Александр Михайловский - Однажды в Октябре
— Получается, что эта таинственная эскадра действительно союзна большевикам? — растерянно спросил у меня французский посол Нуланс.
В ответ я лишь пожал плечами, ибо сам знал не больше чем они. В глазах Нуланса и Бьюкенена недоумение сменилось тревогой. Они неожиданно стали прощаться, и заторопились к выходу. — Понятно, побегут сейчас в свои посольства, писать спешные донесения своим правительствам.
Послы ушли, и я посмотрел на Вердеревского, он — на меня… Почему-то мне вдруг вспомнилась «немая сцена» из «Ревизора», и поза судьи Ляпкина-Тяпкина, который, «с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: „Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!“…»
Откланявшись, и морской министр тоже покинул меня, обещав держать в курсе всех событий. Ага, сейчас! Побежит к победителям по известному адресу в Смольный…
А вот что мне делать то? Кому писать донесение? На деревню дедушке? Государю-императору Николаю Александровичу? Или вон, стоит телефон, снять трубку и сказать, — Барышня, дайте Кавалергардскую улицу, дом 40, типографию газеты «Труд», — и попросить к аппарату товарища Сталина.
Эх, была не была… Сталин — не Ульянов, он всегда придерживался спокойной, взвешенной и разумной позиции… Ноги сами привели меня к столику с телефоном, рука сама взяла трубку и поднесла к уху. Словно кидаясь в бурную горную речку с обжигающей кожу водой, я произнес, — Алло, барышня, дайте пожалуйста Кавалергардскую улицу, дом 40, типографию газеты «Труд», — и после короткой паузы, — Позовите пожалуйста к аппарату товарища Сталина. Кто говорит? — Керенский Александр Федорович, премьер-министр Российской Республики…
12 октября (29 сентября) 1917 года, Петроград. Кавалергардская улица, дом 40, типография газеты «Рабочий путь»
Товарищ Сталин подписал номер к печати, зашумели-загремели ротационно-печатные станки, выплевывая полосы. На длинных столах расположились фальцовщицы, которые ловко собирали из отпечатанных разворотов «книжку» спецвыпуска, и сбрасывали готовый номер упаковщице. У входа в типографию за оцеплением волынцев рыли землю от нетерпения распространители, предвкушая неслыханный заработок от продажи газет. А на Кавалергардской улице уже собралась гудящая от возбуждения толпа потенциальных покупателей, сжимающих в потных ладонях мятые керенки.
Мы расположились в закутке типографии, и с наслаждением, не спеша листали газеты, остро пахнущие типографской краской. Газета оставляла ощущение хорошо сделанной работы. Конечно, по нашим временам, качество печати выглядело на троечку — изображение на фотографиях было не очень хорошим, бумага сероватая, почти оберточная. Но главное ведь не в этом, а в содержании газеты.
Там, во всех подробностях рассказывалось о разгроме немецкого десанта, о потоплении линейного крейсера «Мольтке» и легких крейсеров, о бегстве флота кайзера в Вильгельмсгафен, и прочих героических делах Революционной Большевистской Эскадры флота. Здесь же были интервью с героями этого сражения, в том числе и с командующим эскадрой большевиков конт-адмиралом Ларионовым. На полосах были фотографии невиданных кораблей, боевых летательных аппаратов, именуемых «вертолетами», пленных немецких солдат и моряков, потопленного «Мольтке», по палубе которого пробегали волны, жалкие, торчащие из воды, обломки того, что было когда-то германским легким крейсером «Франкфурт». Словом, информационная бомба в несколько мегатонн была готова к употреблению.
Довольный Сталин, хитро поглядывая на нас, сунул руку в неказистую тумбочку, и выудил оттуда большую, покрытую пылью бутыль темного стекла. Потом, пошарив, достал несколько пряников и жестяную коробку с леденцами.
— Вот, хорошее домашнее вино, — смущенно сказал он, — недавно земляк был проездом, привез. Думаю, товарищи, что сегодня мы имеем полное право отметить выход нашего спецномера. Как вы на это смотрите, Александр Васильевич?
Я кивнул. — Нормально смотрю, товарищ Сталин. Все мы взрослые мужчины, а хорошее грузинское вино позволительно пить даже дамам.
Действительно, поработали мы неплохо — это я скажу, как газетчик. А если вино и в самом деле домашнее…
Сталин, налил в стакан красное как кровь вино, расправил усы, и приготовился произнести какой-то витиеватый и красивый тост. В этот момент подошел один из печатников, и что-то тихонько шепнул нашему «тамаде» на ухо. От изумления тот чуть не выронил из рук стакан.
— Кто, говоришь, звонит? — спросил Сталин, — Иван, ты не ошибся?
— Нет, товарищ Сталин, — сказал печатник, — именно так и сказал, Керенский Александр Федорович. Просит вас сейчас подойти к аппарату.
Наступила немая сцена. Вид у товарища Сталина сейчас был такой, что приходили на ум слова бессмертной комедии Гайдая, — «Честное слово, ничего не сделал только вошел…». Наконец Иосиф Виссарионович опомнился от удивления и посмотрел на рабочего, который принес ему эту новость,
— Передай, что сейчас подойду, — сказал Сталин, и обернулся к нам. — Вот уж не ожидал, что господина «Главноуговаривающего» так проймет наша газета. А ведь он еще не читал вечерний спецвыпуск «Рабочего пути».
— Скорее всего, ему доставили один из наших плакатов, — сказал я, — там все было изображено, более чем убедительно. Керенский по натуре патологический трус. И сейчас он спасает свою шкуру.
— Да уж, понимаю, Александр Васильевич, — сказал Сталин, и поставив стакан на стол, вышел из закутка. А мы переглянулись. Ирина сидела с глазами, круглыми, как юбилейные рубли.
— Александр Васильевич, — спросила она удивленным голосом, — выходит, революции не будет. И «Аврора» не выстрелит, и Зимний не будут брать штурмом?
— Скорее всего, да, — ответил я, — похоже, что в этот раз все обойдется без пиротехники. Чисто как было у нас под Новый год. «Я устал, я ухожу…» Тихо и мирно «временные» сдадут власть, и, получив пинка в зад для ускорения, пойдут в пешее эротическое путешествие. Конечно, потом каждый из них ответит за свои грехи. Если человек толковый, то он и без портфеля министра сможет принести пользу России. Ну, а если ему на роду написано быть «пламенным революционером», то он флаг ему в руки и барабан на шею. Грохнут болезного, или большевики, или их оппоненты… А потом еще сто лет все будут спорить — «что это было?», и является ли товарищ Сталин политическим наследником Керенского, или нет?
— Александр Васильевич, — спросила меня Ирина, — а что будет с Керенским?
— Ну, я думаю, что Иосиф Виссарионович сам решит этот вопрос. Возможно, отпустит на все четыре стороны. Ведь Сталин «ужасный душегуб и вурдалак» только в рассказах наших либерастов, которые сами себя так запугивали в вечерних посиделках на кухне под дешевый портвейн, что ночью боялись встать в туалет, и писали в кроватки. А может, будет судить. За распродажу Родины англичанам. Но, как бы то ни было, Керенский теперь — политический труп. Этакий зомби.
— А какая теперь будет власть в России? — спросила неугомонная Ирочка.
— Власть будет советская, — ответил я, — а, что там и как будет дальше, давай не будем спешить. Кто персонально возглавит новое правительство, и кто за что будет отвечать, решить можно и позже. Тут главное — не допустить к власти Троцкого с его бандой. Слишком дорого это может обойтись России. Мы, к счастью, знаем, кто есть кто, и постараемся отсечь от власти тех, кто наломал дров во время революции, Гражданской войны, и сразу же после нее.
Тут в закуток вернулся Сталин. Лицо его было довольное, совсем как у кота съевшего блюдце сметаны. Он еще не сказал ни слова, но уже и так было ясно, что Александр Федорович Керенский выбросил белый флаг. Сталин молча взял со стола стакан с вином, и вместо тоста произнес,
— Поздравляю вас, товарищи, с тихой и незаметной, но от этого не менее великой социалистической революцией. — Сталин до дна выпи стакан и вытер усы, — Керенский подает в отставку вместе со своим правительством, предварительно передав власть партии большевиков. Формирование правительства можно начинать уже сейчас. Официально он объявит о своей отставке завтра утром. Взамен Керенский выпросил у нас гарантию своей личной безопасности. Придется первое время его держать под надежной охраной, чтобы народ не устроил над ним самосуд. Кстати, на охране настаивал сам «Главноуговаривающий». Уж больно он был напуган. — Сталин посмотрел в мою сторону, — Скажите, Александр Васильевич, а как в ваше время большевики взяли власть?
Я помялся. — Иосиф Виссарионович, в Петрограде свержение правительства Керенского прошло без особых эксцессов. Если не считать эксцессом разгром винных подвалов Зимнего дворца, и грандиозную пьянку, этак, на сотен пять персон. Жертв было мало.
