Чужой среди своих 2 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"

Унитаз же…

— С-сука… — с тоской протянул я, глядя на деревянные сидушки, развешанные на гвоздиках, и на сам фаянсовый трон, состояние которого говорит о грядущей холере, чуме, или как минимум — дизентерии!

Воспользовался им по назначению, балансируя в позе орла, снова умылся, и вышел, поскольку в дверь уже кто-то нетерпеливо колотит. В ванную тут же ворвалась немолодая женщина в старом халате, и, не успел я войти в комнату, в спину меня ударил истошный, торжествующий вопль:

— Мыло мокрое, я так и знала! Молодой человек, вам никто не говорил, что нельзя брать вещи других людей без спроса! Не успели приехать…

— Я вам новое куплю, — развернувшись, перебиваю её, давя отчаянно желание дать леща по этим трясущимся щекам.

— Нет, ну что за воспитание… — дама настроена на скандал, но я, будучи не в настроении слушать всяких дур, просто закрыл дверь и привалился к стене, ощущая, как колотится сердце. Хвала Будде и всем Асам, дама не стала долго орать, и примерно через минуту, объяснив нам свою принципиальную позицию, отошла от двери.

Отец вскинул бровь, повернувшись ко мне от окна, на что я, покачав головой, с трудом подобрал слова…

— Это просто ужас какой-то! — выдохнув, тру лицо руками, не зная, как описать состояние раковины и унитаза, не прибегая к мату.

— Ваня… — в комнату ворвалась мама, переполненная эмоциями так, что надави — брызнет, — ты представляешь, у них здесь кастрюли — на замках[v]!

Отец открыл было рот, но снова закрыл и пожал плечами.

— Как-нибудь образуется, — не слишком уверенно сказал он, хлопая себя по карманам в поисках папирос, — как-нибудь…

[i] Четвёртый интернационал — коммунистическая международная организация, альтернативная сталинизму. Базируется на теоретическом наследии Льва Троцкого.

[ii] Маяковский.

[iii] Проезд Сапунова с 1992 года снова носит название Ветошный переулок.

[iv] Автор не нагнетает, это взято из воспоминаний жительницы конкретно этого дома, которые я нашёл в интернете. Вообще, в Москве с общественными туалетами дела обстояли неважно, и подъезды в «стратегических» местах столицы выглядели как-то так. А после парадов и разного рода демонстраций, зассан был весь центр Москвы, и эту информацию легко найти в интернете.

[v] https://von-hoffmann.livejournal.com/949615.html Здесь кусочки воспоминаний о коммуналках. Не всегда, к слову, именно об ужасных соседях, но в целом, деталей предостаточно, рекомендую.

Глава 6

Дом, в котором мы живем

— Да какой магарыч, малой! Окстись! — обдав перегаром, отмахнулся от меня потрёпанный жизнью и возрастом грузчик Саныч, благодушно покуривающий во дворике позади магазина, весьма уютно рассевшись на поддоне с чистой картонкой под грязной задницей, — Этого-то говна…

— Зи-ин! — внезапно заорал он, повернув голову в сторону чернёющего проёма, ведущего на склад, — Зина-а! Зи-ин!

— Ну чего орёшь, оглашённый? — хмуро поинтересовалась вышедшая из двери немолодая, грузная продавщица с размахом плеч на зависть цирковому борцу.

— Да вот… — кивнул на меня пролетарий, и пепел с его папиросы, осыпавшись, полетел по широкой дуге, — мальчонке мешки старые нужны, ремонт у них!

— Мешки, говоришь? — задумалась продавщица, сканируя меня тяжёлым прокурорским взглядом.

— Да, тёть Зин, — киваю, переминаясь перед ней с ноги на ногу, уже знакомый с правилами игры, — Комнату получили, ремонт вот решили сделать. Мусора много!

— А чего это? — женщина вздернула бровь и обстоятельно привалилась к стене, став органичной её частью, этаким барельефом советской эпохи, Титанидой, отлитой из бетона и социалистических обязательств. Подавив вздох (и острое желание ответить «не твоё собачье дело»), начинаю рассказывать подательнице благ о том, кто мы, откуда, где получили комнату…

— Ага, ага… — не всегда в такт кивает тётя Зина, доставая пачку «Беломора», — а сами? Да неужто? А сам? Ага, ага…

Ей не то чтобы очень интересно, ей просто скучно. А покупатели… а что покупатели? Подождут! Не совсем понимаю, как это работает… район вроде не самый простой, а вот поди ж ты.

—… да, вот прямо так, — развожу руки, — сходу решили ремонт делать! А чего тянуть-то?

— А, ну и правильно, — согласилась продавщица, судя по некоторым оговоркам, знающая здесь всех и вся, в том числе и жителей нашего дома.

— Ладно, — отлепившись от стены, она грузно прошествовала в магазин, и через пару минут вернулась, небрежно сунув мне с дюжину грязных мешков, — держи вот!

— Спасибо, тёть Зин! — закивал я, старательно изображая благодарность.

— Спасибо… — буркнула она, усмехнувшись и возвращаясь в магазин, — Сочтёмся, племянничек!

— Здесь сразу вытряхни, — посоветовал мне грузчик, доставая из-за спины початую бутылку какой-то бормотухи, на горлышко которой, вместо пробки, надет грязноватый стакан, — вон туда отойди… да, нормально!

Набулькав себе, он сделал несколько глотков, и, растёкшись на поддоне медузой, начал лениво и бездумно глазеть на меня, щуря глаза и время от времени широко, заразительно зевая.

Вытряхнув мешки, я заодно пересчитал и проверил их. Шестнадцать штук, из них пять дырявых… тётя Зина, судя по всему, сунула мне их не глядя, что называется — от щедрот!

— Спасибо, дядь Саш! — благодарю грузчика.

— А… — отмахнулся тот, поудобней приваливаясь к стене, — говно вопрос! И не дядькай мне! Санычем называй!

— Ага… — киваю согласно, — всё, Саныч, я побежал!

Магазин этот не слишком близко к дому, так что, держа подмышкой перетянутые бечёвкой мешки, скатанные в подобие рулона, я успел передумать много всякого, пока возвращался в квартиру.

Пару месяцев ещё назад я бы и не подумал рассказывать о нас чужим людям, но в Союзе такое вот любопытство воспринимается совершенно естественно, равно как и открытость. Здесь вообще много всего по-другому, и, честное слово, я не знаю, что лучше — подобная простота нравов и открытость, когда соседи знают друг друга и считают себя вправе вмешиваться в воспитание чужих детей, или — отстранённость, замкнутость моего времени, когда не знаешь, как зовут соседа, живущего через дверь.

В Союзе общественное очень ярко доминирует над личным. Все эти пионерские и комсомольские организации, партийные органы и рабочие коллективы, лезущие в частную жизнь с грацией носорога, выбешивают порой, но не могу не признать, что некоторая польза от них всё ж таки есть.

Человеку, получившему нормальное воспитание и образование, этот кондовый коллективизм и общественная доминанта скорее в тягость, по крайней мере столь давящая и навязчивая. Он и без того знает, что нельзя сморкаться в занавеску и бить женщин, и что нужно мыть руки после туалета.

«Представитель общественности», будь то парторг Иван Петрович или соседка баба Клава, лезущие в его жизнь, вызывают только раздражение, притом вполне закономерное.

Но есть и выходцы из деревень, послевоенная безотцовщина, воспитанная улицей и приобщившаяся к стакану и табаку с малых лет, и их, чёрт подери, много…

… а тормозов у них — мало! Они не умеют, а часто и не способны просчитать последствия своих поступков самостоятельно, и их нужно одёргивать, бить по рукам и напоминать элементарные, казалось бы, вещи.

В общем, здравое зерно во всём этом есть — воспитание через коллектив, ну и, разумеется — тотальный контроль всего и вся. Хм… я бы даже сказал, прежде всего — контроль! Тотальный.

Всё это грубо и кондово, но кое-как работает, по методичкам, наспех слепленным в тридцатые годы и давным-давно устаревшим.

Здесь вообще много такого — устаревшего, застывшего, не подлежащего пересмотру. Начиная, хотя бы, от закостенелых идеологических догм, не стыкующихся с действительностью и мешающих нормальному развитию страны…

Мельком увидев себя в отражении витрины, сбился сперва с шага, а потом и с высоких мыслей.