Виктор Сиголаев - Где-то я это все… когда-то видел(СИ)
— Караваев!
Таким голосом, наверное, обладала «железная леди» в Англии. В нем все — обличение преступника, вердикт присяжных, приговор и заодно — профилактика предстоящих правонарушений.
Я повернулся.
Валентина Афанасьевна. Учительница первая моя, которую, к слову, перейдя в другую школу во втором классе, я моментально забыл. Вопреки распространенным стереотипам. А сейчас, гляди ж ты, вспомнил имя-отчество моментально.
— Какие правила нужно соблюдать в школе? — хмуря брови, учительница стояла в дверях того самого класса, куда я и направлялся, но, к сожалению, проехал на пузе мимо из-за избытка кинетической энергии.
— Не пить, не курить, девочек не соблазнять, — тихо бурчу я себе под нос, продолжая приводить форму одежды в порядок.
Однако слух у пожилой учительницы отменный и профессионально чуткий. Впрочем, выдержка — тоже.
— Зайди в класс, — сказала она ледяным тоном, — встань перед доской.
Я с угрюмым видом проплелся в классную комнату и встал на лобное место.
Какие знакомые забытые лица!
На первой парте — Борька Фурманов. С ним я через месяц сдружусь. Вместе будем ходить на секцию спортивной гимнастики. Аленка Заяц — тайная любовь всех наших мальчишек. Близнецы Кирюхины, очкастый Петр Краев — именно «Петр», а не «Петя», отличник и зануда. Тимка, Артурчик, Люська, Натаха, Гиви — я же напрочь забыл всех вас!
— Какие правила следует соблюдать первоклассникам в школе?
Валентина Афанасьевна ничего не делает наполовину. Педагогическую загогулину всегда нужно разогнуть до конца. В назидание грядущим.
— Валентина Афанасьевна, Караваева какой-то старшеклассник толкнул. Он упал. Он не виноват, — верная и надежная Натаха.
Одновременно и тянет руку, и встает, и садится, и говорит взахлеб, пылая праведным гневом.
— Тише, тише, Наташа. Караваев, это правда?
Мне надо что-то сказать. Что-то простое и очевидное.
Я с ужасом начинаю понимать, что сказать нечего!
Вернее, на языке вертятся десятки заманчивых ответов, но они не могут принадлежать моему персонажу.
Какой-то сюрреализм.
Какой-то топорно примитивный ход развития сюжета. Два плюс два. Четыре, Караваев? Мне что, всхлипывая от обиды, заверить присутствующих в правдивости свидетельских показаний?
Элементарные частицы превращаются в монументальные куски реальности, между которыми нет прохода! Симфонический оркестр пытается исполнить Чижика-Пыжика и лажает, как пьяный лабух! Сознание взрослого трепещет от сжимающейся клетки требуемой обстоятельствами деградации.
Это похоже на приступ паники.
Той, которая уже была у меня вчера дома.
— Караваев, ты что молчишь? С тобой все в порядке?
Я понимаю, что если скажу «Да», все кончится.
Я вернусь на свое место и вольюсь в естественную среду полноправным членом. Стану в строй колонны, которая ровным шагом благополучно вела меня по жизни без малого полвека.
И я почему-то страшно не хочу этого.
Не хочу подчиняться этим простым как бамбук условиям и обстоятельствам. Сдаваться не хочу. Прогибаться. Деградировать не хочу.
Не желаю я мимикрировать!
В конце концов, я сюда не напрашивался…
Поворачиваюсь и на глазах у изумленных одноклассников в гробовой тишине выхожу из класса.
* * *
Я знаю, где его искать.
Наш «аквариум» для первоклассников размещается на первом этаже левого крыла школы. А «террариум» для остальных — в правом крыле. Этажом выше нас — администрация, классы специализации, пионерия-комсомолия. Первоклашки этого не могут знать.
А вот я знаю.
И еще я знаю, что мой обидчик, пробегая по первому этажу левого крыла в направлении запасной лестницы, мог двигаться только к одной цели — в сторону школьного спортзала, к которому «через первоклашек» короче. Ведь его собственный ареал обитания находится в совершенно другой стороне.
Ну, да! Вот и он.
«Кишку» в спортзал еще не открыли и весь класс четырехклассников тусуется в маленьком коридорчике с огромными окнами на школьное футбольное поле. «Джинсовый пионер» стоит в небольшой группке соратников и, слегка подпрыгивая от возбуждения, рассказывает им что-то с азартом Петросяна.
Соратники ржут.
Вывинчиваясь на ходу из ранца и перехватывая его в правую руку, я набираю скорость. Слева мелькает выходящий из открытой двери физрук в красной форме с надписью «СССР» на груди.
Да и фиг с ним!
Джинсовый, не прекращая ржать, поворачивает голову на непонятное движение в свою сторону, и, указав пальцем на клопа-первоклашку, хочет что-то сказать своим однополчанам.
Я с разбегу футболю его правой ногой в центр голени. Как пенальти пробил. А потом, не прекращая движения, по широкой дуге справа воссоединяю свой ранец с левым ухом противника, благо он успел нагнуться к поврежденной конечности.
Враг обрушивается наискосок вниз взорванным небоскребом, моментально забыв о том, что хотел произнести в мой адрес. Надо ли говорить, что ранцы у первоклашек тяжелые, в силу их не испорченной добросовестности в деле переноски пары-тройки толстенных учебников?
Стоящий справа, ближайший ко мне долговязый очевидец происшедшего с ярко-пунцовыми прыщиками на лице говорит: «Э-э!», и тянется ко мне правой рукой.
Но тут неведомая сила отрывает меня от земли и тащит назад за шиворот, избавляя от бессмысленных объяснений с присутствующими.
— Ты ч-чего, парень, — физрук явно не молод, не красив и совершенно не спортивен.
Надпись «СССР» вблизи оказывается слегка растрескавшейся и явно самопальной. Почему-то мне вспоминается слово «водоэмульсионка».
— Ты это… зачем? Ты… как это? Ты кто вообще?
«Сергей Валерьевич», — приходит мне на ум.
Хороший дядька, добрый. Наверное, мой ровесник — где-то под полтинник.
— Ты из какого класса, мальчик? — физрук начинает вспоминать, что он все же, какой-никакой, но педагог.
— Класс млекопитающих. Отряд приматов, — трудно умничать в подвешенном за шкирку состоянии, — Руку убери!.. Уберите…
Меня опускают на землю.
Я разворачиваюсь и шагаю к поверженному противнику. Он сидит, ошарашенно вращая глазами, и размазывает кровь по лицу. Наверное, карабином от ремня задело. Вокруг него суетятся и причитают переполошенные одноклассницы.
Я подхожу и протягиваю руку:
— В расчете?
Ситуация по-пацански обычная и естественная.
Только на другой стороне весов — не равный противник, а шпак, молекула, вонючка-первоклассник. Ему не положено так говорить… И так делать… Тем более на глазах у всех… Я ему сейчас… Убью!.. Черт, физрук здесь!
Собственно, на физрука я не рассчитывал, но его присутствие (пока он переваривает случившееся и не вмешивается) позволяет мне загнать оппонента в патовую ситуацию. Плюс шок от невиданной и короткой расправы.
Ну, решай!
Лицо ты потерял в любом случае. Сделай теперь хорошую мину…
— В расчете?! — я намеренно повышаю голос, подталкивая его к очевидному решению.
Все равно он пока ничего толком не соображает. А рука противника — вот она, перед носом.
— В расчете, — он вяло жмет мне руку и пытается встать.
Шок еще не прошел, но желание меня уничтожить легко читается в его глазах.
Поздно!
Я разворачиваюсь и иду в класс.
Дурацкая, дешевая, мелкая победа. Но, почему-то мне становится легче…
Глава 3
Кисть все-таки потянул. Что за хилое тельце!
Я вернулся в класс, молча в неожиданно наступившей тишине прошел мимо парт и плюхнулся на свое место рядом с Люськой Артемовой. Даже не задумался, где я должен сидеть — просто знал. Открыл ранец, достал пенал, тетрадь, учебник Русского языка. Только потом осторожно поднял глаза на учительницу.
Валентина Афанасьевна напряженно решала педагогический ребус.
Все было не типично!
Школьные правила звонко трещали по швам, но трудный школный опыт подсказывал ей не торопить события и не принимать скоропалительных решений.
Секунды три мы еще играли в «гляделки» с учительницей, потом она повернулась к доске и продолжила писать «маму с рамой».
Я тихонечко выдохнул. Тут же меня сзади затеребили за плечо.
— Караваев! Тин-насевна к директору ходила. Я сама видела! Из класса вышла! И сразу пошла! — Натаха умудрялась говорить сразу и шёпотом и скороговоркой.
Значит, проследила.
От Натахи другого ожидать и не приходилось, боевая девчонка. Лучше большинства мальчишек.
— Игнатьева! — Валентина Афанасьевна даже не повернулась, продолжая скрипеть мелом по доске, — Тишина в классе!
Сзади хлюпнуло, и тряска прекратилась.
К директору, значит. Ну-ну…
