Андрей Горюнов - На пути Орды
Коля обвел взглядом людей, ища самого слабого…
– А я! – вызывается трусоватый Оглобля. – Постерегу, чего уж… да и накажу…
– Давай, – кивнул Коля, не обратив в пылу накатывающейся стычки на последнее слово Оглобли. – А где же старший-то у вас? – вдруг осенило Колю. – А, мужики?
– Князь? Драгомир Бориславович? Да с дружиной он…
– Еще вчера…
– Во Новгород… Сбежал!
– За каменные стены!
– За старшего у нас теперь Афанасич!
* * *Подскакав к крепости на расстояние, чуть меньшее длины полета стрелы, татарский разъезд резко сбавил темп, а затем и вовсе остановился. Всадники, что называется, пританцовывали на месте, затрудняя возможность прицелиться в них…
– Их слишком мало для штурма, – сказал Афанасич Коле.
– Я так считаю, что их вовсе нет… – ответил Коля.
Главный татарин, тот, что в красной шапке, что-то истошно и командно крикнул.
– Требует ворота открыть… – перевел Коля. Татарин крикнул еще что-то. – Пленных выпустить… Ну, да – держи карман шире… – подмигнул он Афанасичу.
– Карман? – напрягся старик, вспоминая.
– Раскатал губы… – пояснил Коля.
– А-а-а… – рассмеялся старик. – Остро сказано!
– Требует, чтобы мы на колени встали… Хлебом-солью встретили… – продолжал бегло переводить Коля. – И за это они нас не будут убивать, но зато сделают с нами все что захотят…
– Не понял? – удивился старик.
– Этого и я не понял, – согласился Коля. – Звучит двусмысленно.
Откричавшись, татарин поднял правую руку, словно готовясь, махнув ею, дать приказ к наступлению.
Коля приложил к губам мегафон.
– А хохо – не хохо?…. – прогремело над полем. – Что, чмо, рыло давно тебе не зенковывали? Отфрезерую хлебало-то!
– Что ты ему сказал по-татарски?
– Почему по-татарски? – удивился Коля. – Я по-русски сказал. – Взяв мегафон, Коля добавил: – Не сусоль? По всей морде-то?
– Теперь-то понятно! – обрадовался Афанасич. – Предупреждай, когда по-русски, – добавил дед. – По-нашему-то я понимаю.
Татары, изумленные громкостью ответных реплик, нервно заерзали в седлах… Они явно не поняли смысла ответа…
– Хорошая штука! – восхитился Глухарь, указывая на мегафон. – Я неплохо слышать стал. Как в молодости.
– Буду уезжать – жене твоей подарю! – пообещал Коля.
Брови Глухаря взлетели вверх от невиданной щедрости иноземного князя…
– А теперь по-татарски! – предупредил Коля и выдал в микрофон мегафона довольно витиеватую монгольскую фразу…
Татар словно током ударило. Они взвились, подняв коней на дыбы.
Коля добавил еще…
– Ох, как их забрало! – изумился Афанасич. – Что ответил-то?
– Я сообщил им, что сопротивление бесполезно, что двести шестая часть вторая из УК моей юности, злостное хулиганство, – прямо для них, мне кажется, писана… И еще я приказал им немедленно спешиться и, сложив оружие, сдаться без боя.
– Врет, – шепнул Жбан Шилу. – Я понял, что он им сказал…
– Я тоже, – кивнул Шило. – Вместе ж обучались, когда с купцами до Астрахани бегали…
– Нам-то переведи! – напрягся Глухарь. – Я-то дома сидел, в Астрахань не бегал.
– Это смертельное восточное оскорбление, – объяснил Жбан. – Он сообщил этому татарину в лисьей шапке, что самый тощий и облезлый верблюд его больного чесоткой раба… – Жбан изобразил непристойность, опасясь при женщинах назвать ее словом.
– Трахал, – подсказал Аверьянов.
– Хорошее слово! – согласился Жбан. – Хоть в церкви в проповедь вставь! …В общем, самый тощий и облезлый верблюд его больного чесоткой раба трахал могилу его прадедушки без особого удовольствия.
– Чего? – не понял Глухарь.
– Верблюд. Могилу прадедушки! Трахал! – крикнул Шило, громче мегафона.
– Так ведь трахнуть, и убить ведь можно! – заметил Глухарь.
– «Трахнуть» вот что означает, вот, смотри! – изобразил Шило еще раз, уже куда более интенсивно, чем в первый, не замечая в запале нескольких пар веселых женских глаз, смотревших снизу.
– Да понял я, что это означает! – заверил Глухарь. – Я не понял, зачем ее верблюд трахал.
– Ну чтобы оскорбить!
– Да разве бабу этим оскорбишь?! – Глухарь чуть не упал с настила от изумления.
– Мо-ги-лу!!! – заорал Жбан прямо ему в ухо.
– Да как бы ее ни звали! – отрезал Глухарь. – Ей только дай!..
– Тьфу, дурак глухой!
– А вот это ты зря! – мрачно сказал Глухарь, прочтя сказанное по губам. – Я и наказать могу.
– Татар вон лучше накажи, вон как взвились!
– Все, Коля, верблюда и могилу прадедушки они тебе не простят! Я б не простил.
– А я и хотел раззадорить.
* * *Внезапно, неожиданно для всех, татары сорвались и понеслись прочь от крепости…
– Уходят? – изумился Глухарь.
– Из-под наших стрел уходят, – язвительно хмыкнул Шило. – Тупой ты Глухарь, как лапоть.
– И слышит он плохо… На твое счастье, – кивнул Жбан, беря в руки лук на изготовку.
Нарастающий, как снежный ком, вал событий все больше и больше не нравился Коле…
Сделав в поле плавный разворот, татары рассыпались и понеслись на крепость, поднимая луки…
– Да это не шпана… – догадался Коля. – Это банда какая-то…
Над головами засвистели стрелы, и Берестиха огласилась человеческими воплями:
– Горим!
– Ироды!
– Пожар!
– Боже праведный!
Одна за другой в деревянные постройки впивались стрелы с горящими наконечниками…
– Конец! – в ужасе крикнул Афанасич Коле в лицо. – Сгорим!
– Так надо потушить! – крикнул Аверьянов окружающим: – Вы дети, что ли?!
– Это не потушишь!!! – с болью в голосе крикнул Шило.
– Греческий огонь! – Жбан тем не менее скатился с настила, ища глазами ушат.
– И под водой горит! – со слезами на глазах застонал Афанасич.
– Ну, вы даете! – мотнул головой Коля. – Вот уж командировочка! Сто пудов! Сплошные колуны и чурки! Стреляй, отвлекай, пугай их! – крикнул он обезумевшим, разрывающимся надвое защитникам, пытаясь с помощью мегафона заглушить общий вселенский вой и панику. – Туда смотреть, на поле! Пожар на мне!
* * *С треском распахнулись двери склада. Примитивный замок отлетел на пять метров от рывка Аверьянова… Он бросился к тюку: «Пожаротушение»…
Пенная струя ударила по бревнам, мгновенно гася уже метровые очаги пожара… Коля плясал с огнетушителем, экономно расходуя пену, ни грамма лишнего… В пожаротушении он был знаток.
Внезапно в нем колыхнулось чувство глубокой тревоги: уж больно окружающая его действительность, неприкрытая правда резала глаза…
– А вдруг и в самом деле? – спросил он сам себя вслух, сам еще не понимая до конца, что он имеет в виду.
…Он еще не успел вскочить на стену к защитникам, как женский вопль вперемежку с визгом стеганул его по ушам.
Николай резко отскочил, опасаясь внезапной атаки, – вой мог быть и предупреждением… Но это было не предупреждение: с настила, со стены сползал мужчина лет тридцати пяти, пронзенный стрелой насквозь, прямо в сердце…
– Лося убили! – вскрикнула в один голос вся Берестиха.
К убитому кинулась какая-то женщина и схватила его за плечо.
– Лось… Кузьма-а-а-а!!!… – завыла она вдруг истошно и безнадежно…
Боковым зрением Коля увидел, как там, по другую сторону от ворот, один из защитников вдруг резко сложился, получив стрелу точно в живот. В ту же секунду и та, дальняя от него, сторона Берестихи взорвалась криками.
Вой, вопли, гортанные крики татар, визг, проклятья…
– Только без паники! – скомандовал Аверьянов себе самому, влетая на настил, на стену.
В тот же момент резкая боль обожгла ему левую руку. Стрела прошла, слава Богу, едва задев, глубоко оцарапав…
Аверьянов быстро присел, чтобы не оказаться легкой мишенью для следующей стрелы…
– Коля! – отбросив лук, Олена кинулась к нему.
– Ты что здесь делаешь?
– Стреляю. Лося убили. Взяла его лук…
Коля повел головой.
– Да ты девчонка же, Олена! – он осмотрел рану. – Царапина. А ну, кыш отсюда!
– Да ни за что!
– Ну что ты, воевать, что ль, будешь?
– Буду воевать!
В ее голосе было столько твердой решительности, что Коля даже заскрипел зубами… Чтобы не обрушиться на нее матюгом, Коля отвернулся в сторону стены.
– Такая телка… – простонал он. – И крышей съехала!
– Да что ты говоришь? – Олена взяла его за плечо. – Ведь я не понимаю твоего языка, Коля…
В ее наивном, добром, бесконечно любящем взгляде было столько тепла, сострадания, что Колю передернуло – буквально – от стыда.
– Да так… Это молитва… Личная. Молитва-заклинание…
* * *Среди татар возникло некоторое замешательство. По их представлениям, Берестихе давно уже полагалось бы пылать, охваченной столбами огня: солома на крышах изб и сухое смолистое дерево вспыхивает как порох.
– Почему не горит?! – взвизгнул главный, в красной шапке с лисой.
