Александр Прозоров - Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного
По одной из узких лесных дорожек и вел свой отряд Илья Федотович, молчаливо признанный за воеводу. И по знатности боярин Умильный превосходил всех, опыт имея воинский, да и обидели вотяки, считай, его больше всех. Так кому еще войско на общего врага направлять?
Булатовская переправа через полноводный Ирзек представляла из себя все тот же песчаный брод, только глубокий — человека по грудь скрывало, коням до шеи вода доходила. Смерды переправлялись здесь, укладывая свой товар на спрятанные в ближних кустах долбленки, но тратить время на поиски утлых лодчонок воевода не стал. Разоблачившись, бояре и холопы в три приема перенесли на себе боящиеся воды луки, воинскую справу, конские потники; что касается седел, упряжи, наглухо завязанных чересседельных сумок, то они переехали так, на конских спинах. Пользуясь случаем, переседлали лошадей, выйдя на дорогу на свежих скакунах.
Любому торговому обозу, равно как и войску, постоянно требуется два припаса: трава лошадям и вода всем. Потому и тянулась Анареченская дорога вдоль реки сколько могла, прежде чем отвернуть к Уралу, петляя между холмов от ручья к ручью либо от родника к тихому лесному озерцу.
Спуск к водопою возле переправы был донельзя удобен — берег песчаный, не топкий, широкий плес. На хорошем месте торговые поезда часто останавливались на ночевку, вытаптывая вокруг молодую лесную поросль, вырубая деревья на костры, и по левому берегу Ирзека давно образовалась широкая прогалина, раскидываясь на полсотни саженей в обе стороны от дороги. Боярин Умильный, пустив коня медленным шагом, склонился с седла, вглядываясь в траву. Примятая совсем недавно, она уже начала подниматься. Стало быть, последний раз путники здесь останавливались дней пять-шесть назад. Конские катышки есть, человеческих испражнений не видно. А вотяки свой полон в лес по нужде отпускать не станут, очень им охота беспокоиться из-за рабских мучений. Значит, грабители со своей добычей тут еще не проходили…
Илья Федотович резко выпрямился, привстал на стременах, оглядываясь по сторонам. Поляну окружали чахлые ивовые и ореховые заросли — кустарник путешественники не трогали, предпочитали носить валежник из леса или рубить на дрова сухостой. За кустарником начинался сосновый бор, чистый и прозрачный, сладковато пахнущий смолою и прелой хвоей.
— Хвоя — это хорошо, — пробормотал боярин. — Хвоя все шаги заглушит, схрон не выдаст.
В предчувствии близкой сечи страх за дочерей отпустил его разум, и Илья Федотович превратился в расчетливого военачальника, холодно взвешивающего все шансы и возможности. Главный залог победы — это удар внезапный, атака свежими силами на усталого врага. Коли вотяки налетели на его имение и Богородицкий монастырь ночью позапрошлого дня, стало быть, уйти они могли всего на два перехода. Задерживаться не станут, боясь погони, но и идти в темноте после ночного налета не смогут — и коням, и людям роздых требуется. Два перехода — это тридцать, от силы сорок верст. От Рагоз до извилистого Чепца аккурат верст десять будет. Коли весь день до позднего вечера пленников гнать, возможно переправиться через Чепец, самое большее — могли до Ирзека добраться. Но не дальше. Пеший человек — не конный. Как его кнутом ни охаживай, а быстрее лошади бежать не способен. А коли первый привал грабителям придется делать у Ирзека, то второй переход — пятнадцать верст по Анареченскому тракту — аккурат к Булатовской переправе их и приведет. То есть именно сюда. После двух дальних переходов вотяки устанут. Коли еще и засаду раньше времени обнаружить не сумеют…
— Родион! — оглянувшись, позвал к себе боярин узкоглазого холопа. — Кольчугу и шлем скинь, рогатину оставь Касьяну. Возьмешь с собой Ермилу, спуститесь по реке вниз, вдоль дороги. Коли разъезд вотякский увидишь али обоз с полоном, сразу назад вертайтесь. В сечу соваться и в мыслях не смей! Пусть даже голого и связанного вотяка одного в кустах увидите! Вас заметить не должен никто. Ступай. Прохор! Коней заводных у ратников собери, отведи наверх по дороге. Головой за скакунов ответишь! Помощи тебе не дам, у меня каждый воин считан.
Про тысячи «татар», о которых сказывал монастырский мальчишка, Илья Федотович старался не думать. У страха глаза велики — каждый ворог за десятерых кажется. Вот сеча начнется, тогда всех и сочтут. Боярин Умильный хлопнул ладонью по крупу коня, заставляя его перейти на быстрый шаг, и повернул на север, уводя кованую рать прочь от ожидаемых разбойников. Копыта полутора сотен коней оставили на траве и дороге именно эти следы: большой отряд переправился через реку и двинулся куда-то на север. А то, что спустя полверсты рать повернула в лес и пошла назад, спешившись в сосняке и отпустив подпруги — так до того поворота, Бог даст, вотяки живыми не доберутся.
Ждать предстояло долго, а потому переступающим ногами скакунам на морды привесили торбы с овсом, люди развязали котомки, доставая солонину и бурдюки с черным шипучим квасом, кое-где послышались приглушенные голоса, недовольное конское фырканье. Илья Федотович, обломив ветку молоденькой сосны, приступил к самым кустам, опершись на гибкий ствол орешника и нетерпеливо покусывая горьковатые смолистые почки. Есть ему совсем не хотелось. Слишком уж многое зависело от того, насколько точно угадал он движение разбойничьего отряда и что успели сотворить со своим полоном и добычей вотяки за прошедшие дни.
Солнце медленно катилось по небосводу, временами прячась за толстые пухлые облака. Еще одна напасть — только дождя сейчас не хватает! Сила кованой рати — в скорости, в неоспоримом преимуществе всадника над сонным обозом. А коли дорога размякнет — вязнуть начнут все. Но пока с небес не капало, и боярин Умильный, сорвав новую ветку взамен изжеванной, продолжал ждать.
Наконец послышался дробный топот, и мимо засады промчались холопы — Брмила и Родион. Окликать их воевода не стая: до табуна с заводными доскачут, сами остановятся и сюда повернут.
— Касьян, — тихо распорядился Илья Федотович, бросив ветку на землю и отступая от дороги в сосняк, — возьми десяток холопов с луками, пройдите правее сажен сто, ждите там. Сейчас, мыслю, разъезд вотякский появится. Пусть мимо поляны пройдет, а дальше, дабы отсель не видно было, стрелами его посеките. Понял?
Старый воин кивнул, бесшумно побежал по мягко сминающейся под ногами хвое. Боярин Умильный покрутил плечами, разогревая затекшие от долгой неподвижности члены, надел шелом и затянул под подбородком широкий сыромятный ремень. Глядя на него, начали подниматься остальные ратники, подходя к коням и проверяя доспехи. Послышалось звяканье — воевода резко оглянулся, недовольно вскинул руку, призывая к тишине.
И действительно — на дороге показались трое всадников, двигающихся неспешным шагом. Двое были одеты в удивительно похожие длиннополые стеганые халаты, обшитые сверху малиновым атласом; головы их защищали треухи с нашитыми сверху стальными пластинами. Зато третий красовался в роскошной наведенной золотом кирасе с серебряным орлом, раскинувшим крылья на груди.
— Не иначе, в набеге украл, — себе под нос пробормотал боярин. — Помнится, вотяки с нами на Литву не ходили…
Правда, голову станичника прикрывала обычная простеганная конским волосом и проволокой бумажная шапка — стальные черточки с расстояния в сотню шагов казались растекшимися во множестве капельками воды; на ногах красовались сапоги из толстой бычьей кожи с нашитыми на голенища железными бляхами.
Вотяк в кирасе, похоже, и был старшим в разъезде. Именно он придержал коня возле идущих от реки следов, именно он удовлетворенно хмыкнул, поняв, куда они ведут, и тронул пятками бока коня.
Правильно, станичник, все правильно. Бояться нечего. Русские глупы, они сейчас празднуют победу под пустой деревенькой Парой, в то время как их жен и детей уводят в рабство в глухие леса, в далекие земли… Все спокойно…
Разъезд двинулся дальше. Конники не смотрели особо по сторонам, переговариваясь и шумно смеясь. Видать, удачный набег вспоминали… Илья Федотович перекрестился и пошел к коню. Самолично затянул подпругу, поставил ногу в седло.
Чуть в стороне звонко защелкали луки, и боярин Умильный злорадно усмехнулся, представляя, как граненые бронебойные[88] наконечники с расстояния в десяток саженей насквозь пробивают мягкие человеческие тела и дырявят тонкий — в два ногтя[89] — ляхский панцирь. На таком удалении стрелу дубовый тын в пядь толщиной остановить не в силах — куда уж там халатам али кирасе! И падают сейчас станичники на землю, хрипя от боли и отплевываясь кровью, а расторопные холопы выбегают к ним и торопливо оттаскивают с дороги прочь, дабы отряд вражий опасности раньше времени не заметил.
— Справили дело, батюшка Илья Федотыч, — услышал боярин голос вернувшегося Касьяна, согласно кивнул, вглядываясь сквозь ветви. Самое время и обозу подойти. Дальше чем на полверсты от передового дозора он отставать не должен. Вот уже и конское ржание слышно, голоса громкие, лязг железа…
