Сапер. Том IV (СИ) - Вязовский Алексей
—…Учитывая досрочное окончание работ, получивших высокую оценку члена Военсовета Волховского фронта армейского комиссара первого ранга Запорожца, — я не удержался, чтобы не вернуть стукачу подачу, — мною было принято решение поощрить коллектив. На имя помпотыла фронта Грачева я написал требование и для бойцов маскировочного взвода выделили двадцать три банки трофейной тушенки и пять килограмм рисовой сечки. Трофейные продукты прошли соответствующую проверку и были признаны пригодными для употребления в пищу. Ну и два литра спирта я из своих запасов дал, можете не писать. Песни пели, было дело. «Три танкиста», «Катюша», и «Землянка», вроде как два раза. Плясок не случилось.
Военюрист открыл рот, наверное, дополнительные вопросы хотел задать, но в это мгновение дверь позади меня резко распахнулась, и он посмотрел, кто посмел потревожить нас. Впрочем, тут же начал вставать. Ну раз прокурорский в немалых чинах встает, то и мне, наверное, тоже.
— Вот ваш полковник, никуда не делся, — услышал я от двери.
— Това… — тут же начал доклад Дмитрак, но, видать, ему дали отмашку замолчать.
Тут и я успел развернуться, и увидел целого генерала армии. Ну и своего прямого начальника в то же время.
— Здравствуй, Петр Николаевич, — пожал мне руку Кирпонос. — Говорят, выздоровел уже?
— Жду выписки, — ответил я. — Вот, товарищ военюрист решил времени не терять, некоторые вопросы уточняет.
— Знаю, — немного скривился командующий, будто съел что-то несвежее. — Разберемся на месте… с этими вопросами. Вы закончили? — спросил он у Дмитрака. Причем тоном, не предполагающим отрицательного ответа. — Если что, полковника Соловьева можно будет найти по месту службы. Оно вам известно?
— Да, товарищ генерал, — кивнул прокурорский. Руки у него при этом жили своей жизнью, быстро и тщательно собирая бумаги в аккуратную стопочку.
— Пойдем, — Кирпонос взял меня за локоток, почти нежно, и вывел из кабинета. Ага, а провожатым у него, наверное, начальник госпиталя. Худощавый усач с бритой налысо головой. В зеленых петлицах аж два ромба. Диввоенврач, значит. Офигеть, конечно, какие люди меня разыскивают.
— Спасибо, Петр Васильевич, — пойдем мы, — сказал Кирпонос.
— Спасибо за лечение, — добавил я. — Извините, не узнал вас сразу. Вы же меня смотрели, да? Только в маске были всё время.
Доктор улыбнулся одними уголками губ, кивнул, и быстро скрылся за поворотом коридора.
Мы вышли на улицу. Хорошо с начальниками дружить, не абы на чем прокатят. ЗИС сто первый, конечно, Кирпоносу по чину положен. Наверное, из спецгаража выдают, когда в Москве бывает. А то случись, допустим, в Кремль поехать, и что, на раздерганной эмке туда отправляться? Возле машины стоял мой давний друг Дмитрий Иванович Мельников. Век бы без вас скучал, товарищ майор госбезопасности. Особист, впрочем, сегодня был доброжелателен, руку пожал, здоровьем поинтересовался. Что-то сказал тихо Кирпоносу, и отчалил.
Но в машину мы сразу не сели, отошли чуть в сторонку. Где-то прогуливались больные с ранеными, чуть не бегом перемещались люди в белых халатах, а возле нас никого не было.
— Рад, что всё кончилось. Давай, я тебя сейчас домой отвезу, там Вера Андреевна заждалась, наверное. Послезавтра будь дома, позвонят, уточнят насчет самолета. А я к Льву Захаровичу, надо вопрос решать с этим…
Мехлис, он ведь у нас не только представитель Ставки, а еще и начальник Главного политуправления. Видать, насчет члена Военсовета, не иначе. Обычно Михаил Петрович своими планами с подчиненными не делится. А тут, видно, припекло от бурной деятельности. Даже не стал ждать, когда они в Вишере встретятся. Подозреваю, что я был не единственным героем выступлений армейского комиссара. Если и командующему пришлось давать объяснения где-то в высоких коридорах, то я его прекрасно понимаю. Держать такое говно рядом с собой мало кому захочется. А сейчас, на фоне побед, можно и носом покрутить.
Я ехал в генеральском ЗИСе, вытянув ноги — места вполне достаточно. Сначала я хватился своих вещей, но Кирпонос улыбнулся, махнув рукой на машину — забрали, значит. Побеспокоились.
А мне оставалось только радоваться. Командующий не трогал меня, да я и не в обиде. Спасибо, что принял участие. Заехал, забрал. И от прокурорского увел. Понятно, что ему отписку сочинить надо, но на лбу же у мужика написано, что въедливый и дотошный. Он настраивался выяснить всё и сразу, а такой процесс иной раз не один час занимает. А ведь это еще про американку ничего Запорожец не написал. Наверное, у него порядок такой, больше одного греха в кляузу не совать. Чтобы не запутаться.
Завезли прямо к подъезду. И даже гостинцев дали, харчей на поправку здоровья. Я вышел и посмотрел вверх, на наши окна. Вроде дрогнула занавеска? Или показалось? Сейчас узнаю. Я довольно бодро прошаркал мимо вахтерши в подъезде. Она только засопела вслед мне возмущенно. Потерпи, дорогая, потом улыбнусь и поинтересуюсь видами на урожай. А пока — только скупое «здрасьте», и ничего больше. Там дома жена ждет. Надеюсь, с котлетками и жареной картошечкой. Чтобы вот прямо со сковородки, еще шкворчать не перестала. И я в нее вилочкой… подцепить, ко рту поднести… но сначала водочки сто грамм, холодной, до ломоты в зубах…
Пока до двери дошел, слюной захлебываться начал. И правда, Вера сторожила, наверное, только я на последнюю ступеньку шагнул, открыла, и сразу обнимать начала. А я что, неживой какой? Я тоже сграбастал ее в охапку, и потеснее к себе прижал…
С водочкой и картошечкой пролетел я. Не учел медицинской подкованности любимой жены. Котлетки паровые, кашка. Из напитков — теплый компотик. Еще и выговор получил, когда на рюмку намекнул. Мол, организм из такой задницы еле выбрался, только очухиваться начал, а ты его, Петр Николаевич, испытаниям подвергнуть собрался. Вздохнул тяжело — и смирился. Хоть и надоела госпитальная еда, даже подкормка от Веры не очень помогала, а потерпеть придется. Хорошо, что выкарабкался. А остограмиться успеем еще. Живы будем — не помрем.
Не сказать, что вот прямо чувствовал себя здоровее всех, когда в самолет садился. Да, последние два дня — так просто праздник. Но ждать некогда. Хорошо, что так отдохнуть дали, и то слава богу. А сейчас вон, пока летим, можно и подремать. Тот не военный, кто не может придавить массу в любых условиях. Летели мы на генеральском самолете, не иначе. Р-5, на котором челюскинцев спасали, имеет и пассажирский вариант, с буквой П в начале названия. Аж на четыре лица. В салоне кресла в рядок, стены обиты чем-то мягким. Подошел к техникам, которые возились с мотором, так они объяснили — на стенах ватин, а во время полета теплый воздух подается. Чтобы генеральские тылы в уюте летели, значит.
Такое мне нравится. А то как вспомню древний тулуп, воняющий козлом так, что с ног сбивало, до сих пор тошнить начинает. Еще летел капитан-танкист Коваленко. Молчаливый, поздоровался, и молча сел в сторонке. На щеке шрам от ожога, свежий довольно. Небось, как и я, после ранения. И вдовесок один военный финансист, интендант третьего ранга Вишневецкий. Несмотря на княжескую фамилию, он был больше похож на какого-нибудь башкира, но никак не на поляка.
Я на него как посмотрел, сразу вспомнил ту поездку, когда бомба немецкая не разорвалась. Одна надежда только, что не все счетоводы притягивают вражеские боеприпасы. Но на всякий случай спросил, не наличку ли везет. Интендант почему-то начал оглядываться, что-то пробормотал себе под нос, и скрылся из виду. И ладно, не очень и надо. Финансисты, они все как один нудные и неинтересные. Вот второго уже встретил, и прямо близнецы. Не лицом, а натурой своей.
В самолете пан Вишневецкий сел наособицу, отгородившись от нас с танкистом ящиком, недавно крашенным суриком. Счетовод явно решил, что я желаю позариться на сопровождаемый им груз, чем бы он ни был. И на него самого, наверное. Пока гул моторов не заглушил все звуки в округе, он сопел паровозом.
