Звезда заводской многотиражки 2 (СИ) - Фишер Саша
Потом мама собрала тарелки со стола и поставила их в раковину. А чайник все еще не закипел. О своей готовности он возвещал пронзительным свистом. Этот чайник нам подарил кто-то из родственников из Прибалтики. И ему все мои друзья завидовали, у большинства из них дома были обыкновенные эмалированные чайники с безыдейными цветочками на боках.
— Ну теперь-то он уже может говорить? — отец нетерпеливо потопал ногой под столом.
— Миша, ну что ты как этот самый... — недовольно пробурчала мама. — Можно подумать, соблюдение правил вежливости — это для вас пытка. А я как будто цербер над всеми вами!
Она встала и быстро вышла из кухни. В глубине квартиры захлопнулась еще одна дверь.
— Так и живем, юноша, — развел руками отец. — Так что все-таки случилось?
— Ваша мать в психушке, — быстро выпалил я, чтобы не тянуть уже кота за хвост. — В Закорске.
Улыбка сползла с лица моего отца. На несколько секунд повисло невыносимое молчание, которое мне захотелось немедленно заполнить.
— Мы познакомились, когда я лежал в больнице шинников, — быстро заговорил я. — Ударился головой, и меня отвезли туда по скорой. Я Наталью Ивановну очень хорошо запомнил, она... особенная. А вчера я волею случая ездил в Закорск по делам. И увидел ее там. В ужасных условиях. Думаю, ее необходимо оттуда забрать. Перевести в Новокиневск, если домой пока не отпустят. Понимаете...
— У вас были дела в психушке Закорска? — сухо спросил отец.
— У меня есть знакомый психиатр, с которым мы пишем серию статей для «Молодежной правды», может быть, видели? — да что за словесный понос на меня напал?! Может я ему еще про то, как в сортир ходил, расскажу?! — Так что дела в закорской психлечебнице у меня сугубо профессиональные...
— Таня! Таня, вернись к нам! — крикнул мой отец. И в этот момент заверещал свисток на чайнике, оповещая, что он вскипел и готов радовать всех ароматным напитком с печеньками и вареньем.
Дверь в родительскую спальню открылась, по коридору знакомо зашаркали мамины шлепанцы. И тут же раздался конский топот Жана. Черт, а ведь я и не думал, что в детстве был таким шумным! Я вообще считал, что был «книжным» ребенком и тихоней. Ха-ха...
— Ты можешь нормально ходить, а не скакать, как кенгуру?! — раздраженно сказал мама.
— Пааап, а можно мне бутерброд? — заныл я/Жан, не успев войти в кухню.
— Никаких бутербродов! — отрезала мама. — Суп не ел, значит бутербродов не полагается!
— Ну маааам... — протянул Жан.
— Хорошо, будет тебе бутерброд, — смягчилась мама, и Жан радостно запрыгал. — Но сначала тарелка супа!
— Уооооо.... — на его лице отразилось все разочарование мира. Я смотрел на ожог на его щеке. По форме он был похож на карту Африки.
— Тань, мама в больнице, — тихо сказал отец.
— Она же там работает, — мама отточенным движением открыла бледно-голубую дверцу кухонного шкафа, достала оттуда белый в красный горох заварник и жестяную коробку со слоном.
— Тань, она в психушке в Закорске, — еще тише сказал отец.
— Допилась до белой горячки? — язвительно спросила мама.
— Тань, ну что ты сразу... — отец вздохнул. — Надо съездить туда и забрать ее.
— Зачем забирать? — мама повернулась к отцу, держа в руках эту самую жестяную банку. Ох, как же долго и безрезультатно я пытался выпросить эту ценность! Какие планы и диверсии строил, чуть ли не сценарий ограбления квартиры придумал. По которому неизвестные грабители ворвались в дом и украли только эту вожделенную банку! — Миша, я не понимаю! Там она под присмотром врачей, ее лечат. А дома мы что с ней будем делать? И кто будет с ней сидеть? Ты? Мне в прошлый раз уже хватило... Блевотину ее вытирать...
— Тань! — отец повысил голос.
— Ну что, Тань?! — мама обиженно всхлипнула. — Куда ты ее привезешь, ну вот куда? К нам?
— У нее своя квартира есть... — тихо сказал отец. — Тань, мы даже пока не знаем, что с ней. Давай хотя бы навестим сначала. С лечащим врачом поговорим. Иван сказал, что она там в ужасных условиях...
— Это в Закорск тащиться?! — мама опять отвернулась к заварнику и принялась резкими движениями насыпать в него чай. Несколько крупинок просыпались на стол. — Можно подумать, у меня перед Новым годом дел никаких нет... Устроила опять подарочек...
— Тань, ну не устраивай опять при людях-то! — чуть повысил голос отец. — Сам съезжу. В какой она палате?
— Она там записана под именем Елизаветы Андреевны Покровской, — сказал я и поднялся. — Знаете, мне уже пора.
— А как же чай? — воспкликнула мама. — Я уже заварила!
— Правда некогда, спасибо большое! — я вежливо кивнул. Могу себе представить, что примерно будет дальше. Сейчас мама будет дуться и сверкать глазами. Потом они с отцом уйдут в спальню и будут там шепотом ругаться, чтобы я не услышал. Только мне будет слышно все, до единого слова, разумеется. Между нашими комнатами была одна розетка в сквозной дыре. И это «слуховое окно» было мне отлично известно. Что решат в результате, не имею ни малейшего представления. Но если мама решит расплакаться, то никуда они до Нового года не поедут. А если они не поедут, то Наталья Ивановна умрет. От белой горячки. Или от передоза того препарата, который щедро ей вливала дамочка размером с дирижабль и железной хваткой.
Но у меня появился план, как внести в этот сценарий небольшой разлад. Но для этого мне было необходимо покинуть кухню. Потому что Жан уже это сделал. Улизнул, паршивец мелкий, незаметно стянув пряник и пару овсяных печенек из корзиночки на столе.
— У нас есть замечательное варенье, вы наверняка никогда такого не пробовали! — с фальшивым радушием сказала мама. — И вы никогда не догадаетесь, из чего оно сварено!
— Я правда очень спешу, — мягко сказал я и шагнул к выходу из кухни. Правда для этого мне понадобилось протиснуться между стеной и сидящим на табуретке отцом. Так что отступление получилось несколько медленнее, чем мне бы хотелось. — Большое спасибо за ужин. И извините, что принес плохие новости.
Я вышел в коридор и, пока никто не успел за мной последовать, сунул голову в свою комнату. В смысле, комнату Жана, конечно.
— Пссст! — зашипел я, привлекая его внимание. — Есть дело. Выходи незаметно на площадку!
Глава шестнадцатая. Нам надо серьезно поговорить
Я спустился на полэтажа вниз и остановился за трубой мусоропровода. Сквозь замерзшее стекло окна снаружи проникал свет лампы-солнца и падал на потолок замысловатыми узорами. На подоконнике стояла стеклянная поллитровая банка, наполовину заполненная окурками.
Прошла минута. Интересно, сумею десятилетний я улизнуть от родителей? И захочу ли? Какой-то дядя шепотом предложил посекретничать в темном подъезде. Да нет, точно захочу. Меня же любопытство тогда сожрет, если я дома останусь.
Вторая минута.
Хотя мама на взводе. Может встать над душой и начать проверять домашку или еще что-то такое.
Третья минута.
Замок у нас довольно шумный, тихо не откроешь. Значит, чтобы выйти в подъезд, мне нужно придумать для этого легитимный повод. Раз я в такое время не болтаюсь на улице, как обычно, значит или болею, или наказан. Больным десятилетний я вроде не выглядел, значит это «до Нового года никаких прогулок!» Ну да. После взрыва, который мы во дворе устроили. А значит, мне надо быть паинькой и всячески выслуживаться. Виноватым настолько, чтобы есть суп с тараканами, я себя, видимо не считал, а вот...
Наверху щелкнул замок.
— ...мусор только выкину, мам! Ну правда! Я же в тапочках, куда я убегу?!
Дверь захлопнулась. На лестнице раздались шлепающие шаги. Замерли.
— Эй! — раздался громкий шепот. — Вы тут, дядя?
— Ага, — я вышел из-за мусоропровода. — Наказали и на улицу не пускают?
— Ага, — вздохнул Жан. — Главное, сначала хотят, чтобы мы были смелыми и изучали новое, а когда... Эх, эти взрослые! Так что там за дело, дядя? А то у меня пара минут всего, если дольше задержусь, мама выскочит меня искать.
