Джордж Стюарт - Земля без людей
Машина одолела последний подъем, и отсюда до окраин Хатсонвиля оставалось не больше мили. Перевалив гряду, дорога медленно пошла под уклон, и в этот момент совершенно случайно, каким-то боковым зрением он увидел нечто, заставившее сжаться и внутренне похолодеть. Он резко нажал на тормоза. Вышел на дорогу и, еще не веря, что действительно мог увидеть такое, медленно пошел назад. Он не ошибся. Здесь, на обочине, на приметном месте лежало тело хорошо одетого мужчины. Лежало оно лицом вверх, и Иш видел муравьев, ползающих по этому лицу. С тех пор, как все случилось, прошел, наверное, день или два. Тогда почему он первый, увидевший этот труп? Иш не решился подойти ближе, он не стал и не мог долго смотреть на тело. Единственное, что он должен был сделать, – это добраться до города и как можно скорее найти коронера. Спотыкаясь, он заспешил к машине. Здесь, под ровный гул мотора – как странно, – но он все больше верил родившемуся где-то в глубине чувству, что увиденное находится выше полномочий коронера, и может случиться так, что нет уже в Хатсонвиле никакого коронера. Он никого не встретил у Джонсонов, он никого не видел на электростанции, на пустынной дороге не было ни одной машины. Единственное; что оставалось реальным, что связывало увиденный им мир с прошлой жизнью; – это электрические огни на плотине и мирный, покойный гул продолжающих свою работу генераторов. Но у первых домов города его прерывистое дыхание стало ровнее, и он даже позволил себе улыбнуться, потому что увидел копающуюся в пыли обыкновенную курицу, а рядом шесть маленьких желтых комочков. И еще он увидел, как с видимым безразличием переступает по дорожке белыми лапами черная кошка. Черно-белая кошка отправилась по своим делам, как могла отправиться в любой другой, ничем не примечательный июньский полдень. Марево дневного зноя накрыло пустынные улицы. «Вредные мексиканские привычки наших маленьких городков, – подумал он. – У всех сиеста». И вдруг он подумал, что успокаивает себя, словно тот, кто свистом думает вернуть себе утраченное самообладание и уверенность. Он выехал на главную улицу, аккуратно остановил машину у края тротуара и вышел. Совсем никого. Потрогал дверь бара, она была открыта, и тогда он вошел.
– Привет! – немного срывающимся голосом крикнул в пустоту. Никто не вышел к нему навстречу. Эхо и то поленилось произнести в ответ хотя бы слово. Двери банка, хотя до закрытия оставалось еще достаточно много времени, оказались запертыми, а он был уверен – и чем больше вспоминал, тем сильнее утверждался в мысли, что сегодня вторник или среда, или в крайнем случае четверг. «Кто же я такой на самом деле? – думал он. – Рип ван Винкль?» Но даже если и так, то, проспав двадцать лет, Рип ван Винкль вернулся в деревню, где были люди. Дверь скобяной лавки за зданием банка оказалась открытой. Он вошел и снова звал людей, и снова даже эхо не ответило ему. И у булочника он услышал лишь слабый шорох – это где-то в углу копошилась пугливая мышь. Все отправились смотреть бейсбол? Даже если так, хозяева обязательно закроют двери магазинов. Он вернулся к машине, устроился на сиденье и беспомощно огляделся. Может, он все еще лежит в своей хижине и бредит? Панический страх толкал его вырваться из мертвого города. Он уже был готов спасаться бегством, как мятущийся взгляд его застыл на машинах. Всего несколько машин стояло у края тротуаров – так они всегда стояли в обычный полдень, когда на смену деловой лихорадке приходит ленивая неторопливость. И он решил, что не может просто так взять и уехать, ведь он должен кому-то рассказать о своей находке. Он нажал на клаксон, и непристойный вопль, а может быть, пронзительный крик о помощи рванул застывший в полуденном зное покой улицы. Он просигналил дважды, немного подождал и снова дал два гудка. Снова и снова, дрожащими от поднимающегося прямо к горлу страха пальцами он жал и жал на черный диск клаксона. И еще оглядывался по сторонам, надеясь, что хоть кто-нибудь выйдет на порог своего дома или чья-то голова мелькнет в проеме окна. Пальцы его наконец замерли, и снова вокруг была тишина, только где-то рядом бестолково и громко кудахтала курица. «У бедняжки от страха начались преждевременные роды», – мелькнула глупая мысль. Раскормленная собака вывернула из-за угла и лениво затрусила к его машине. Без такой собаки не обходится ни одна главная улица маленького города. Он вышел, встал на пути собаки и свистнул.
– Ну что, дружок, не пропустил ни одной миски? – спросил он, и сразу теплый тошнотворный комок поднялся к горлу, когда представил, чем могла питаться эта собака. А она, не проявляя дружеских чувств, равнодушно обогнула его и, переваливаясь толстыми боками и держа дистанцию, затрусила вниз по улице. Он не стал подзывать собаку или пытаться подойти ближе. В конце концов, собаки не умеют разговаривать. «Можно изобразить из себя полицейского инспектора, войти в одну из этих лавок и обшарить все, что только можно», – подумал он. Но потом другая мысль, гораздо лучше прежней, пришла ему в голову. Совсем рядом, через дорогу, была маленькая бильярдная, в которой он частенько покупал газеты. Он пересек улицу, подергал запертую дверь, а когда заглянул в окно, увидел то, что хотел увидеть – газеты на вертикальной подставке.
Жмурясь от бьющего в глаза солнечного света, он смотрел в сумрак биллиардной и вдруг стал различать заголовки. Аршинные буквы газетных заголовков, как во времена Перл-Харбора. Он прочел их: «ОСТРЫЙ КРИЗИС». Какой кризис? С неожиданной для себя решимостью он широкими шагами вернулся к машине, нагнулся и крепко сжал пальцами ручку молотка. А через мгновение уже заносил свое тяжелое орудие над никчемной преградой двери. И вдруг что-то остановило его. Привычные запреты, мораль его цивилизованного общества, кажется, физически не пускали руку, не давали обрушиться вниз. Ты не должен делать этого! Ты не имеешь права врываться сюда подобным образом! Ты – который считает себя законопослушным гражданином! Он затравленно вскинул голову, уверенный, что сейчас увидит бегущих к нему полицейских. Но вид пустынной улицы вернул прежние желания, а страх пересилил условность запретен. «К черту, – решил он. – Если понадобится, я заплачу за эту дверь!» С неистовой яростью человека, сжигающего за собой мосты, прощающегося с цивилизацией, он вскинул молоток и что было силы опустил его четырехфунтовую голову на дверной замок. Во все стороны полетели щепки, дверь распахнулась, и он шагнул вперед. Первый удар он испытал, едва взяв газету в руки"Кроникл», насколько он помнил, всегда была толстенной – тридцать, двадцать страниц, никак не меньше. Эта же, всего с одним разворотом, больше походила на сельский еженедельник. Он посмотрел на число – среда прошлой недели. Заголовки сказали о главном. От Западного до Восточного побережий все Соединенные Штаты охвачены и потрясены обрушившейся на страну неизвестной науке, невиданной по силе, скорости распространения страшной болезни и росту смертности. Более похожие на догадки, чем на выводы статистики, подсчеты говорили, что от 25 до 35 процентов всего населения уже умерло. Перестали поступать сведения из Бостона, Атланты и Нового Орлеана, что наводило на размышления о прекращении деятельности их информационных служб. Пробегая прыгающие перед глазами строчки, он понял, что голова распухает от смеси фактов, домыслов и слухов, которые, как он ни старался, не мог выстроить в строгий логический порядок. Заболевание имело симптомы кори, но кори сверхъестественной силы, где все проявления и последствия многократно усиливались. Никто с достаточной уверенностью не брался утверждать, в какой части света болезнь зародилась, так как благодаря воздушным сообщениям почти одновременно распространилась на всех континентах, во всех центрах цивилизации, прорывая тщетные попытки карантинных барьеров. В одном из интервью выдающийся бактериолог утверждал, что вероятность подобной пандемии давно волновала думающих и заглядывающих в будущее эпидемиологов. Как примеры подобного рода приводились случаи из прошлого, не имевшие такого размаха и не унесшие столько жизней, – английская потница и Q-лихорадка. Что касается происхождения, ученый выдвинул три возможных версии. Человек мог заразиться от животного, от нового микроорганизма, возникшего в процессе мутации, или в результате случайной или даже преступной утечки нового бактериологического оружия, разрабатываемого в засекреченных военных лабораториях. Последняя версия приобрела самую большую популярность. С высокой степенью достоверности считалось, что заболевание переносится воздушным путем вместе с мельчайшими частицами пыли, но при этом было непонятно, почему полная изоляция от окружающей среды не приносит положительных результатов. В интервью, данном по линии трансатлантической связи, мудрец с Британских островов прокомментировал происходящее в своей обычной желчной манере: «За прошедшие несколько тысячелетий человечество изрядно поглупело. Лично я на его похоронах не пролью ни единой слезинки». В другой части света не менее желчный американский критик, наоборот, вспомнил о Боге. «Только Судьба сможет спасти нас. За нее я молюсь часами». Возможно благодаря страху, но порядок и закон в стране все-таки сохранялся. Правда, писали о воровстве и разбоях, первыми жертвами которых пали винные склады и магазины. Писали, что Луизвиль и Спокан объяты пламенем пожаров, которых некому тушить, из-за высокого уровня смертности в рядах пожарных команд. Такова сила привычки, но наверняка понимая, что это может быть их последним репортажем и последней газетой, джентльмены пера не отказали себе в удовольствии включить в описание катастрофы так уважаемые ими курьезы и забавные происшествия. В Омахе религиозный фанатик, бегая по улицам голый, возвещал конец света и раскрытие седьмой печати. В Сакраменто местная дурочка, решив, что звери в цирковом зверинце непременно умрут от голода, открыла клетки и в награду за сострадание была жестоко изувечена львицей. Некоторый научный интерес представляло сообщение управляющего зоопарком Сан-Диего, в котором говорилось, что, при прекрасном самочувствии остальных животных, умерли все человекообразные обезьяны и мартышки. И с каждой новой строкой, физически ощущая, как давит, пригибает его к земле собранный воедино весь страх этой планеты, чувствуя холодный, ошеломляющий ужас одиночества, Иш понимал, что слабеет. Но не в силах отбросить газету он продолжал читать – читать как зачарованный. Человеческая раса, цивилизация по крайней мере, прощалась с этим миром красиво. Многие, спасая свою жизнь, бежали из городов, но те, кто оставался, как описывали газеты недельной давности, не превратились в толпы обезумевших животных. Цивилизация отступала, но, отступая, смотрела в лицо своему врагу и не бросала на поле боя своих раненых. Врачи и сестры не покинули больничные палаты, и тысячи добровольцев были рядом с ними. Целые города и районы объявлялись госпитальными и карантинными зонами. Прекратилась всякая хозяйственная деятельность, но люди обеспечивались продовольствием из государственных запасов чрезвычайного времени. Чтобы не допустить всеобщего падения морали и облегчить участь еще живых, власти прикладывали все силы по скорейшей организации массовых захоронений…
