Кирилл Бенедиктов - Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье
— А если здесь попробовать? — Теркин показал, где. — Тут покинутая деревня, немцев вроде нет.
— Это Бондари, — усмехнулся Крюков. — Мы там пятнадцать эсэсовцев положили, с тех пор они наблюдательный пункт оттуда убрали. Через Бондари пройти можно, но вот тут, у Коло-Михайливки, у немцев сосредоточены большие силы. Как раз здесь-то немецкие танки нас и встретили.
— Но вы напролом шли, а если попробовать тихой сапой?
— Попробовать-то не фокус. А вот пройти через это мелкое сито тут, ребята, надо невидимками быть.
Резкий стук в окно заставил Гумилева и Теркина вскочить на ноги, схватившись за автоматы.
— Кто это? — нервным шепотом спросил оставшийся сидеть Жигулин. На лбу его выступили крупные капли пота.
— Не знаю, — одними губами ответил кузнец. — Давайте пока вон в комнату спрячьтесь. Если полицаи, уходите через окно. Ефрем, выведешь?
— Ага, — часто закивал Жигулин. Он с трудом выбрался из-за стола и поманил Гумилева и Теркина в неосвещенную комнату, отгороженную от горницы плотной занавеской.
Василий первым делом бесшумно прокрался к окну и осторожно выглянул наружу. Видимо, он остался доволен увиденным, потому что повернулся к Гумилеву и успокаивающе кивнул головой:
— Все в порядке.
Все трое затаили дыхание. Было слышно, как кузнец тяжело протопал в сени, стуча своим костылем об пол. Заскрипела отворяемая дверь.
— Что ты все запираешься, Алексеич, — услышал Гумилев чей-то недовольный голос, — как будто прячешь кого! Я-то что, мое дело маленькое, а если вдруг немцы ненароком заглянут? У Пахоменки-то, слыхал, всю семью батогами пороли — показалось им, вишь, что дети у Петро слишком часто в лес бегают. Он кричит — ягоды они там собирают! — а ему: врешь, собака, ты с партизанами путаешься! И в батоги…
Лев заглянул в щелку. В дверях горницы стоял тщедушного сложения мужичонка с красными слезящимися глазами. Крюков не пускал его дальше порога, заслоняя своей широкой спиной занавеску и прятавшихся за ней гостей.
— Так то Пархоменко, — проговорил кузнец рассудительно. — У Петро просто вид такой — даже когда правду говорит, все равно кажется, что врет.
— Ну, смотри, Алексеич, — мокрые глаза мужичонки воровато ощупывали комнату, — мое дело совет добрый дать, по-соседски, как говорится. Да, я ж к тебе по делу. Махорки не отсыплешь мне до понедельника? В понедельник я в город поеду, оттуда привезу.
— Махорки? — переспросил Крюков. — Отчего ж не отсыпать. Пойдем, сосед.
— Куда это? — удивился красноглазый. — Кто ж табак в сенях хранит?
— Пошли, пошли, — кузнец взял его за плечо, легонько подтолкнул к двери — Ты ж за куревом пришел? Курева дам. А гостей я нынче принимать не намерен.
Он вернулся минут через десять, злой и встревоженный.
— Выходите, все в порядке. Прогулялся я за ним малость — он домой к себе вернулся. Верно, действительно за махоркой заходил.
— А чего хмуритесь тогда, Антон Алексеевич? — спросил Гумилев.
— Да не нравится мне что-то. Сам не пойму что, а вот только чую — что-то не так. Макар, конечно, мужик скользкий, но немцам вроде не стучит. Я бы знал, если что.
— Хочешь сказать, ты здесь все про всех знаешь? — насмешливо спросил оправившийся от испуга Жигулин.
Крюков пожал мощными плечами.
— Знаю, что гниловат тут народишко. Лучшие в лес ушли, а те, что остались, вертятся, как ужи на сковородке — и нашим, и вашим. Доверять никому нельзя.
— Что, и тебе? — не унимался Ефрем.
— По-хорошему — и мне нельзя. Откуда вам знать, может, я немцам уже давно продался?
— Ну и шутки у тебя, Антон, — скривился Жигулин. — Вот доложу товарищу Титоренке, он тебе мигом устроит просветление.
— Хватит ругаться, — оборвал его Теркин. — Мы еще дело свое не доделали. Давайте вернемся к карте, товарищи. Да про карту я уже все вам рассказал. Большому отряду в Стрижавку не пробиться. Маленькой группе — может быть, и получится. Будь у меня две ноги, я бы все-таки по реке попробовал спуститься. Знаете, как казаки в старое время делали? Тростниковую трубочку срезали и через нее дышали, под водой сидя.
— Это правда, — подтвердил Лев. — В византийских хрониках есть рассказ о том, как славяне незамеченными подошли так к самим стенам Константинополя.
Кузнец с уважением взглянул на него.
— Вон как, не знал. Казаки, значит, от них переняли. В общем, я бы так сделал. Вы вот про Бондари говорили — там сейчас поста немецкого нет, к реке можно свободно подойти. Оттуда, правда, до ставки километров пятнадцать, проплыть их под водой вряд ли кто-то сумеет. Но на берег можно выбраться за вторым кольцом оцепления, а это гораздо ближе. Семь-восемь километров — и вы, считай, уже в логове.
Крюков огорченно хлопнул себя по культе.
— И я бы с вами пошел! Плюнул бы на все, и пошел бы! Да только на кой черт я вам там нужен такой…
— Слышь, Алексеич, — неожиданно спросил Жигулин, пристально рассматривая кузнеца. Зрачки у него сузились, глаза, как маленькие буравчики, сверлили жесткое лицо Крюкова. — А где супруга-то твоя, Алена Ивановна? Я сразу как-то не сообразил, а теперь смотрю — холостякуешь ты.
У Крюкова задвигался на шее кадык.
— В городе Алена, — неохотно проговорил он. — Работу нашла.
— Ух, ты! — восхищенно воскликнул Жигулин. — Работу! Ну, повезло… и кем же она там трудится?
Кузнец посмотрел на него тяжелым взглядом.
— Тебе-то что, Ефремка? Тоже захотел грошей подзаработать?
Теркин хмыкнул, хлопнул Гумилева по плечу.
— Ну, ребята, вы тут поговорите, а мы покурим пойдем.
Крюков кивнул.
— Осторожней только, чтоб с улицы вас не увидали. Тут, знаете, любопытных глаз хватает.
Лев и Василий, закинув автоматы за плечи, вышли на крыльцо. Пока они разговаривали, на село упала ночь — темень стояла такая, что опасения кузнеца казались напрасными.
— Чего-то они между собой не поделили, — сказал Теркин. Доставать папиросы он не торопился. — И не вчера, а давно.
— Я тоже заметил. Не любят они друг друга.
— Как тебе кузнец?
— Да вроде нормальный мужик. А что, думаешь…
Теркин цыкнул зубом.
— Да не то, чтобы думаю… А только вот тоже какое-то у меня чувство смурное. Как кузнец сказал — что-то не так. Пора уходить, как считаешь?
— Вот так, не попрощавшись?
— Да не в прощании дело. Этого балабола надо забрать. Без него в лесу ночью заплутаем.
Он подумал, похрустел пальцами.
— Вот что, Николаич, я сейчас схожу до ветру, заодно погляжу, все ли в округе спокойно. Ты пока перекури, чтоб правдиво все было. Вернусь — берем Ефрема за шкирку и обратно к партизанам.
— Может, вместе поглядим?
— Ты вон за дорогой смотри. А я по задам пройдусь.
Ткнул Льва в бок локтем и растворился в ночи.
Лев постоял немного, прислушиваясь к далекому лаю собак. Достал папиросу, чиркнул спичкой. Огонек на мгновение выхватил из темноты стройные абрисы тополей за околицей. В небе перемигивались крупные звезды.
— Дяденька, а дяденька! — услышал он чей-то шепот. Обернулся, положив руку на автомат.
— Дяденька! — испуганно шептал кто-то из-под большого куста сирени, росшего у калитки. — Мне сказать вам что-то надо, подойдите сюда!
«Ловушка?» — подумал Лев. Голос был совсем мальчишечий, тонкий. На всякий случай, сдернув с плеча автомат, Гумилев шагнул к сирени, присел на корточки.
— Дяденька, — торопливо заговорил невидимый мальчишка, — уходить вам надо, сейчас полицаи придут! Уходите быстрее, а то схватят вас! Выдали вас, дяденька!
— Кто? — Лев просунул в кусты руку и ухватил пацана за худое плечо. — Кто выдал?
— Батька мой! — мальчишку трясло от страха. — Он со старостой говорил, а я подслушал. Бегите к своим, дяденька, пожалуйста!
«А кто твой батька?» — хотел спросить Гумилев, но не успел. В темноте послышался слабый, едва различимый звук — будто шуршала плотная ткань. Лев отпустил мальчишку, воткнул папиросу в землю и поднялся.
К дому кузнеца с двух сторон крались темные силуэты.
Неожиданно для себя Лев запаниковал. Что делать? Бежать в дом, предупредить Крюкова и Жигулина? А если за это время враги возьмут их в кольцо? Нет, не успеть! И потом, где-то рядом бродит в темноте Теркин. Значит, надо стрелять первым. Как там говорил Наполеон — ввяжемся в бой, а потом посмотрим?
Четыре темные фигуры приблизились к калитке. Теперь Лев мог рассмотреть их как следует. Двое в полицейской форме, в кепках с длинными козырьками. В руках автоматы. Еще двое — просто здоровые бугаи в пиджаках и кепках-восьмиклинках. Вторая группа бесшумно огибала ограду, уходя в густую тень тополей. Сейчас они окружат дом, понял Гумилев, и тогда нам точно не выбраться!
Он щелчком сбросил предохранитель и дал очередь по тем, что стояли у калитки.
Увидел, как повалился один из полицаев. «Убил!» — мелькнула торжествующая мысль. Второй полицай быстро отпрыгнул в сторону и выстрелил в ответ — оторванная пулей ветка хлестнула Гумилева по лицу. В доме что-то грохнуло, в окнах погас свет.
