На афганской границе (СИ) - Март Артём

«Кошмар, — подумалось мне. — Это был всего лишь дурной сон».

— Ты во сне разговаривал, — прошептал Мамаев, удивленно уставившись на меня.

— Чего тебе надо? — Спросил я немного раздраженно, но потом тут же взял себя в руки. — Спи иди. Сколько времени?

Я глянул на свои часы, различил на циферблате зеленые черточки стрелок. Подходило два часа ночи.

Мамаев странно помялся, будто бы решаясь на что-то. Потом промямлил:

— Извини, что разбудил, Саша. Но мне помощь твоя нужна. Срочно.

Глава 13

— Что случилось? — Спросил я нахмурившись.

Взгляд Мамаева вдруг сделался испуганным. Он отвел глаза.

— Пожалуйста, пойдем. Это срочно, — ответил он так, будто больше не нашел что ответить.

Это было крайне подозрительно.

— Куда?

— В туалет… Только надо, что б тихо, — он вдруг замолчал на мгновение, потом добавил: — Если кто узнает, что у меня там случилось — засмеют. Только одного тебя мне не стыдно попросить помочь.

Теперь мне все это было не просто подозрительно, а крайне подозрительно. Тем не менее, по испуганному взгляду Мамаева понял я, что парень действительно попал в какую-то беду. Да только совсем не ту, что он пытается мне представить сейчас.

Я медленно поднялся.

— Ну пойдем, — сказал я тихо.

Мамаев не ответил. Только покивал. Вместе мы отправились по темной казарме, к коридору, где у входа в расположение стоял дневальный.

— Подожди секунду, — остановил я Мамаева, когда мы поравнялись с местом, где спал Вася Уткин.

Мамаев обернулся, глянул на меня удивленно. Я опустился к Уткину, аккуратно потрепал его за плечо.

— Вася, — позвал я, — Вася, проснись.

Мамаев аж побледнел. Лицо его в темноте сделалось белее белого. В тусклом свете уличных фонарей, пробивавшемся сквозь окошки, видно было, как у Феди заблестел лоб от испарины.

— Ты чего делаешь, Саша? — Испугался он.

— Вася, — проигнорировав Мамаева, я продолжал будить Ваську Уткина.

Тот заворочился, закряхтел, словно медведь, и обернулся ко мне с сонным лицом.

— А? Чего? Что такое? — Сонным хриплым голосом спросил Вася.

Мамаев, наблюдая за этим, громко сглотнул загустевшую слюну.

— Вставать надо? — Вдруг спросил Уткин. — Случилось чего?

— Нет, Вася. Лежи, — ответил я.

Потом я расстегнул ремешок чесов, с которыми не расставался, сунул их Уткину под подушку, да поглубже.

— Посторожи, будь другом.

— Чего? Часы, что ли? — Сквозь сон спросил Уткин.

— Да.

— Нет проблем, — он зевнул и в полусне добавил: — будут в целости и сохранности.

— Спасибо. А теперь спи.

— Есть… Спасть… — пробурчал Вася и снова стал ворочаться, переворачиваясь на другой бок.

Я встал.

— Ну вот теперь пойдем.

На миг мне показалось, что Мамаев что-то мне ответит. Он даже рот открыл. Однако промолчал. Молча же пошли мы с ним в коридор. Из небольшого коридора можно было попасть в остальные помещения казармы. Например оружейная, комната для чистки оружия и бытовка, расположились слева. Ленинская комната, туалет и прочее — справа.

Сонный дневальный стоял на своей тумбе. Когда мы вышли в коридор, он немедленно уставился на меня, и мы встретились взглядами. Однако дневальный тут же спрятал свои глаза и ничего не сказал.

Мы с Мамаевым пошли по коротенькому коридорчику и завернули направо, к уборной. Там я остановил Федю. Глянул на него очень строгим, офицерским взглядом.

— Признавайся, Федя, чего случилось? Это Бодрых заставил тебя меня выманивать?

Мамаева просто перекосило от страха. Он словно бы окоченел и отступил на шаг. Спиной вжался в стену.

— Говори правду, — нажал я. — Сколько их? Сколько человек ждут меня в туалете?

Глазки Феди вдруг заблестели, он быстро-быстро заморгал.

— Не переживай, Федя, — смягчился я. — Говори, я ничего тебе не сделаю.

— Прости, Саша, — скривился Мамаев так, будто сейчас заплачет. — Они меня заставили. Говорили, изобьют, если тебя не приведу…

— Сколько?

— Трое… — выдохнул Мамаев тяжело.

М-да… Это слишком далеко зашло. Надо решать все здесь и сейчас. Показать Бодрых, что со мной связываться нельзя. Тем более, если будет серьезная потасовка, Бодрых от этого проиграет сильнее, чем я.

— Будь здесь, — сказал я и пошел к туалету сам.

— Нет-нет! — Тут же запротестовал Мамаев, схватив меня за предплечье, — если я не приду, если они поймут, что я проболтался! Жизни мне тут уже не будет! Мне так и сказали «вешайся»!

Я хмыкнул.

— Они всем так говорят. Не бойся.

— Я… я пойду с тобой, — покачал головой Мамаев.

— Не пойдет. Если закрутится, мне будет не до того, чтобы за тебя заступаться.

Мамаев нахмурился. Взгляд его на миг остекленел от задумчивости.

— Не надо за меня заступаться, — сказал он неожиданно решительным, погрубевшим голосом. — Я… Я сам…

— Тебе достанется.

— И пусть. Я ж… Я ж получается как предатель… Я ж теперь в глаза тебе не смогу посмотреть…

— Федор, — я вздохнул, — если начнется драка, и это всплывет наружу, для всех нас будут последствия, вплоть до ареста. Ты собираешься в этом участвовать?

— Да, — ответил он, сглотнув ком.

Я улыбнулся.

— Растешь. Ладно. Идем. Но знай, сейчас ты отвечаешь за себя сам, что бы ни случилось. Понял?

— Понял, — кивнул Мамаев.

Мы пошли в уборную. Мамаев трясся от страха, словно цуцик. Трясся и боялся, просто чуть не падал в обморок от страха. Я видел это по его глазам, по его движениям. Тем не менее, солдат, которого считали мягкотелым мамсиком, шел почти на гарантированную драку, переламывая себя через колено.

Вдруг ощутил я, что испытываю хоть и небольшую, но гордость за Мамаева. Походила она на ту, которая бывает у командира за своих ребят, отлично исполнивших боевую задачу. А для Мамаева же, пересилить свой робкий характер — по-настоящему боевая задача. И пока что он справлялся.

— Так-так… — Проговорил Гришка Бодрых, когда мы с Федей вошли в уборную.

Он, со вторым сержантом. Ждали нас там пока что вдвоем. Оба были в галифе и майках, а еще при кирзачах. Второго сержанта звали, вроде, Серегой. А вот третьим оказался кругломордый Сеня по фамилии Лопин. Тот самый, чьих дружков я раскидал на станции, по пути в Московский. Он появился со спины и захлопнул за нами дверь. Стал на входе.

— Ты, Мамаев, молодец, — нахально хмыкнул Бодрых, — приказание выполнил как надо. Теперь свободен. Лопин, дверь ему открой.

Бодрых, видать, ожидал, что Федя тут же исчезнет за дверью, и очень удивился, когда он остался со мной. Это было видно по удивленному лицу сержанта, а еще по тому, как он вопросительно приподнял бровь.

— Я сказал, свободен, — повторил сержант с наездом.

— Й-я… останусь, — заикнулся Мамаев.

— Чего?

— Я останусь!

Бодрых засопел.

— Ну, тебе же хуже, Мамаев. — Бодрых бросил тяжелый взгляд на мое левое запястье. — Спрятал, часы, значит.

— Спрятал, — холодным тоном сказал я.

— Очень плохо, Селихов. Мог бы просто отдать. Легче бы отделался.

— Ты, Гриша, легко уже не отделаешься, — ответил я.

Второй сержант, Сережа, невысокий, но плотный и широкоплечий, прыснул. Бодрых рассмеялся, ощерив не очень ровные зубы.

— Какой смелый, ты глянь на него. Один против троих стоишь. Эта тряпка щекастая тебе никак не поможет.

С этими словами Бодрых кивнул на Мамаева. Федя глянул на меня обеспокоено, но увидев уверенность в моих глазах, тоже стал держаться посмелее.

— Бодрых, — начал я, — значит, давай сделаем так. Если не хочешь отхватить по шее, мы просто расходимся и все. Ты уводишь своих ребят, и мы с Мамаевым тоже спокойно идем спать. Для твоего же блага.

Бодрых рассмеялся теперь прямо в голос. Рассмеялся и сержант Сережа. Даже уже шуганый мной когда-то кругломордый Сеня расплылся в робкой улыбке, а потом и вовсе мерзковато захихикал.

— Ты че, запах, гонишь, что ли? — Выдал Бодрых, — ты мне, мля должен! Не хрен грабли свои раскидывать, где не надо! Часы мне разбил! Два года ходили как надо, и на тебе! Ты и твой дружок Уткин мне их угробили на марш-броске! Теперь по справедливости, ты мне отдашь свои. Но сначала надо тебя уму-разуму поучить. Что б не был такой дерзкий.