджером. Да и сама Анна оказалась в большой зависимости от теплого спокойного участия Оливии. Поэтому, по–прежнему не любя Роджера, она более или менее примирилась с ним из–за Оливии.
