Алекс Гарридо - Любимая игрушка судьбы
Акамие послушно опустил голову ему на грудь, они вздохнули одновременно и рассмеялись.
— Видеть тебя хочу. Здесь темно, а я так давно не видел светлого твоего лица. Света! — крикнул царь. — Эй, слуги, света!
Четверо рабов вбежали, не разгибая спин, в опочивальню и кинулись к окнам.
— Подождите, — остановил их встревоженный голос лекаря, вошедшего следом.
Акамие, вскрикнув, бросился лицом в подушку.
— Мой повелитель, — низко кланяясь, обратился Эрдани к царю. — Твоим глазам еще нужен покой и вреден яркий свет. Я полагаю, что следует лишь немного приподнять завесы, дабы полуденные лучи не нанесли ущерба твоему зрению.
Царь кивнул, и лекарь махнул рукой слугам. Те принялись сворачивать нижний край занавеса, закрепляя его продетыми шнурами. Акмие сразу сполз под одеяло, натянув его рукой так, чтобы не видно было и макушки. И в порыве озорства неожиданно поцеловал царя в бок. Царь вздрогнул и широко улыбнулся, сдерживая довольный смешок.
— Подойди поближе, мой Эрдани. Я хочу благодарить тебя, слава врачевателей, за чудесное спасение. Вели шире распахнуть ворота твоего дома: еще до заката прибудут носильщики с наградой. А кроме этого, пойди и скажи хранителю моей сокровищницы, что тебе дозволено самому выбрать то, что наиболее приятно будет твоим глазам и развеселит душу. Судьбе было угодно, чтобы ты спас меня, а я желаю, чтобы ты радовался и ликовал. Распорядителю моего двора я прикажу доставить в твой дом все необходимое для праздника. Будешь веселиться со своими друзьями и гордиться перед ними своим искусством, милостью Судьбы и честью, которую оказывает тебе царь. И невольниц из Аттана подарю тебе, с тяжелыми бедрами и тонким станом, которые были взяты из их домов невинными и не побывали в руках купцов и перекупщиков. И двух коней из пустыни: им нет цены — пришлю тебе, как только сам смогу их выбрать. Доволен ли ты наградой, искуснейший из лекарей?
Эрдани слушал, склонив голову, не перебивал царя, но лицо его озабоченно хмурилось.
— Что тебе не по душе? — нахмурился и царь, не дождавшись ответа. — Тебе кажется малой награда?
— Мой повелитель! — воскликнул Эрдани. — Я не смел перебивать тебя, но позволь устранить недоразумение. Тебя спас не я.
Лекарь поклонился так низко, как только мог.
— Как? — развел руками царь. — Не слишком ли ты скромен? Ясно, что человека губит или спасает Судьба, но она спасла меня твоими руками — тебе и моя благодарность, а Судьбе — покорность и почитание.
— Прости меня, царь, или прикажи казнить за то, что я спорю с тобой, но я снова скажу: не моими руками Судьба спасла тебя. Тебя исцелил не я, а твой невольник, из тех, что под покрывалом.
Царь рывком сел в постели.
— Что говоришь? Объясни немедленно!
— Я объясню, повелитель, если позволишь, все, что знаю; а знаю я мало. Вот, взгляни, — лекарь протянул царю нефритовую коробочку. — Это лекарство, исцелившее тебя. Этот порошок бесценен, ибо прислан тебе из Храма Судьбы, единственного, того, что в долине Аиберджит, где обрел обещанную и предсказанную смерть царевич Кунрайо. Редко кто находит путь в долину Аиберджит, это ты знаешь, царь. Я там был и прошел посвящение. Мне известны при твоем дворе еще двое, побывавшие в долине, но их имена, повелитель, мне не дозволено называть. Они, как и я, доверенные слуги Судьбы. И никому не известно, когда и какая служба будет угодна ей. Есть, однако, некоторые признаки. Но раскрывать их не дозволено. Я и не смог бы раскрыть их тебе, царь. Я узнал их во время обрядов в Храме, а то, что дано в откровении, объяснению не поддается…
— Я и не спрашиваю тебя об этом! — сердито заметил царь. — Расскажи о лекарстве — и о невольнике.
— Повинуюсь, мой царь! — воскликнул лекарь. — Я сказал, что редко человеку открывается путь в долину. Но еще реже появляются в мире вещи, принадлежащие Храму. Я впервые видел нечто, исходящее из долины Аиберджит, когда твой невольник принес эту коробочку. Я сказал, что порошок, содержащийся в ней, бесценен, и это истинная правда. Это лекарство исцелит любую болезнь и любую рану. Но знай, мой повелитель, что оно имеет силу лишь в руках того, кому оно дано Судьбой. Никто, кроме этого невольника, не мог исцелить тебя, ибо такова воля Судьбы.
— Где же он взял лекарство? — ревниво недоумевал царь.
— Если позволишь, я скажу, что невольник мог получить его только из рук верховного жреца, а где и когда, это мне неведомо. Спроси невольника, и, если позволено, он ответит тебе, а если нет — жги его огнем, он не сможет сказать. Власть жрецов Храма так велика, что людям не объять ее мыслью. Но и они — лишь начальники над слугами и сами слуги.
— Я понял то, что ты сказал, — прервал известного красноречием лекаря царь. — Теперь иди. Мне надо все это обдумать. Да не забудь зайти к хранителю сокровищницы. И держи открытыми ворота твоего дома, чтобы моим посланным не стучаться в них. Я не отнимаю своих даров. Иди.
Низко склонившись и пятясь, лекарь покинул опочивальню. Царь повертел в пальцах коробочку. Она не открывалась. Акамие под покрывалом не шевелился и, казалось, не дышал.
Царь резко сдернул одеяло с его головы. Акамие лежал вытянувшись, с закрытыми глазами, будто уже мертвый.
— Ты тоже — доверенный слуга? — строго спросил царь.
— Нет! — встрепенулся Акамие. — Разве царь не знает, что я никогда не был в долине Аиберджит? Я только слышал легенду. Если царь помнит, мне было дозволено посещать уроки царевича Эртхиа…
— Я не об этом тебя спрашиваю, — перебил царь торопливые оправдания Акамие. — Где ты взял лекарство?
Акамие вздохнул и снова закрыл глаза. Царь тряхнул его за плечо.
— Говори же, сегодня я прощу тебе все… — царь досадливо рыкнул, обронив небывалое обещание.
Акамие прижался головой к его плечу.
— Мой господин спрашивал, почему на мне одежда всадника…
Сразу Акамие понял, что о старике говорить не дозволено. Но он попытался объяснить хоть что-то, лишь бы не потерять едва обретенное доверие и милость царя.
— Мне было обещано… что я найду лекарство для тебя… если стану искать. Ты позвал меня и сказал, что любишь — я готов был умереть за тебя. Вот я и кинулся искать… и нашел… Это все! — взмолился Акамие. — Больше я ничего не могу тебе сказать.
Он с рыданиями спрятал лицо в подушки.
И не одно мгновение протекло, прежде чем царь схватил его и прижал к себе, как самое дорогое свое сокровище.
Книга III
Глава 10
Вонь и скука — вот две пытки, которыми не утруждают себя палачи, но всякая темница ими изобильна.
Сначала Эртхиа старался не дышать, потом притерпелся. А немного погодя невыносимое для пылкой и предприимчивой натуры безделье заставило его набрать полную грудь воздуха — и запеть.
Песни одни давали отраду душе, измученной тревогой за нежного брата, за свою собственную, видимо, недолгую жизнь и за жизнь отца.
Но свет и тьма чередовались в крохотном окошке под потолком темницы, и переклички стражи отмечали течение часов, и мычание, блеянье и глухой рокот пригоняемых стад, и ржание коней, и крики торговцев водой, и мастерская ругань распорядителей двора — все голоса и звуки повседневной жизни долетали до Эртхиа; а все не слышно было воплей и стенаний жен и наложниц повелителя, дворцовых рабынь и служанок, погребальным хором провожающих своего господина на другую сторону мира.
Значит, отец был жив. Может быть, он уже выздоравливал. Не могло у Эртхиа быть радости большей. Но, готовый к любой казни, ничуть не сожалея о содеянном, он все же дрожал в ознобе при мысли о суровом отцовском суде.
Петь — вот последняя радость. Петь и надеяться, вопреки очевидному, что Акамие ушел от погони, что где-то в чужой стороне будет он жив и весел, вспоминая брата своего Эртхиа.
— Где Эртхиа? — строго вопросил царь, обведя взглядом сыновей.
Царевичи стояли перед троном по старшинству: Лакхаараа, Эртхаана, Шаутара. Не было только младшего.
На вопрос царевичи отвечали смущением на лицах, потупленными взглядами и нахмуренными бровями. Благородное воспитание и требования приличий не позволяли им переглянуться, да и что переглядываться! Каждому известно, в чем дело, а говорить надлежит Лакхаараа, старшему.
— Что случилось с вашим братом? — громче спросил царь, уже пряча тревогу за строгостью. И то, если старшие не уберегли младшего, спрос с них будет суровым. Откинув голову, царь строго посмотрел на наследника.
Лакхаараа, проглотив проклятие Судьбе за незавидную честь держать ответ перед отцом, нерадостно признался:
— Эртхиа, твой сын и наш брат, находится в Башне Заточения.
Царь в крайнем изумлении хлопнул себя рукой по колену.
— Видно, пока я болел, все во дворце вверх дном перевернулось! Ну, объясни же мне, за что этот мальчик неженатый, за кем не помню ни злого дела, ни злого умысла, оказался в темнице?
