Василий Звягинцев - Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…
— Чем вы тут занимались? — не менее удивлённо спросила Сильвия. — Нетрудно сообразить: представьте, что за любой дверью — ваша ротная каптёрка. Или лучшее в Москве военное ателье. Там и обряжайтесь, во времени не ограничиваю. Ты тоже, Валерий, аналогичным образом.
В ожидании, пока Уваров с валькириями приведут себя в подходящий для аудиенции вид, Сильвия с Алексеем расположились в том самом, знаменитом, почти культовом для первых членов Братства баре с подсвеченными изнутри фотопанно в простенках. С некоторой печалью Берестин, позванивая кубиками льда по стенкам массивного стакана, смотрел на эффектную всадницу, воображённую и воплощённую Шульгиным в самом начале их эпопеи.
Снова всплыла у него в памяти фраза-вздох Карабанова: «Как хорошо было в Баязете».
— Может быть, правда, переселимся сюда окончательно, как и предлагал Арчибальд? — сказала Сильвия, поняв настроение мужа. — Велика ли разница — выходить на улицу из своего дома или вон в ту дверь, — указала она на прикрытую драпировками нишу в стене, позади и правее стойки. — Зато больше не нужно будет опасаться, что через неё войдёт кто-нибудь посторонний…
— А смысл? Помнишь, как лорд Джон Рокстон спрашивает у Челленджера: «Неужели вы собираетесь отгородиться от мирового эфира лакированной бумагой?»[47] Если кто-то захочет нас достать, достанет и здесь. Как Арчибальд выхватил вас вместе с самолётом из весьма отдалённой реальности… И, кажется, сказал, что просто спас от куда большей опасности…
— Для Замка не бывает отдалённых реальностей. Все равноценны. И, как видишь, мы сидим сейчас здесь, живые, здоровые, готовые к новым приключениям. Значит, Замок всё же понадёжнее будет укрытие, чем любое другое. Вот тебе пример на твоём, фронтовом уровне — любой ДОТ можно блокировать и уничтожить, но внутри него солдат до последнего чувствует себя намного более защищённым, чем в наскоро вырытом окопчике… И Воронцов с Натальей, видишь же, предпочитают на «Валгалле» жить, хотя тоже в любой момент могут на твёрдую землю сойти.
Берестин развёл руками, признавая, что в споре он уступает и готов согласиться с любым мнением жены. Да, он считал Сильвию своей настоящей женой, невзирая на то, что вполне был в курсе её некоторых, не слишком совместимых с «обывательской моралью» привычек.
«Ну и что? — вполне спокойно думал он. — Она прожила сто лет до меня и без меня, как умела и хотела. Не мне её перевоспитывать. Ревновать Сильвию — то же, что обычной женщине ставить в вину её эротические фантазии и сны. Это только в романе Белова муж бросил жену, когда узнал, что в заграничной турпоездке она с интересом посмотрела „Эммануэль“».
Правда, ему не приходило в голову взглянуть на это глазами Константина Симонова, написавшего не вошедшие в сборники и собрания сочинений строчки:
Мы называем женщину женой
За то, что так несчастливо случилось.
За то, что мы тому, что под рукой,
Простясь с мечтой, легко сдались на милость…
Если бы он думал так, по-прежнему держа в памяти неслучившееся с Ириной, как бы он вообще жил? Что ни говори, Сильвия Спенсер-Берестина его не предавала и всегда готова была сделать ради него всё, что от неё зависело. Чего ещё можно требовать от жены? Вдобавок она была крайне умна и невероятно красива. Если не представлять на её месте Ирину, того ещё, восемьдесят четвёртого года…
— Ну, давай поживём. Оно, конечно, во многом удобнее.
— Вот и хорошо. Можно сюда только по ночам возвращаться. А утром — обратно. Никто ничего и не поймёт… Антон всегда так жил — пришёл, ушёл.
Берестин опять кивнул. Спросил только, почему же этот способ перемещения не вызывает тех потрясений мирового эфира, что все остальные?
— Потому что у форзейлей всё другое. Ты бы ещё спросил, почему современный автомобиль удобнее и безопаснее древней колесницы.
Ответ не показался Алексею исчерпывающим, а сравнение корректным. Никто не знает истинных данных по тогдашней аварийности. Он где-то читал про сыновей некоего древнего царя, которые как раз и разбились насмерть во время гонки на колесницах. Скорее всего, простые пользователи бились и калечились гораздо чаще коронованных особ.
Интересную тему прервало появление сначала Уварова, а потом и девушек. Действительно, приоделись они как следует. Мастерские (или синтезаторы) Замка умели работать. И ткани, и приклад, и лекала — высшего качества. И швы, само собой, идеальные. Едва ли какой-нибудь Кристиан Диор лучше обслуживал своих постоянных клиенток.
— Пожалуй… — признал Берестин, придирчиво, словно бы даже с завистью, осмотрев их форму и то, как она сидит. — Мой Иосиф Моисеевич Шнейдерман, закройщик из Севастополя, так не умеет, хотя сорок лет шьёт исключительно для штаб-офицеров и генералов. Что ли, и себе здесь заказать? Нет, не буду, не люблю появляться перед знающими людьми в необношенных вещах.
— Представьте, как на вас в положенное время будут сидеть здесь же сделанные свадебные платья! Лихие джигиты прямо из-под венца выхватят, — исполняя своё решение стать доброй и терпимой, польстила девушкам Сильвия, повергнув их в смущение не столько смыслом своих слов, как их неожиданно ласковой тональностью.
— Ну, если готовы — пошли. Вещи можете не брать, потом вернёмся… Оружие тоже, с автоматами в Кремль не пустят.
— С пистолетами можно, — уточнил Уваров.
— Ну вот их и оставьте…
Через ту самую дверь позади барной стойки, что имела в виду Сильвия, они вышли прямо в приёмную Тарханова. Постороннему наблюдателю, в данный момент — дежурному адъютанту, показалось, что просто из коридора появились визитёры, обычным образом. Поручик слегка удивился другому — он ведь не заказывал пропуск на шестерых. Правда, Уварова он знал хорошо, трёх девушек из «Печенега» видел здесь же несколько дней назад. Очевидно, начальник Управления распорядился сам, минуя обычный порядок. Гораздо больше адъютанта поразило появление генерал-лейтенанта в непривычной, но знакомой форме. Будто с киноэкрана, из фильма про Первую мировую войну сошёл.
Нет, а вдруг?! Поручик хоть сам не видел, но, как и все близкие к высшим сферам офицеры, много слышал о дивизии белых офицеров, появившихся в Берендеевке для спасения Императора. Этот генерал вполне подходил под описания. И главное — воронёного металла шейный крест, напоминающий размером и формой Георгиевский второй степени. Поручик на всякий случай вскочил, вытянулся «во фронт»[48].
— Доложи, — распорядился Уваров.
Поручик поднял трубку селектора.
Когда прибывшие направились в кабинет Тарханова, адъютант смотрел уже не на генерала, а на «печенежек» в задней проекции. Даже сухо сглотнул, слюна куда-то пропала. Лучше бы им всегда в камуфляжах на размер больше ходить, эти кителя и юбочки в обтяжку, ножки, сапожки — чересчур травмируют психику холостых офицеров. Ни за что бы не пошёл с ними служить — смотреть на эти прелести каждый день без взаимности — в уме повредиться можно. Или — наоборот, подыскать там жену, такую вот, как подполковник Уваров нашёл.
Сначала Валерий доложил о прибытии непосредственному начальнику, потом Тарханов и Секонд обменивались рукопожатиями и подобающими случаю словами с Берестиным; суровый полковник даже приложился к ручке Сильвии, удостоив валькирий всего лишь благосклонным взглядом. Чему девушки были только рады. Что значит психология — и Тарханов, и Ляхов в одном чине, в одном почти возрасте, одними делами занимаются, оба Герои, друзья-приятели к тому же, но с Вадимом Петровичем можно было и шутить, и заигрывать временами, а то и опасно приближаться к грани, за которой непосредственность переходит в простое хамство. Вести себя подобным образом с Сергеем Васильевичем никому из подчинённых в голову бы не пришло, несмотря на то, что он ни разу никому даже обычных трёх суток «губы» не объявил, что моментами считалось не столько наказанием, как знаком того, что тебя заметили. А вот так как-то получалось…
— От себя — всем благодарность выношу, — сразу перешёл к делу начальник Управления, — и сейчас все идём к генералу Чекменёву, потом все вместе — к Императору. Он ждёт.
— Поручикам тоже? — на всякий случай спросил Уваров.
— Вот именно. Государь особо подчеркнул, что желает лицезреть героических защитниц Престола и Отечества. Пожалуй, чем-нибудь и наградит. Настройтесь и проникнетесь.
Анастасия и тут чуть не задала свой коронный вопрос об остальных «участницах дела», как выражались в позапрошлом веке, но наткнулась на предостерегающий взгляд Ляхова. Действительно, частенько она стала забывать, что в армии каждый говорит только за себя, а в присутствии старших по званию и должности открывает рот только в исключительных случаях. Если, конечно, прямо о чём-то не спросят.
