Андрей Муравьёв - Паладины
4
1095 год
Новое – это всегда забытое старое. И, что бы ни случалось на свете, всегда найдется тот, кто вспомнит, что похожее уже где-то когда-то имело место, и, возможно, не раз.
Но тому, что захлестнуло осенью и зимой 1095 года Европу, не находили аналогов даже самые знающие мудрецы. Творилась история. Плохая ли, хорошая – то, что сейчас происходило в деревнях и городах Франции, Бургундии, Прованса и Нормандии, в Лотарингии, Тоскане и Наварре, что кипело в головах бессчетных слушателей захлестнувших Европу тысяч проповедников, ведомых не знающим усталости «Вестником Господа» Петром Пустынником, – все это было внове. Все в первый раз.
К каждому человеку с тонзурой, появившемуся в селении, подбегали сразу, как дети бегут к отцу, принесшему сладости. Его обступали, спрашивали, задавали вопросы и слушали, слушали. Речь Урбана Второго о притеснениях христиан разошлась по Европе, в течение месяца достигнув самых ее закоулков в виде слухов и сплетен. Слова обращения передавались, искажались, дополнялись. Слезы христиан Азии утраивались, зверства еретиков, захвативших Гроб Господа, удесятерялись, и скоро не было в городах и весях того, кто остался бы к этому безразличным.
Крест принимали селениями. Как ни старались настоятели церквей остановить волну чересчур уж пылкого энтузиазма, захватившую прихожан, остудить горячие головы, напомнив им о словах самого Святого Петра, ничего у них не получалось. Крест принимали и рыцари, ведущие за собой копье или целый баннер[4], крест принимали и пейзане, у которых из вооружения были только заточенные проржавелые косы и обитые железом дубины. Сотни раскаявшихся разбойников шли к замкам сиятельных сеньоров, требуя принять их в формирующиеся отряды. Десятки тысяч монахов молили настоятелей отпустить их в паломничество. Сонмы блаженных обещали рай избравшим путь, повторяя обещания Ватикана: сохранение всего имущества ушедших в поход, освобождение их на время паломничества от всех тяжб и преследований, прощение всех грехов. За такое можно было и пострадать.
Нередко на дорогах можно было увидеть, как целая деревня снялась с места, распродав за бесценок имущество и кров, и направляется в святой край, где земля «течет молоком и медом». Грязные ручонки деток послушно держатся за подолы матерей, а отцы семейств, сжимая вилы и дубины, внимательно всматриваются вдаль с каждого холма. Скоро ли явятся им земли Иерусалима?
Наивно, горько, страшно, но в то же время – волнующе, призывно и возвышенно.
В Европе творилась история.
5
Высокий норманн в длинной кольчуге, прикрытой военным плащом, и с замотанной в холстину секирой за плечами легко спрыгнул с мостиков причалившей к пирсам галеры. Портовые охранники проводили тяжелыми взглядами фигуру иноземца, но останавливать скандинава никто не стал. Трогать вспыльчивых берсерков всегда было себе дороже. Покинет незнакомец пристань и все – дальше он уже проблема городской стражи. Просыпающаяся Генуя бурлила, и проблем хватало и так.
Викинг споро проскользнул через месиво портового сброда, миновал улицу корчмарей и менял, обогнул квартал зажиточных купеческих семейств. Его путь лежал в пригород.
Через полчаса он стучал в низкие двери неприметного дома.
– Кто?!
Ответить не дали. Дверь распахнулась. В живот гостю смотрел взведенный арбалет. На лице скандинава не дрогнула ни одна мышца. За спиной тучного увальня, чьи свинячье глазки буравили посеченное шрамами лицо норманна, послышался старческий голосок:
– Кто там, добрый Жак?
Ответил викинг:
– Я к мастеру.
Толстяк осклабился:
– Нету здеся такого…
Болт ткнулся в живот.
Дальше события развивались быстро. Ладонь скандинава неуловимым движением отбросила в сторону взведенное оружие толстяка, а кулак влетел в то место, где мгновение назад находилась голова стрелка. Но увалень с непривычной для людей его сложения реакцией успел присесть… чтобы получить в нос коленом.
Тело охранника еще не упало на пол, как викинг был уже внутри.
Сидевший за широким, выскобленным добела столом старик лишь открыл рот для крика, как перед ним звякнул внушительный кошель, положенный рукой вошедшего.
Викинг молчал. Старик перевел взгляд с кошеля на замершего скандинава, потом на тело у входа. Двери распахнулись, и в комнату влетели трое мужчин. Одетые в неброские одежды купеческих подручных или мелких торговцев, они рассыпались по комнате, окружая вошедшего. В руках каждого блестела сталь: меч, короткий абордажный топорик, стилет.
Старик молчал. Замер вошедший.
– Ты уверен, что попал туда, куда хотел, добрый человек?
От входа послышалось короткое покашливание. На пороге стоял закутанный в длинный плащ мужчина. Опущенный на глаза капюшон полностью закрывал лицо.
Троица отреагировала мгновенно. Стилет свистнул в воздухе, устремляясь в цель. Мечник прикрыл собой отпрянувшего и упавшего у двери во внутренние комнаты старика, воин с топориком напал на викинга. Скандинав легко ушел от выпада, принял второй удар на стальное обручье и коротким тычком в висок отправил противника в нокаут. Ошарашенный метатель удивленно уставился на собственный стилет, который человек в плаще словил за лезвие и теперь подбрасывал на ладони.
– Стойте! – Голос норманна перекрыл крик старика, которым тот призывал подкрепления.
Генуэзец затих на долю секунды.
– Мы пришли сделать заказ, мастер.
Мечник дернулся в сторону скандинава, но старик ухватил его за лодыжку.
– Ты, наверное, ошибся, добрый человек?
Ответил человек у входа:
– Ты уже выполнял для нас небольшие заказы, маэстро… Теперь же пришло время для большого дела, – голос звучал напевно, с легкой хрипотцой.
Старик присел:
– Господин… Аиэллу?
Незнакомец отбросил капюшон:
– У нас для тебя есть отличная работенка…
6
15 августа 1096 года. Флоренция. Селение Чиробьяджио. Вилла «Золотая горка»
Костя Малышев лениво повернулся к солнцу другим боком. Как быстро, однако, забываются старые привычки! За неполный год понятия о хорошем отдыхе, привитые ему с детства, поменялись полностью. Скажи ему кто еще полтора года назад, что, живя в десяти километрах от Средиземного моря, он за все лето только два раза искупается, Малышев бы рассмеялся.
В дверь деликатно постучали. Рот был занят, и Костя просто запустил косточкой от сливы в резную инкрустацию стеновой обивки. Для верности туда же полетел и серебряный кубок. Вот ведь сволочи! Раз в две недели решил отдохнуть, выспаться, нажраться и забыться, ан нет! И тут делами донимают!
Дверь чуть-чуть приоткрылась, в щель кто-то протиснулся. Силуэт был знакомый.
– Ба! Так это ж Захар!
Бывший красноармеец широко улыбнулся и обнялся с бывшим фотографом, вскочившим ему навстречу.
– Ну, рассказывай, что новенького привез? Какие новости при дворе?
Захар и Тимофей Михайлович ездили в город Пюи, где находился двор понтифика. Они были вызваны туда папским легатом, пожелавшим услышать от очевидцев о секте еретиков и сатанистов, затянувшей в свои сети самого германского императора.
Монтейльский епископ Адемар де Пюи, номинальный глава похода и легат папы, происходил из боковой ветви графов Валентинуа, рода, восходящего к Карлу Великому, и слыл очень въедливым человеком. Если уж ему по дороге к Гробу Господню предстояло встретиться не только с сельджукскими[5] эмирами, но и с неизвестной ему сектой, то глава войска желал лично выяснить как можно больше о возможностях новых противников.
Пригодько на вопрос Кости пожал плечами. Был он весь засыпан мелкой пылью, потный и разговорам явно предпочитал кувшин с прохладным разбавленным вином. Подождав, пока друг утолит жажду, Малышев повторил вопрос.
На этот раз сибиряк сумел ответить:
– Что нового? Да в общем-то и ничего… Разве что войска из Пюи скоро выйти должны, так меня Михалыч к тебе послал, велел сказать, чтобы ты сбирался в Константинополь.
Красноармеец оторвал ножку от жареной курицы.
– Да еще нас пару раз пробовали на тот свет отправить… То ли нас, то ли местного судью, тут уж разобраться сложно… Налет сделали – человек сорок нагнали. Если б не автомат – положили бы… Потом в гостинице, на дворе постоялом, бучу учинили.
Малышев чертыхнулся:
– Опять?!
Пригодько, рот которого был забит едой, только кивнул и пробурчал:
– Угу! – Он проглотил кусок и добавил: – Так что Михалыч просит вас тут поторопиться. В поход поскорее. Уж больно тут желающих много на шкуры наши.
За последний год дела компаньонов пошли в гору. На деньги, полученные от Иоланты де Ги за найденную казну баронетства, и остатки от выкупа богатого пленного, захваченного Костей в войне с Миланом, русичи должны были совершить путешествие в Эдессу, столицу одной из провинций государства сельджуков. Именно там находилось капище богини, поклонники которой вытянули из разных годов двадцатого века четверых представителей будущего этого мира. Вытянули, чтобы поспрашивать и отправить в могилу, но… частенько случается, что судьба выкидывает самые неожиданные фортели. Таким образом, планы секты полетели в тартарары благодаря вмешательству местного ярла. Но сектанты сумели увезти прибор, который перенес четверых товарищей в новую эпоху, и так как все четверо выходцев из будущего стремились попасть домой, то собратья по несчастью двинулись на поиски нового прибежища своих врагов. Попав в Европу, они оказались при дворе Генриха Четвертого, императора Германской империи, откуда вынуждены были бежать в Италию вместе с женой императора, дочкой киевского князя Евпраксией Всеволодовной, нареченной после венчания и перехода в католичество Адельгейдой. Папа Римский помог им укрыться от гнева императора. При этом беглецы, даже не прилагая особых усилий, по сути дела спровоцировали то мероприятие, которое впоследствии получит название Первого крестового похода. Из-за того, что поход в Палестину ради освобождения Гроба Христова из рук иноверцев фактически означал объявление войны всему мусульманскому миру, четверка была вынуждена остаться на время в Италии. Попасть в азиатские зинданы в качестве католических шпионов им не хотелось.
