Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»
— Чуть не забыл, — хлопнул себя по лбу Тертков. — Городской Совет собирается устроить праздничный вечер в День Освобождения. Мы все тоже приглашены. В программе — торжественные выступления, любительский концерт революционных талантов и ужин. Надо будет их тоже пригласить к нам. Хотя бы в День Революционной Армии. С речами проблем нет, несколько номеров солдаты тоже организуют, там, песни какие-нибудь, пляски, остается решить проблему с торжественным обедом. Не щами же с кашей гостей угощать!
— И женщин обязательно пригласить. Устроить танцы, — мечтательно дополнил Степанкин.
— Да ладно тебе с танцами! — отмахнулся комиссар. — Лучше скажи, где продукты взять?
— На базаре, где ж еще?
— Кстати, довожу до вашего сведения — ротные суммы расписаны впритык. Все дорожает, а казна отпускает средства на пищевое довольствие по старым расценкам, — напомнил ротный. — Положение — хоть рационы уменьшай. Или постные дни вводи. Предупредили, чтобы в этом месяце ни на какие прибавки не рассчитывали. Пересмотр будет после праздников. Следовательно, вступит в силу только с апреля.
— А праздничные? — вскинулся комиссар.
— Праздничные придется включить в общие расходы. Иначе до конца месяца не доживем, — Чижевский покосился на пустой стакан.
Нет, выпивали на свои, пусть денежное довольствие офицера даже по сравнению с царскими бедными временами выглядело вообще неприглядно. Мягко говоря — символически. И то, если удавалось получить его в срок. Но капитан с самого начала поставил службу твердо — никакого залезания в солдатский карман. Благо был поддержан в том и понимающим дух Мельчуговым, и упирающим на идейность комиссаром.
Довольно скудное солдатское довольствие раз в году, на Неделю Революции, становилось богаче. Дабы защитники свободы почувствовали праздник, привыкли к этим дням как к самым светлым в году. Вот и подкреплялись лекции и беседы накрытым столом, на котором находилось место даже водке — по чарке на человека. Зато — на протяжении целых семи дней. Другое дело — наверху не следили за ростом цен, и намеченные мероприятия оказывались под угрозой срыва.
— А если… — начал было Тертков и замолчал.
Он не ставил под сомнение слова ротного. Пусть капитан — белая кость, бывший слуга царю, и приходится следить за ним, однако в подобных делах следует признать его безупречным. Было бы — еще свое бы доложил, но не значится за ним никакого недвижимого имущества. Говорит, и не было давно. Странно, а Терткову казалось — все офицеры раньше были богаты.
Эх, завелась где-то на верхах откровенная контра, раз не дают толком справить великую дату!
— Что? — спросил Чижевский.
— Так, пустяки. — Комиссар признал пришедшую в голову мысль не годной. — Ох, чую, придется мне в политотдел смотаться!
Не слишком хотелось, но что делать? Работы для служивых сейчас не найдешь, продать из ротного имущества нечего, было бы — Чижевский бы не дал, а выкрутиться необходимо. Потом наедут из Комитета — а куда сам смотрел да почему не предупредил вовремя?
— Может, ну его на хрен, всяких гостей? — предложил капитан. — Устроим для главных небольшое представление. Штыковой бой там, чуть строевой, а потом предложим отведать обычную солдатскую пищу. Уж на десяток лишних ртов щей да каши найдем.
— Нет, должно быть все по правилам, — не согласился комиссар, потянувшись за бутылкой. — Не такой же гадостью угощать уважаемых людей?
3Вокзал был невелик. В прежние времена поезда останавливались тут минут на пять. Высаживали одних пассажиров, принимали в вагоны других и катились дальше по необъятной стране. Но теперь следующая остановка была уже на новой границе с ее неизбежными проверками документов, таможенными досмотрами и прочими неизбежными и не слишком приятными прелестями, а здесь паровозы стали заправляться водой в последний раз перед рывком в иные края.
Собственно, поездов было мало. Два в день — в одну и в другую сторону. Остальное время вокзал был почти безлюдным, но к прибытию составов жизнь начинала ключом играть в его окрестностях. Работал буфет, по другую сторону здания оживал небольшой базар с довольно куцым выбором товаров — съестное, какие-то тряпки, поделки, конечно, что-нибудь спиртное из-под полы. И два-три извозчика застывали неподалеку на крошечной привокзальной площади в ожидании клиентов. Поговаривали об общественном транспорте, только денег на него у городского Совета не было, да и расстояния считались не настолько большими. Кому надо — пешком дойдет до любой окраины не за четверть часа, так минут за двадцать, двадцать пять. Ну, пусть за сорок — если речь идет о каком-нибудь прилегающем вплотную к местечку селе или хуторе.
— Сделаю дела, переночую в политотделе и завтрашним поездом вернусь, — в очередной раз повторил Тертков.
Дружбы между командиром роты и ее комиссаром не было. Сказывалась и разница в возрасте, и разные взгляды. Тертков мыслил глобально, в рамках программы своей партии, не поднимаясь до вершин политики всего правящего блока. Любил порассуждать о свободе, грядущем счастье, общих ценностях трудового люда и — не без зависти — о священном принципе частной собственности и необходимости всемерно поощрять мелкое предпринимательство. Чижевский после революции замкнулся в себе, из происходящего ничего не осуждал и не хвалил. Просто тянул служебную лямку, тщательно выполнял многочисленные предписания, однако, как чувствовал комиссар, все равно имел собственную точку зрения на армию, а на прочее старательно не обращал внимания. И не друг, и не враг, какой-то попутчик. Жаль, обойтись без таких, как Чижевский, было нельзя. Кто-то же должен заниматься чисто техническими вопросами до того момента, пока подрастет идейно подкованная смена! А эти, старые, того и гляди, изменят, предадут в самый тяжелый момент!
— Понял я. Пришлю кого для встречи.
Подразумевалось — и охраны. Если Тертков сумеет достать деньги, то лучше перестраховаться. Городок невелик, люди все на виду, тем не менее преступность наличествует. Вдруг кто пронюхает да решит сыграть ва-банк?
Гудок — и объявился долгожданный поезд со стороны Польши. В отличие от встречного, он тут не задерживался. Короткая стоянка, несколько человек залезли в вагоны, дальше — звон колокола и отправление.
«Уехать бы!» — с тоской подумал Чижевский, глядя вслед. Дорога комиссара займет пару часов, но ротному хотелось не в штаб, а в далекую столицу, к семье. И не женат, и не холост. Вдобавок служба который год не приносит радость, но все терпишь, ждешь, вдруг понадобятся твои умения? Власти меняются, но страна-то остается.
А вот и встречный. Пыхтящий паровоз выкатил следом полдюжины вагонов. Неизбежный лязг сцепки, и состав застыл. Предупрежденные о стоянке пассажиры первого класса стали выползать на перрон. Щурились от яркого, отражающего от снега солнца, посматривали по сторонам, ища, куда бы пройтись и чем заняться.
Судя по виду — почти сплошь иностранцы. С какого-то момента власти решили, что ни к чему простым свободным гражданам свободной страны покидать ее пределы. Едва не каждый так и норовит там остаться, а разве можно допустить подобное положение вещей? И потому работали полным ходом всякие комиссии и комитеты, в чью задачу входило проверить желающих на предмет контрреволюционности и многое другое. Пройти все препоны удавалось единицам, остальным отказывали в лучшем случае, а то и сажали за какой-то всплывший грех, вроде нелестного высказывания о порядках или косой взгляд в сторону портретов политических деятелей.
Грош цена той свободе, которая не умеет защищаться.
Большинство прибывших в последних, третьеклассных вагонах, которым суждено быть тут отцепленными, разумеется, были местными, и сейчас они волокли тяжеленные баулы мимо вокзала — в город. Дальше пути им заказаны, но хоть на какие-то расстояния можно перемещаться без всяких запретов. В свете царившей безработицы и повальной нехватки всего, подобные поездки для многих являлись единственным способом прокормить семью. Тут — дешевле купил, там — дороже продал, вот и заработал на кусок хлеба. И кем ты был в старые годы, рабочим, приказчиком, чиновником или инженером, никого не трогает.
Кто был ничем, тот станет всем. В полном согласии с песней.
Чижевский уже собрался уходить, когда заметил группу польских военных. Очередная миссия в соседнюю страну, не иначе. Гордые, надменные, в характерных конфедератках, они оглядывались, словно победители, и случайную станцию по пути считали безвозвратно своей.
Ничего не поделаешь. Отношение к стране формируется от господствующей там власти. Иную ненавидят, однако считаются с ней, иную не замечают в упор.
От вышагивающих офицеров внезапно отделился один, устремился к уходящему капитану, и поневоле пришлось остановиться и повернуться к нему.
