Лев Прозоров - Слава Перуну!
Стоит только осаждающим отойти под напором вновь прибывшей дружины в сторону от ворот или повернуться к ним спиною. Да и этого не потребуется – ворота у Смоленска не одни. А новые дружинники встали так, чтобы в бою оттеснить осаждавших под стены – а со стен их, без сомнения, тут же приветят и стрелами, и сулицами, и камнями – всем тем, что уже изобильно там приготовлено в ожидании дорогих гостей.
Рогволод Полотеский, потомок первого князя кривичского, Белополя Белого Волка, поднял голову и тихо засмеялся, ловя ртом молодые снежинки.
– Чему радуешься, князь? – хмуро полюбопытствовал воевода Бутрим.
– А тебе не нравится? – князь, ещё не надевший поверх меховой шапки шлем, кивнул головою на молчаливые ряды красных щитов с Яргой и Соколом. – Хотел бы и я такие порядки завести, да теперь навряд успею.
Бутрим фыркнул, встопорщив усы.
– И сразу ж видно – умелые воины. От их меча пасть – это не от горшени немытого булыжник или бревно шлемом поймать.
На этот раз Бутрим не стал даже фыркать.
Рогволод же, по-прежнему весело оглянувшись, вдруг махнул рукою молодому, как и сам князь, полочанину со стягом.
– Эй, Нежило, а ну, протруби, что потолковать хочу! – и, не дожидаясь, пока знаменосец, перехватив стяговище на сгиб локтя, отцепит от пояса длинный рог, тронул вперед своего Шэраня. Серый в яблоках хмурый конек понёс своего хозяина вперёд. Щитоносцы перед ним поворачивались с негодованием, но увидев, чей конь толкнул их в спину грудью, проглатывали заготовленные ругательства и подавались в стороны. По рядам прошло шевеление – князь вперёд двинулся, не на слом[23] ли пора? Но увидев, что князь не вынул из ножен меча и не держит в руках занесённую для первого броска сулицу, да и рог запел вызов на переговоры, а не боевой клич, остались на месте.
Иные – и с облегчением.
Нежило, протрубив, последовал за князем – впрочем, без той безмятежной улыбки, что сияла на лице Рогволода.
Один из всадников справа от кольчужного строя стронулся вперёд. Плащ на нём был красный, с шитым золотом оплечьем. Золотом поблескивали и пластины над наносьем шлема – впрочем, шлем русин неторопливо снял, расстегнув бармицу и ремень и уложив перед собою на седло, оставшись в волчьей прилбице. Конь под ним был иссера-белый. За ним, верхом на рыжей кобыле, двигался знаменосец. Стяг был – шест, глаголем вставленная в дыру на вершине его перекладина и распяленное меж ними алое хвостатое полотнище с уже знакомым знаком – вровень таким, как на красных щитах.
Ближе к середине чистого места между двумя рядами обращенных друг на дружку щитов русин соскочил с коня, ловко перекинув уздечку остановившемуся знаменосцу. Улыбка Рогволода чуть поблекла – кривичский князь понимал, что будет смотреться дурак дураком, разговаривая с пешим с седла. Был бы это слабый враг или воевода из осажденного города… а когда за спиной пешего эта красная стена, может показаться, что он, Рогволод, боится спускаться наземь, готовясь, в случае чего, удрать. А спешиваться не хотелось – поджарый и жилистый, князь Полотеска не то чтобы сильно вышел ростом и с теми, кому повезло больше, предпочитал говорить сидя – на скамье, в седле, на престоле ли – главное, чтоб разница в росте не слишком бросалась в глаза.
Хотя… снявши голову, по волосам не плачут – Рогволод повторил движения противника, лихо спрыгнув с коня в хрусткий молодой снег, что продолжал сыпаться с неба. Знаменосец едва не упустил кинутую ему узду – эх, Нежило, неуклюжее чудило, хоть бы напоследок князя не срамил перед гостем…
На радость Рогволоду, вождь новоприбывшей рати и сам оказался не верзилой. Кривич предпочел считать это добрым знаком. Зато плечистый, а в доспехах поверх поддоспешника и вовсе кряжем, который что в высоту, что в ширину, гляделся. Румяный, голубоглазый, с золотистыми молодыми усами – вот тут Рогволоду было особенно хвастать нечем, еле пробиваются… Курносый. Из-под отворота прилбицы поблескивает золотая серьга с алым камнем и двумя белыми жемчужинами.
Едва Рогволод открыл рот начать разговор, вождь пришлых опередил его:
– Что ты делаешь с войском на чужой земле, полочанин?
– На чужой? – улыбнулся ещё шире прежнего Рогволод. – Русин, я хотя бы кривич! А вот ты со своими людьми что делаешь здесь?
– Кривич или нет – Смоленск за полвека как сам пошёл под русскую руку.
– То когда было, – покачал меховым колпаком Рогволод. – Ныне русины кланяются бабе, променявшей Богов на распятого Мертвеца, позабыли и походы, и полюдья. Зачем Смоленску такие покровители?
Русин выгнул дугами золотистые брови.
– Погляди мне за плечо, может, увидишь причины – одну-другую… сотню.
– Ну, таких причин и за моей спиною немало.
– Для чего ты звал меня на переговоры? – спросил вдруг вождь русинов. – Перед дракою браниться и без труб можно.
Рогволод наклонил голову:
– Да хотел глянуть на того, кто привёл сюда столько народу.
– Поглядел?
– Поглядел, – рассмеялся кривич. – Стар ты. Вот какое слово у меня к тебе, русин, – без улыбки продолжил он. – Может, ты меня одолеешь. А может, и нет. Но то, что ты, самое малое, две трети своей дружины положишь – как пить дать. Лучше сойдёмся ты да я – если я одолею, отпустишь нас с добычей.
– А если я тебя? – спросил ровным голосом русин, разглядывая войско из Полотеска.
Рогволод двинул плечами под плащом из серебристых шкур:
– Будем драться.
– Драться можно и так.
Рогволод прикусил губу, стянув под зуб один угол улыбки.
– Мы оставим добычу.
На это вождь русинов даже отвечать не стал. Будто задумался, поглядывая на смоленские стены, над которыми, растревоженные людской суматохой, с криками носились загнездовавшие под крышами вороны и галки.
– Добро. Чего тебе надо?
– Твоё войско сдастся.
В первый раз с начала разговора с лица потомка Белополя пропала улыбка.
– Ты не слишком многого хочешь, русин?
– Как раз вровень, кривич.
Рогволод было ощерился, оскорбить надменного чужака – но смолчал. Он потомок Белого Волка, а не тявкающий над костью щенок.
И не купец на торгу, чтобы торговаться…
Вместо этого бросил:
– Добро! – и, закончив на этом разговор, пошёл к Шэраню.
Дальше будут говорить палицы, копья и клинки.
Надо сказать, когда князь-кривич, усевшись верхом на Шэраня и застегнув невысокий варяжский шлем, поглядел на соперника, в грудь будто насыпали снега. Не этого, нежного и чистого, а весеннего – грязного и липкого. Пусть русин и не был так уж выше самого Рогволода – верхом на своем рослом скакуне он всё равно выглядел огромным. Именно сейчас, как на грех, вздумавшее проклюнуться из туч солнце – будто Хорс-Даждьбог любопытствовал поединком – светило русину в спину, а Рогволоду в глаза – оттого супостат казался ещё больше и грознее, этакой мрачной скалой, по краям которой играли на железе яркие блики.
Русин, тем временем, проехал вперёд, ещё не вынув оружия, и повернулся к кривичскому войску левым, укрытым щитом, боком. Так и встал, приглашая противника встать напротив. Ага, не хочет, значит, пользоваться преимуществом… благородный. Рогволод – а что ещё тут сделаешь – и впрямь подаётся влево, проезжает несколько шагов.
Рогволод поднимает над головою палицу. Древнюю, с навершием из вытертого красного камня, с синеватыми прожилками.
– Рогуалод! Рогуалод!! Пярун рагаты! – ревут кривичи.
– Перрррркууун! Рагивалд рикс! Рагивалд! – поддерживают конники на крыльях полотеского войска.
Вразнобой грохочут древки о деревянные щиты.
Шум поднялся страшный – крики испуганных птиц без следа пропадают в рёве человеческой стаи.
Вождь русинов поднимает свою булаву. В то же самое время один из всадников, спешившийся и вышедший чуть вперёд ряда щитов, когда главный выехал на зов Рогволода – отсюда не видно, что между бармицей и краем шлема глядит только один глаз, – вынимает из ножен меч, держа его странным хватом – острием к снегу. Отводит его чуть вперёд. Щитоносцы переднего ряда выпрастывают из-под красных щитов секиры и так же ухваченные мечи. Копья стоявших за ними тоже шевелятся.
Спешившийся русин ударяет голоменью меча по красной щеке щита. И в то же самое мгновение весь русский строй ударяет о щиты своим оружием плашмя. Разом.
Жуткий громовой лязг, как нож мешковину, пропарывает рёв полотеского полчища.
И снова спешившийся бьет о щит – и тысячеголосым железным эхом отзывается строй.
А на третий раз всё русское войско одним голосом выдыхает в холод первого дня зимы:
– Рррррусь!
И снова, ладьей взлетая на гребень волны железного лязга:
– Рррусь!!
Два всадника несутся один на другого. Рука кривича описывает широкую дугу – и палица вырывается из его руки, уходя к трём позолоченным остриям на шлеме русина[24]. Кривич не успевает заметить на мгновение мелькнувшего на лице русина легкого удивления – красный щит дёргается вверх, откидывая палицу прочь, – и Рогволод тут же едва успевает нырнуть за свой, в который врезается булава русина. Хорошо так врезается – слышно, как хрустнуло дерево.
