Александр Антонов - Кодекс звезды
Асламбека Буриханова в квартиру на Екатерининском канале привёл Львов. Специально разговора о Туркестане я со Львовым не затевал, полагая, что бывший жандарм вряд ли будет тут чем-либо полезен. К своему стыду должен признаться, что на рубеже 1917–1918 годов я стал всерьёз полагать, что столетний опыт является надёжной гарантией от совершения крупных тактических ошибок. К счастью, Львову удалось тогда сбить с меня спесь, за что я ему и по сей день глубоко благодарен.
Разговор тогда шёл совершенно о другом, и Туркестан я упомянул вскользь, совершенно не собираясь на нём зацикливаться. Однако Львова заинтересовало почему-то именно это, и он стал вытягивать из меня информацию. Жалея потерянного времени, я очень скупо и очень сухо посвятил его в содержание известной вам тетрадки. Потом раздражённо спросил:
— Доволен? Можем вернуться к теме нашего разговора?
Львов как-то странно задумался, и сказал совсем не то, чего я от него ожидал. Он сказал:
— А ты знаешь, есть у меня на примете личность, которая, я думаю, может тебя заинтересовать как раз в связи с тем, во что ты меня только что посвятил.
— Вот как, — буркнул я. — И кто это, если не секрет?
— Было секретом, — сказал Львов. — Но раз такое дело… Есть у меня приятель – можно сказать, друг – по имени Асламбек Буриханов. Подъесаул, до последнего нёсший службу в Собственном Его Императорского Величества Конвое. Николай Ежов с ним, кстати, немного знаком.
— Это каким же боком? — удивился я.
— Он был среди офицеров, сопровождавших побег Государя Императора.
— Понятно. И он, я полагаю, тюрок?
— Потомок одного из самых старейших и уважаемых родов, — заверил Львов.
Вот тогда во мне проснулся интерес.
— Расскажи-ка о своём друге-приятеле поподробнее, — попросил я.
— Отличный стрелок, фехтовальщик, отчаянный храбрец, — начал перечислять достоинства Буриханова Львов. — В 1916 году испросил Высочайшего дозволения отбыть на фронт. Воевал, правда, недолго, вскоре был отозван. Но Георгия 4-й степени заслужить успел…
Последовавшая пауза меня насторожила.
— Что-то с твоим другом не так?
— Есть одна деталь, которая может тебе не понравиться, — кивнул Львов. — Дело в том, что отец Асламбека был вывезен в Россию ещё ребёнком, как почётный заложник. Воспитывался при Дворе, окончил Пажеский корпус. Женился на дальней родственнице царя… — Львов вздохнул. — Короче, он принял православие.
Ну вот. А как хорошо всё начиналось…
— Я так понимаю, твой друг тоже православный? — сухо уточнил я.
Львов кивнул.
— Тогда чем он, позволь тебя спросить, может быть интересен нам в Туркестане? — почти зло – столько времени потерял впустую! — спросил я. — Он же чужой среди своих!
— Не совсем так, — не согласился с моим выводом Львов. — Дело в том, что Асламбек с раннего детства каждое лето по месяцу, а то и по два, проводил у родственников. А поскольку он является единственным продолжателем старшей линии очень знатного рода, привечали его там всегда как будущего правителя, постоянно ему об этом напоминая.
Так-так. Интересно…
— А что сам Буриханов об этом думает? — спросил я.
Львов пожал плечами.
— Точно не скажу. Азиаты мастаки скрывать истинные намерения. Но что-то мне подсказывает: стремление вернуться к своему народу всегда владело думами Асламбека.
— Красиво говоришь, да чем докажешь? — усмехнулся я.
— Пока был жив Государь, — начал рассуждать Львов, — Асламбек, верный данной присяге, ничем своих стремлений явно не выражал. Но в дружеской беседе любил расхваливать красоты своей Родины и величие своего народа.
— Ну хорошо, — сказал я. — В чём-то ты меня убедил. А как чувствует себя Буриханов сейчас?
— Февральские и последующие события, — в голос Львова добавилось осенней грусти, — буквально выбили Асламбека из седла, как, впрочем, и многих из нас, но его ещё и в прямом смысле: Конвой расформировали. А после гибели царской семьи он совсем потускнел и стал всерьёз подумывать о том, чтобы уехать куда-нибудь в Европу.
— Ну раз ему здесь так невмоготу, так может, оно и к лучшему? Пусть себе катится, куда его раскосые глаза глядят! — не сдержал я раздражения.
— Зачахнет он в Европе, — сказал Львов. — И очень скоро. Ты же, мне кажется, сумеешь к общей пользе вернуть его к жизни.
Чёрт его знает? Может, он и прав…
— Ладно, — сказал я. — Где сейчас твой протеже?
— Тут недалеко, — быстро ответил Львов. — Живёт пока в моей семье вблизи Стокгольма. Два дня – и он здесь. Звать?
— Зови!
* * *Выбор знаковой фигуры в любой политической игре – дело нешуточное. А если дело касается такого взрывоопасного региона, как Туркестан… Подпалить степь дело нехитрое. А вот приручить ветер, который погонит пал в нужном направлении – поди, попробуй!
Пока «ветер» метался по гостиной и приручаться явно не желал. Похоже, Львов не посвятил Буриханова в наши планы относительно его персоны, оставив это мне. К тому же я пригласил на встречу Ерша и Васича. Мы были облачены в военные мундиры, и бывшего подъесаула явно смущало обилие крупных звёзд на наших погонах. Хорошо, Ольга была в простом платье, не то у Буриханова совсем бы крыша поехала. Он и так был недоволен присутствием женщины при мужском разговоре, хотя Ольга и сидела в сторонке, не произнося ни слова. Так же молча наблюдал за происходящим из своего угла Львов.
Поначалу Буриханов был смущён, но спокоен. Не пришёл он в сильное волнение и после того, как я в общих чертах изложил идею о создании туркестанских военных формирований. Лишь чуть настороженно поинтересовался:
— И какую роль вы отводите в этом плане мне?
— Мы рассматриваем вашу кандидатуру на роль командира этих формирований, — сказал Ёрш.
— После соответствующей, разумеется, подготовки, — поспешил уточнить я.
Вот тут Буриханов психанул. Встал с места. Метнул недобрый взгляд в направлении Львова. Подошёл к столу, который был накрыт для лёгкого фуршета. Имелось в виду, слегка разговеться по окончании разговора. Но Буриханов поступил по-своему. Демонстративно плюнул на приличия. Налил водки одному себе, выпил, повторил. Закусывать не стал. Обвёл нас тяжёлым мутнеющим взглядом.
— После соответствующей подготовки, говорите, — усмехнулся он. — Дрессированную мартышку из меня хотите сделать? Чтобы я таскал для вас кокосы со своей же пальмы? Ай, и браво, господа! — Буриханов налил себе ещё водки, под наше хмурое молчание выпил, чем-то закусил и продолжил: – Но я вам не мартышка, дудки! — Потом его настрой как-то разом переменился. Он весело рассмеялся. — А я, пожалуй, приму ваше предложение, господа – пардон! — товарищи. Я даже натаскаю вам кокосов, немного. А потом стану вас резать, как баранов резать, господа! Как вам такой расклад?!
Буриханов захохотал. Громко. Издевательски. Запрокинув голову и обнажив ровные белые зубы.
— Ты не мартышка, — голос Васича звучал холодно и чуть надменно. — Ты – грёбаная чурка. И если в твою башку когда-нибудь вернётся эта бредовая идея, я лично примусь тебя обтёсывать. И буду делать это до тех пор, пока не придам тебе нужную форму или не пущу всего на щепки!
Буриханов перестал смеяться, оставив напоказ зубы, отчего его улыбка превратилась в оскал. Зарычав по-звериному, выхватил из-под одежды нож и бросился на Васича.
Всё разрешилось в мгновение ока. Привычка не принимать женщин в расчёт обернулась для джигита крахом. Ольга проделала всё легко и изящно. Миг – и Буриханов корчится на полу на полпути между столом и креслом Васича, который даже и не привстал. Ольга подобрала нож, подождала, пока Буриханов немного оклемается. Чуть наклонившись к поверженному противнику, который смотрел на неё полными изумления глазами, посоветовала:
— Ты сначала с русской бабой справляться научись, прежде чем на наших мужиков кидаться.
Потом протянула ему нож рукояткой вперёд.
— Возьми свою зубочистку. И никогда больше ей ни в кого из присутствующих не тыкай. Иначе в другой раз я тебе что-нибудь сломаю!
Потом она протянула Буриханову руку, чтобы помочь подняться. Тот помощи не принял, поднялся сам. Посмотрел на нож в своей руке, на Ольгу. Потом взял нож обеими руками и с глубоким поклоном протянул победительнице.
— Прими, уважаемая ханум, в знак моего глубочайшего уважения!
Ольга взглянула на мужа, Глеб кивнул, тогда она приняла подарок, который, судя по внешнему виду, был не из дешёвых. Буриханов распрямился, отошёл к столу, облокотился на него и вдруг принялся хохотать. Смеялся, как и в первый раз, запрокинув голову и обнажив зубы, но уже не издевательски, а просто и очень заразительно, вызвав улыбки на лицах всех присутствующих.
Обстановка в комнате окончательно разрядилась. Отсмеявшись, Буриханов подошёл к креслу Васича и протянул руку. Тот поднялся и пожал протянутую длань. Буриханов его приобнял и шепнул на ухо, но так, чтобы было слышно всем:
