Александр Мазин - Место для битвы
Подтянулись Свей и Клёст, пригнали коней.
Рагух и Машег сели на своих лошадок, пустились ловить разбойничьих. Поймают, конечно, не многих. Дюжины две. Но и эти пригодятся – трофеи везти.
Сергей мертвых не обдирал. Не командирское это дело. Без него справятся. Обдирать – не убивать.
А все-таки ловко у них стало получаться! Сорок восемь разбойничков – наповал, а у Сереги в десятке только одного поцарапало, да и то легонько. Конечно, резать спящих – неспортивно. Но это только в рыцарских романчиках все чисто-благородно. А по жизни чистая работа как раз такая: чтобы вокруг в живописном беспорядке валялись чужие трупы, а твои друзья стояли вокруг на собственных ногах. Вот картина, от которой становится тепло на сердце у всякого вождя. А он, Серега Духарев, теперь, как ни крути, а вождь. Хоть под рукой у него не тысячи, а всего дюжина.
Короче, Духарев был собой стратегом вполне доволен. В открытой сшибке со степняками легла бы половина его парней. Это в лучшем случае.
О худшем даже и говорить не хочется. Это они, варяги, с побежденными обращаются по-доброму: ножом по горлу. Не смерть, а чистое милосердие. А к степнякам в руки живьем попадать не стоит. За неполных два года Духарев в здешних краях насмотрелся всякого. Иной раз на то, что остается от угодивших в плен к тем же копченым-печенегам, не стоит даже смотреть. Лучше уж – к нурманам, чем к этим. Вон красавец валяется – на шее два ожерелья. Одно – золотое, второе – из сушеных пальцев. Притом не мужских, а женских. Или детских. Обдиравший разбойника Щербина, полочанин из Устахова десятка, угрюмый, битый громила, и тот передернулся лицом, сплюнул, разрезал шнурок и положил страшное украшение на землю…
– Серегей! – За два года Устах так и не научился правильно выговаривать имя Духарева.– Поди сюда, глянь!
Серега подошел. Глянул. Ёш твою мать!
Устах стоял у развязанного кожаного мешка. И был этот мешок доверху наполнен серебряными чашами. И не какими-нибудь, а дорогой ромейской работы, с чернью и чеканкой. Иные – даже с эмалью.
Духарев присвистнул. Повезло, однако! На один такой мешок боевую лодью построить можно. Да что там лодью – корабль морской, а то и два! Серега потянулся к другому узлу, поменьше, распутал шнурок… Ну вообще! Мешок, размером с баранью голову, был под завязку набит серебряными монетами: греческими, арабскими… Друзья переглянулись.
Третий мешок они вскрыли вместе. И он тоже оказался набит монетами. Только золотыми.
Они поглядели друг на друга. Губы Устаха растянула глуповатая улыбка, совершенно неуместная на суровом, обветренном лице синеусого варяга. Но Серега тут же поймал себя на том, что лыбится так же глупо. Как влюбленный шестиклассник, которого подружка неожиданно чмокнула в щечку.
– Ax ты мохнатая Волохова гузня! – пробормотал Устах.– Скажи мне, брат, это морок или вправду золото?
Духарев зачерпнул тяжеленькие монеты ладонью – как пшеничное зерно, взял одну, прикусил…
– Высшей пробы!
Это было богатство. Огроменное. Причем – для всех ватажников. Даже если в остальных мешках солома с глиной, что маловероятно.
«Черт! – подумал Духарев. – Что ж я с этим делать-то буду? Такие деньжищи!»
Очевидно, в голове Устаха роились такие же мысли. Но синеусый варяг был более практичен.
– Чусок! – окликнул Устах своего помощника.
Чусок, самый старый в ватажке – пятый десяток пошел, горбоносый, чернявый, как ромей, и такой же хитрый, подошел к десятнику.
– Глянь.
Воин глянул, глаза его блеснули алчно, мозолистая рука сама потянулась к рыжему металлу. Но Чусок тут же взял эмоции под контроль, ограничился одной монеткой.
– Ромейская,– хрипло проговорил он, вертя красноватый диск корявыми пальцами.– Романовой чеканки. Вишь, морда его! – Черный ноготь чиркнул по императорскому профилю. А это что? – Чусок взял одну из чаш, полюбовался узором.– Товар отборный! – И тут до его лицу пробежала тень. Чусок положил чашу обратно, поскреб щетинистый подбородок, повернулся, поглядел на посеченных степняков…
– Я вот чего думаю,– произнес он неторопливо,– больно мало их для… такого. Это ж какой товар! И деньжищи какие! Такое без доброго присмотра степью никакие купцы не повезут. Маловато этих было для такого дела…
– Какие купцы, Чусок? – фыркнул Устах.– Это ж дикие хузары!
Он еще не понимал. А Серега уже въехал, и нехороший холодок возник где-то у него внутри.
– Может, их больше было? – рассуждал Устах.– Может, за это дело побили многих?
– Может, и побили. Или они побили. А может…– Чусок подергал оттянувшую мочку, золотую серьгу с солнечным знаком.
Духарев тем временем нетерпеливо распутывал следующий мешок… Так, серебро! А этот, поменьше… Черт! Опять золото!
Радость от привалившей удачи растаяла, как мороженое во рту дикаря. Только вместо сладости остался совсем другой привкус…
Устах и Чусок наблюдали за Серегой с большим вниманием.
Так, еще серебро, и еще, а здесь – посуда драгоценная… Блин!
«А ведь это жопа,– подумал Серега.– Надо же, как вляпались!»
Нечто подобное, вероятно, испытал бы вокзальный воришка, ловко стыривший чемоданчик и вдруг обнаруживший, что тот доверху набит пакетиками с героином.
Духарев не мог себе представить, чтобы такое охраняла кучка задрипанных разбойников. При таком товаре естественно виделись закованные в сталь грозные шеренги всадников, сторожкие дозоры, опытные, доверенные сотники…
Очевидно, у Серегиных соратников перед глазами возникла сходная картинка.
– А может…– пробормотал Чусок.
– Что? – быстро спросил Устах, которому тоже открылась вторая, смертоносная сторона медальки.
– Может, тайно везли?
– Ромеи?
– А кто же еще?
Это могло быть правдой. Такое было вполне в обычаях Восточной Римской империи. Тайком подкинуть золотишко одному из возможных противников, чтобы тот не к имперским валам шел, а вцепился в загривок другому опасному для ромеев соседу.
– Думаешь, даром[2] кому? – спросил Устах.
– Угу. Даром. Или откупом.
– Похоже, что так,– согласился Устах.– Значит, от кого – мы догадываемся. А вот кому?
Кандидатов, учитывая сумму, было не так уж много. Печенеги. Вернее, кто-то из больших печенежских ханов. Гонорар за внеочередной рейд по славянским землям? Или ущемление хвоста другому большому хану, своему сородичу? Вполне вероятно. Итак, печенеги – это раз.
Хакан хузарский. Это два. Но сомнительно. Йосыпу хузарскому нынче не до империи. Своих проблем – выше крыши.
И наконец, три – хакан русский[3]. Он же великий князь Киевский Игорь свет Рюрикович. Вот это возможно. Год тому назад Игорь как раз на ромеев и ходил. Те откупились, но большого богатства киевский князь тогда не привез. Тем не менее в этом году великий князь за добавкой не пошел. Да, Игорь – кандидат реальный.
Следующий вопрос: за что полагается такой существенный взнос в личную казну? Ну, это не вопрос даже. Ежику понятно: ромейское золото служит исключительно для пользы ромеям. Следовательно, во вред всем остальным… Следовательно, все остальные спят и видят это золотишко перехватить. Так что даже тайная миссия должна быть обставлена очень серьезно. И тот, кому предназначается золото, обязательно должен быть в курсе и тоже позаботиться о соблюдении правил безопасности. И дикие хузары при таком куше выглядят примерно как пацаны с рогатками в качестве охранников коммерческого банка. Следовательно, здесь что-то нечисто. Следовательно, ничего хорошего от этой немереной добычи ждать не приходится. И очень, очень вероятно, что настоящий хозяин имущества обретается где-то поблизости. Следовательно…
– Следовательно, мы влипли,– констатировал Духарев.– Эй! Братья-варяги! Идите-ка все сюда!
Через пару секунд две дюжины варягов уже толпились вокруг немереной добычи. Гоготали, лупили друг друга по спинам, щупали драгоценный металл, пускали слюни…
– Значит, так, ребятки,– негромко, но веско произнес Духарев.– Слушай меня!
«Ребятки» тут же оставили в покое золотишко и обратили восторженные лица к командиру. Общеизвестно, что преданность воинов напрямую зависит от удачливости военачальника. В эту минуту рейтинг Духарева поднимался аж до заоблачных высот. Сергею предстояло опустить его на землю.
– Я не знаю,– сказал он,– как это все попало вот к ним.– Жест в сторону покойников.– Но я знаю твердо: у этого богатства есть настоящий хозяин. Вот этого мешочка…– Духарев поднял мешок с золотом, тянувший на полпуда,– хватит, чтобы год кормить дружину в три сотни клинков. И будь я хозяином этого мешка, я бы не хотел, чтобы ему было без меня одиноко. И присматривал бы за ним не хуже, чем евнух булгарского царя за его новой наложницей.
– А мы его поделим! – задорно выкрикнул Мисюрок, совсем молодой парень из Серегина десятка.– И присмотрим вместе!
Бац! Деревянная лопата, которую Устах называл своей ладонью, шлепнула Мисюрка по затылку так, что у парня шлем съехал на глаза.
