Американец. Неравный бой - Рожков Григорий Сергеевич
Устроились в окрестностях занимательного поселка – Рекорд. Красивые новые дома, обрамленные крашеными заборами, большая машинно-тракторная станция, капитальный склад пиломатериалов и мощная лесопилка. Как-то от всего этого ощутимо тянуло европейщиной – ухоженность, аккуратность и прочий шик-блеск подходили больше какой-нибудь альпийской деревушке, чем колхозу СССР. И пусть даже колхоз-рекордсмен, ежели название не врет, – ну не подходит ему такой облик…
Обратной стороной монеты под названием «Рекорд» оказалась пустота. Улицы поселка встретили нашу разведгруппу тишиной и покоем. Ни одного жителя, ни одного оккупанта, ни даже собак или кошек – никогошеньки вообще. И транспорта нет, телег там или машин. В домах пусто, кое-где заметны следы вывоза мебели, возле здания управы кучи сожженной бумаги. На здании управы нашли табличку и выяснили, что поселок – интернациональный. Здесь проживали и русские, и американцы. Отсюда и такой необычный, яркий и ухоженный облик Рекорда.
Капрал Джампер при обходе немалой поселковой МТС обнаружил в закрытом ангаре один-единственный трактор, визуально целый и невредимый. Мы с Хорнером пришли на зов Энтони, посмотрели-подумали и решили открывать запертое здание. Только пристроились курочить навесной замок на воротах, меня как током прошибло: «НЕЛЬЗЯ!» На секунду мелькнула серая пелена. Я шарахнулся от ворот, бойцы, не сговариваясь, повторили мой маневр.
– В чем дело, сэр? – поинтересовался сержант.
– Нельзя ворота открывать. Нельзя.
Почему нельзя, спрашивать не стали – поверили на слово. Влезли в ангар через окно. И ой как не зря это сделали!
Ворота и трактор были заминированы не меньше чем полусотней килограммов тротила…
Из Рекорда мы валили быстро и без оглядки. Оставаться даже на минуту в этом малогостеприимном месте не пожелал никто. В лагере нас коротко расспросили о столь стремительном возвращении. Ответ всех удивил, но не так чтобы сильно: война на дворе, а не загородная прогулка. С такими размышлениями все и отправились отдыхать, выставив часовых.
– Не спится? – Голос, донесшийся из-за спины, не вызвал нервных реакций. Обернувшись, разглядел в свете костра летчицу Лену.
– А, товарищ старший лейтенант. Присаживайтесь. – Указав на место напротив себя, я чуть подвинулся, пропуская девушку. Минутку мы помолчали, просто сидя и смотря на огонь.
– Спасибо, что спасли нас с Маргаритой, – протянув руки к костру, произнесла Елена.
– Это я и ребята должны вас благодарить. Если бы не вы – нас бы там прямо на опушке раскатали. Мы хотели вас отблагодарить. – В костре щелкнула веточка, будто бы подтверждая мои слова. – Другой причиной стало то, что каждый опытный летчик сейчас на большом счету. Это ведь очень дорогого стоит, чтобы два штурмовика вышли на бой против десяти истребителей!
– Как приказали, так и поступила, – потупив взгляд, отмахнулась летчица. – Мы сильно рисковали.
– А не всякий герой становится таковым по своей воле, – улыбнулся я в ответ. – И риск – он на войне везде.
– Да-а-а, тут не поспоришь…
Мы долго разговаривали. Я скромно, издалека расспрашивал девушку о ее жизни и службе в авиации. А она с интересом рассказывала. Я узнал много полезного.
И о том, что в авиации СССР служит много женщин. К примеру, экипаж второго штурмовика, участвовавшего в знаменательном бою, а затем уничтожившего наших преследователей, тоже женский. Там за штурвалом – ни много ни мало Герой Советского Союза капитан Надежда Рузанкова. Ветеран войны в Испании, Освободительного похода и Финской кампании. Она с Чкаловым дружит!
Сама Елена Цебриенко в авиации с тридцать пятого года. Тоже воевала в Испании, в тридцать восьмом, но была тяжело ранена и долго восстанавливалась. Поэтому в действующую армию вернулась лишь в середине сорокового.
Еще узнал, что за штурмовики в их полку: новейшие модификации Су-6 [44] с двигателем воздушного охлаждения. О вооружении летчица ничего не рассказала, сославшись на то, что подобная информация секретна и даже с проверенными союзниками, к сожалению, обсуждать этот вопрос не имеет права. Ну ничего страшного, я не в обиде, главное – узнал что-то новое.
Честно говоря, и так я удивлен. Ил-2, или «горбатого», тут нет, но есть превосходящий его во всем Су-6. И это хорошо!..
Потом девушка рассказала о том, что Маргарита, ее рыжая напарница, совсем ей не напарница. Бортстрелок из экипажа Цебриенко сейчас в госпитале, а Виноградова замещает ее. Отношения с Ритой у командира напряженные, но бой с истребителями показал неплохую слаженность их работы.
Затем наступила моя очередь немного поведать о себе. Но это оказалось лишним. Старший лейтенант знала, кто я такой. Газеты и радио свое дело сделали, моя «слава» довольно велика. Девушке было известно даже о моем участии в воздушном бою…
Ну что тут скажешь? Звезда, ё-мое!..
Когда костерок стал прогорать, наша беседа сошла на нет, и мы спокойно отправились спать…
На следующее утро, доев остатки моего НЗ и скромных польских запасов, обнаруженных в БТР, мы устроили совещание по главному вопросу: «Как быть и что делать?» С удобством разместились на небольшой полянке, обрамленной стройными соснами, и завели сложную беседу:
– Товарищи, положение наше незавидное, и надо что-то делать. Вариантов у нас немного, точнее – всего два. – Говорил я по-русски, а для англоязычной части подразделения – Хорнера и Джампера – потихоньку переводил Юра. Иванов, неплохо владевший английским еще в нашем мире, тут, подобно мне, резко приобрел улучшенные познания в языке. Чему, стоит заметить, он несказанно удивился, но особого виду не подавал, только довольно улыбался, уверенно переводя мои слова. – Вариант первый – переход к партизанским действиям. То есть отказ от пересечения линии фронта на некоторое время. – По лицам присутствующих вижу – несимпатичен им вариант. Особенно летчицам. А как же иначе? Способный летать ползать не станет. – Понимаю, что за исключением меня, – посмотрев на Юру и Сергея, чуть замялся и решился, – и товарищей пограничников, ни у кого знаний ведения партизанской войны нет. Или я ошибаюсь?
– Сэр, – поднял руку Хорнер. – Мы с капралом Джампером добровольцами прошли всю Гражданскую войну в Испании. Два месяца нам пришлось провести в тылу врага, и мы входили в состав отряда герильяс.
– Прекрасно, сержант Хорнер! – А бойцы-то попались о-го-го какие! Я-то думал – откуда в них столько удивительного спокойствия в бою, а оно вот что. Битые калачи. Этих двоих без вариантов надо тащить в рейнджеры! Ох как они там пригодятся со своим опытом. – Это еще лучше. Но плюс партизанского варианта немного в другом. Разместившись на время в тылу врага, мы серьезно увеличим наши шансы на выживание в сравнении с прорывом через фронт. Если правильно подойдем к решению этого вопроса, выйдем, к примеру, на местное подполье, а таковое, я уверен, здесь найдется, то, думаю, вскорости и не придется самим прорываться через фронт, а нас просто заберут геликоптерами или пришлют самолет. Но до того момента мы будем вынуждены выживать в прямом смысле этого слова. Много времени будем тратить на поиск еды, боеприпасов, медикаментов. Придется самим организовывать лагерь абсолютно из ничего. Из-за отсутствия рации выход на подполье будет сильно затруднен – мы не будем знать, к кому обращаться, подпольщики с нами общаться, скорее всего, не станут, так как о нас им не будет ничего известно. Может, мы враги и хотим их раскрыть и уничтожить? Посему как скоро нас заберут, сказать не могу. А до эвакуации, если будем излишне шалить-партизанить, могут и егерями обложить. Но до того мы сумеем нанести какой-никакой, а ущерб врагу.
Задумались товарищи. Сильно задумались. Плюсы и минусы далеко неоднозначны.
– Товарищ первый лейтенант, а каков второй вариант? – Старший лейтенант Цебриенко впилась в меня своими карими глазами так, словно смотрела через окуляр коллиматорного прицела.
– Банально идти на прорыв. Если повезет – найдем прореху во вражеских линиях и без проблем, с ветерком домчимся прямо до наших. Не повезет – придется поползать по прифронтовой полосе в поисках той самой лазейки. Стоит заметить, ползать придется за спинами врагов. Рядом с фронтом. – Последнюю фразу особенно выделил. – А это риск фантастический. Можем при прорыве и от врага в спину получить, и от союзников в лоб огрести. Объяснять, почему все так мрачно, надеюсь, нет надобности? – Молчание стало звенящим. Почудилось, что все перестали дышать, так тяжела была ноша выбора. Даже летчицы не стали задавать вопросов – и без них все ясно. Куда ни кинь, всюду клин. М-да, демократию я развожу опасную, выбор предлагаю, а не ставлю перед фактом. Мне бы с Цебриенко, как с командиром, все по-тихому обсудить, решить, что к чему, да и действовать. Ан нет, я все на общее рассмотрение вынес. Но так лучше – не тот момент, чтобы за всех и вся решать. Уже нарешался, нужно чуточку отстраниться…
