Андрей Валентинов - Небеса ликуют
Особо следует сказать о Гуаире, о которой столь часто вспоминает автор.
Иезуиты вот уже почти целый век откровенно лгут, представляя свой парагвайский эксперимент в качестве попытки создания Нового Мира.
Смешно — и страшно.
Правда же в том, что на берегах Парагвая столкнулись две шайки рабовладельцев: испанские плантаторы и иезуитские «ловцы человеков». Отсюда их вражда. Порядки же в иезуитских редукциях ничем не лучше, чем в энкомиендо. Достаточно напомнить, что эти поборники мракобесия учат индейцев только четырем действиям арифметики и умению подписывать свое имя. Совершенно очевидно, что создание «самоуправления», отмена смертной казни и телесных наказаний, «защита» от испанцев, театр и праздники — это лишь способ обмануть бедных «инфлиес», дабы заставить их трудиться на благо Общества.
Недаром в начале своего путешествия отец Адам вел в Амстердаме переговоры с Ост-Индской компанией. Вот какому богу служит он и ему подобные! Я не говорю уже о том, что идея «социального равенства», изложенная в писаниях фанатика Мора и еретика Кампанеллы, порочна по своей сути.
Это и так очевидно.
И наконец о некоторых частностях.
Об отце Адаме, лжеце, распутнике и гордеце, читатели уже имеют определенное представление. Добавлю лишь, что сей иезуит напрасно мнил себя (что очевидно) Аполлоном. На самом деле его внешность могла вызвать только смех — длинноногий, длиннорукий, смуглый, он в самом деле весьма смахивал на гнусную обезьяну из американской сельвы.
А вот за брата Азиния мне до сих пор обидно.
Отец Гуаира относился к нему хуже, чем к собаке. А между тем брат Азиний — очень хороший и честный человек. Он — бывший регент хора, искренне любивший своих воспитанников, приятный собеседник и, кстати, вовсе не такой урод, как считает автор. Брат Азиний действительно небольшого роста, но его наружность скорее приятна, особенно когда он не надевает сутаны.
Что касаемо его порока, то он извинителен. Еще древние греки, равно как и римляне, не видели ничего преступного в однополой любви. Достаточно вспомнить Сократа, Александра Великого и Цезаря. Чувства человека следует уважать, а не презирать!
КНИГА ВТОРАЯ,
в которой содержится рассказ о плавании из Остии в Истанбул и далее на север, о климате и достопримечательностях Крыма и Татарии, об обычаях и нравах тамошних жителей, о путешествии через Татарийские степи в земли, лежащие у великой реки Борисфен, именуемой еще Днепром, а также о многом ином, которую автор для краткости склонен наименовать
СГИНУВШИЙ НОСТРАДАМУС
Главы VII-VIII
Эпитома
В этих главах, неимоверно затянутых, автор повествует о плавании на венецианском корабле «Святой Марк» из Италии в столицу Блистательной Порты. В них содержатся пространные и совершенно не представляющие интереса размышления о средиземноморской торговле, в том числе о соперничестве между Генуей и Венецианской республикой в Леванте. Значительно более любопытны мысли отца Гуаиры по поводу исторических судеб Византии. Автор справедливо видит первопричиной ее падения православие, оказавшее пагубное влияние не только на Второй Рим, но и на Балканы и Русь.
При описании пребывания в Истанбуле излишне подробно смакуется мелкое и совершенно незначительное происшествие, связанное с братом Азинием. Несмотря на гнусные намеки автора, истина состоит в том, что этот достойный человек заблудился в кварталах Галаты и был вынужден воспользоваться гостеприимством одного греческого юноши. Из Истанбула отец Гуаира и мы, его спутники, направились на корабле «Яхья Бухтейн» в Татарийский Крым, где и сошли на берег Ахтиарской бухты
Глава IX
О том, что случилось на развалинах Топе-Тархана, о красотах и соблазнах города Бахчисарая, а также о некоторых обычаях и традициях Татарии.
Разбойники: Эй, парень! Присоединяйся к нам! Ты сможешь грабить, жечь, пытать, издеваться, насиловать девок и баб, пьянствовать и жрать вволю. Черт побери! Ты не прогадаешь!
Илочечонк: Но зачем все это? Во имя чего? Разбойники: Вот дурак непонятливый! Ясное дело — во имя свободы!
Действо об Илочечонке, явление девятоеШторм, гнавшийся за нами от самой Варны, опоздал. Зато не опоздал ветер.
Загудело, засвистело к полуночи, а под утро старая мазанка, в которой довелось ночевать, была готова взлететь — прямо к низким тучам, цеплявшимся за вершины близких холмов, покрытых черным мокрым лесом.
Очаг, сложенный из потрескавшегося известняка, чадил до рези в глазах, и я, как только на дворе побледнело, поспешил накинуть плащ и выйти на берег.
За ночь море подобралось ближе. Громадные волны несли седую пену, причал исчез, скрывшись под темно-зеленой рябью. Пропала и половина лодок, вытащенных загодя на берег. Резкий дух гнилых водорослей забивал горечь дыма, срываемого ветром из низких, приземистых дымоходов.
Да, нам повезло. Март — не лучший месяц для плавания по этому морю, давно переставшему быть Гостеприимным.
На востоке, над круглой бухтой, странно тихой в этот час, медленно проступало неровное светлое пятно. Солнце.
Значит, нам пора. До ворот Топе-Тархана не меньше часа ходьбы, а спешить по скользкой старой траве, желтым саваном покрывавшей холмы, не хотелось. Мертвая страна…
Говорят, весной здесь расцветают маки, но сейчас, в это холодное мокрое утро, пустынная земля казалась преддверием Аида, где среди жухлой прошлогодней травы цветут лишь асфодели — цветы Смерти.
* * *Диспозиция была проста.
Рыбацкое селение, приютившееся на берегу Ахтиарской бухты, больше походило на пиратский табор, а посему доблестному шевалье дю Бартасу выпала нелегкая миссия по охране нашего багажа.
Остальных приходилось брать с собой. Сьера Гарсиласио не следовало оставлять без присмотра, брата же Азиния было просто опасно держать в непосредственной близости от кулаков грозного пикардийца. Особенно после Галаты. Синяк, темнеющий на скуле нашего «попика», был, по уверению шевалье, лишь авансом.
Почему-то вспомнилась детская игра «Волк, Коза и Капуста».
Сыграем?
— А верно ли, достопочтенный синьор Адам, что руины сии — не что иное, как развалины Херсона, славного своими мучениками и подвижниками?
Я покосился на брата Азиния, удобно устроившегося в глубокой нише у подножия громадной башни с осыпавшимися зубцами. Место было удачным — защищало и от ветра, и от мокрых брызг. Море бушевало рядом — на севере, за неровным рядом стен, и на западе, где глубоко в сушу вдавалась узкая бухта.
Мне и сьеру еретику повезло меньше. Чудом уцелевшая калитка, врезанная в стену, могла укрыть от дождя — но не от бури.
Я оглянулся. Слева — мокрые желтые холмы, справа — серый камень.
Призрак города…
— Так действительно считают, отец Азиний. Но полной уверенности нет. Возможно, Херсон был севернее, возле устья Борисфена. Турки называют это место Топе-Тархан.
Не без труда удалось договориться. Он — «отец», я просто «синьор» без совершенно лишней приставки «мон». Бывший регент покорился не без скрежета зубовного.
— Я видел в стенах дыры, — негромко проговорил сьер де ла Риверо. — Круглые, как от ядер. Этот город брали приступом?
Дыры я тоже заметил — огромные рваные раны в серой плоти известняка. Когда-то здесь не жалели пороха.
— Может быть, сьер Гарсиласио. Но я слыхал, что турки обстреливали уже пустой город. За этими стенами любят прятаться разбойники.
Из ниши донеслось что-то напоминающее стон. Брату Азинию с самого начала не нравился наш поход к древним руинам. Я тоже не был в восторге, но именно здесь мне назначил встречу брат Манолис Канари.
Поэтому я и спешил, торопился сквозь бурное страшное море. Двадцать первое марта, главные ворота Топе-Тархана, час после заутрени.
Мы успели.
* * *— Синьор Адам, а часто бывают здесь эти… разбойники? Ниша была достаточно далеко, и брату Азинию приходилось повышать голос. Зато я мог говорить тихо, даже шептать — у бывшего регента оказался превосходный слух.
Наверняка и нюх тоже. Иначе зачем ему ехать с нами?
— Разбойники тут бывают часто, — не без удовольствия начал я. — Прежде всего это греческие корсары, которые режут турок. Затем турки и татары, которые режут греков. Ну и, наконец, черкасы-запорожцы. Эти режут всех подряд.
В нише что-то зашевелилось. Присмотревшись, я с изумлением заметил, что брат Азиний резво наматывает на голову нечто, издалека напоминающее чалму. Наверно, он рассудил, что турки тут бывают чаще.
О чалме мы уже с ним говорили. И не только о чалме.
Брат Азиний был твердо убежден, что каждый сын Общества, ступив на чужую землю, обязан «перевоплотиться». Бог весть, где он этого наслышался! Отсюда — чалма. Если следовать его логике, на берегах Парагвая мы должны появляться исключительно голыми — и с бусами на шее.
